Сериалы онлайн

Empty spaces - what are we living for?
Abandoned places - I guess we know the score
On and on, does anybody know what we are looking for?
Another hero, another mindless crime
Behind the curtain, in the pantomime
Hold the line, does anybody want to take it anymore?
(Queen «The Show Must Go On»)

Я нажала на мелкий значок принтера на панели вордовского листа и распечатала две главы. Принтер, проурчав, как довольный кот, стыдливо моргнул зеленым глазом и погас. На улице был дождь, именно был, не шел, и небо недовольно улыбалось беззубыми облаками. Я вышла на улицу, предварительно щелкнув зажигалкой. Никогда не курила, но мне нравится запах. Полдня прошло зазря.
А вот и она – та, которую язык не поворачивается назвать подругой, ждет в маленьком дворике. Лаура-Лючия – высокая, кареглазая шатенка, чуть полноватая, но это ей даже идет. Она много и часто курит. Не понимаю, что нас связывает. Я, почему-то хмыкнув, протянула исчерченные листы Лучи.
– Что это? – она удивленно рассматривала мою писанину. Она вообще любит читать то, что я сочиняю. – Но ты обещала конец. Ты же…
– Я больше не пишу. – я как-то восторженно хмыкаю. Это тоже одна из моих привычек. Затем, надеваю солнцезащитные очки – темные-темные и иду куда-то вглубь. В наушниках разрывается тезка Лауры – Паусини, что-то крича о том, что она стала сильнее. Под ногами хрустит и хлюпает гравий, облизывая мои подошвы. Дождь есть до сих пор. Вот только небо больше не улыбается. Просто смотрит. По-идиотски. Глупо топорщась где-то на горизонте.
Хочется закутаться поплотнее в промокшую насквозь ветровку, но назло распахиваю ее еще сильнее. Ветер целует меня в шею. Я сплевываю на асфальт безвкусную жвачку, хотя урна всего в двух шагах – но у меня дурацкая упрямая цель: идти прямо, не сворачивая. Волосы слиплись и напоминают сосульки, на запястье бьется темно-синяя жилка. Иногда хочется, чтоб ее не было. Тогда не было бы и жизни.
Беззастенчиво соскребаю грязь о коврик соседей. Звеня ключами, открываю дверь. Дома пусто, как всегда. Никого нет, если можно считать сестриных собак – кем-то. Вроде нужно, но я не считаю. Наверное, это неправильно. Наверное, так нельзя. Но я – кошка, люблю быть одна и шиплю на непрошеных гостей, мешающих спать. А сейчас я не собираюсь выяснять, кто прав, а кто – нет.
Открываю бутылку пива. Задумчиво смотрю на нее и выливаю в раковину. Я вообще не пью, просто чего-то захотелось. Щелкаю зажигалкой и зажигаю свечи. И с какой-то дикой удовлетворенностью сжигаю свой дневник. Ему уже шесть лет и он знает обо мне гораздо больше, чем все остальные. А мне такой компромат не нужен.
Нервно распахиваю форточку, а затем – окно. Просто настежь. Я давно уже разучилась давать логическое объяснение своим поступкам. Сижу на подоконнике, свесив ноги и, страшно фальшивя, – специально, пою песню группы Queen «The Show Must Go On». А дождь, соглашаясь со мной, нервно разбивает стекла.
Скрещивая на удачу и ложь пальцы, прячу руки за спиной и спрыгиваю обратно в комнату. Пахнет озоном и уличным дымом. Хочется задохнуться. Шерри доверчиво уткнулась мокрым черным носом в ладонь. Хочется напиться. Порой я жалею, что не умею курить или пить. Легче сойти с ума и упиваться собственным безумием. А потом – долго-долго хохотать, до зубовного скрежета.
Рухнув на диван, врубить наушники на полную, и наслаждаться шедевром очередной безголосой певицы, а все любимые произведения разбить – так легче. Или кусками заглатывать слегка подсохший вчерашний торт. Поломать слегка отросшие ногти, и перекраситься в жгучий черный цвет.
А потом, сев за компьютер, удалить все файлы, хоть как-то связанные со мной и написать роман. А потом так же удалить и его.
И принести Лауре-Лючие пустые листы. Она, конечно, жутко расстроится, но нельзя быть всем счастливыми. Так-то.

Это первый вариант...

Я смотрю на небо. Наверное, таким оно бывает лишь в сказках: ярко-ярко темное, глубочайшего цвета индиго. И рассыпанные бриллианты по ночному бархату. Миллиарды миллионов тысяч. Как говорит моя младшая сестра: «какое небо лунявое, да сколько звезд-то понатыкано». Вот так и я стою и любуюсь им. Скорей всего, в последний раз. Наверное, это должно вызывать грусть, тоску, сожаление, но я не чувствую ничего. Я ведь не знаю, что может ждать меня дальше, там, за поворотом или в конце туннеля.
Вот попаду я на небеса, вот встану пред златыми вратами, и спросит меня какой-то бородатый мужчина в белой рясе, проводя пальцем по списку в пропахнувшей пылью книге.
– Что ж ты в своей жизни хорошего сделала? Чем людям добрым помогла?
Я пожму плечами и отвечу, мол, так и так, котенка с дерева сняла, там, девочку от хулиганов защитила. Ну и все тут, не успела большего.
А он посмотрит на меня умными, глубокими глазами и скажет:
– Неужели это все?
Я опущу глаза, промолчав. А он-то снова заговорит:
– Извини, но в Рай тебя впустить не смогу. Мало добра ты сделала, мало.
Я, наверное, вздрогну, и спрошу:
– А как же так?
А мужчина, наверное, в первый раз задумается: а правда, как же так? Почесав длинную бороду, он ответит:
– Так и все тут. – с напускной строгостью. Хотя, наверное, жаль ему всех, кого не пускают. – Не могут в Рай пускать всех, кого ни попадя. Только добрым людям можно войти вовнутрь.
– Но как же так? Ведь должно всем быть хорошо. А тут так жестко. – мужчина рассердится, поставит руки в боки, и скажет:
– А ну иди! Ты мне всю очередь загораживаешь.
Я вздохну и обернусь. Чуть-чуть, ну, совсем чуток. А там – пусто, только сплошной облачный пудинг. А мужчина пожмет плечами, мол, тут не он главный.
Я одеваю наушники, а в плеере играет одна единственная песня. Я стала слушать ее недавно, не знаю почему, но – она то, что мне сейчас нужно, чтобы осознать свое место в мире. Какой пафос, но так действительно легче. Мол, я герой рассказа и теперь рассуждаю о вечном. Все до истерики банально.
В ушах запоет вечный Фредди Меркури со своим «Шоу должно продолжаться». Вот жаль только, что никому оно не нужно, это продолжение…
Но тут нужно вслушаться в слова, пропустить музыку сквозь себя.

Пустые пространства – ради чего мы живем?
Покинутые места – мы знаем, на что идем?
Снова и снова, кто-нибудь знает, что мы ищем?
Еще один герой, еще одно бессмысленное преступление.
За кулисами, в пантомиме.
Удерживай строй, кто-нибудь знает, зачем мы живем?

Никто не знает. Зря Фредди воспевал об этом, раздирая глотку и напрягая голосовые связки. Мы здесь никто и наше время – никогда. И мы вольготно этим пользуемся. Я верю, что все может быть лучше, что все будет по-другому, но это лишь игра слов. Я и сама-то не верю в то, что говорю. Да и группа Queen вряд ли понимала. Просто один из них умирал и вдруг подумал об этом. Но, как и все, слишком поздно. Можно предположить, что за всеми этими философиями скрывается всего одно слово – нечестно, да еще и произнесенное плаксивым детским голоском. Задумываясь о смысле жизни, мы невольно задаем себе вопрос: а есть ли он вообще, этот смысл? Да и слово само неправильное какое-то, дурацкое, что ли?
С-м-ы-с-л.
Четыре согласных и одна гласная. Вот, такое слово не может означать нечто хорошее и понятное, когда там только один звук согласен говорить, а четыре молчат и соглашаются.
Тогда начинает казаться, что и смысла-то нет.
– Как так? – спросите вы.
– А вот так. – отвечу я, и буду права.
Но, если его нет, тогда зачем все это? Вся эта комедия с актерами-неудачниками и режиссером, скрывающим свое лицо?
А незачем.

Что бы ни случилось – я все предоставлю судьбе.
Еще одна душевная боль, еще один неудавшийся роман.
Снова и снова, кто-нибудь знает, для чего мы живем?
Я думаю, я начал понимать – я должен стать мягче сейчас.

Возможно, но «сейчас» – понятие растяжимое настолько, что может занять столетие. А мы, увы, не обеспечены такой щедростью судьбы. Или к счастью?..
Конечно, судьба – тоже не совсем хорошее слово. Недаром у нее их вон сколько, лишь бы скрыть истинную натуру. А вот как, не получается. Мы часто страдаем от своей тяги узнавать все. Можно вопрошать вплоть до Бесконечности – кривая тропа нашего пути завернется в спираль, и мы будем учиться бегать по замкнутому кругу, вверх по вертикали.

Я уже скоро покину этот мир.
Снаружи разгорается заря,
Но душой, из тьмы я рвусь к свободе.

До зари остается несколько часов, а плеер, плюя и зажевывая, подвывает моему лишенному слуха голосу. Скоро потекут батарейки, но мне как-то по боку. Люблю этот момент – звезды постепенно гаснут, словно кто-то топчет эти маленькие создания, вдалбливая их глубже в лилово-лазурный океан. Облака, слегка не выспавшиеся и рваные, зевают где-то на горизонте, а раскаленный шар, хромая, поднимается все выше и выше. Солнце тоже зевает и хочет спать.
Я тоже стремлюсь к свободе, надеясь на временный просвет, но путаюсь в собственных закатах. Я люблю ночь, но вот беда! – боюсь темноты. Но я-то уж знаю – мне навеки обречено томиться во тьме, потому что там нет абсолютно ничего.
Ни-че-го.
Слово равное белому цвету. И оно слепит глаза.

Шоу должно продолжаться…
Шоу должно продолжаться…
Мое сердце разрывается,
Мой грим может осыпаться,
Но моя улыбка не меркнет!

Это уже не улыбка, это просто оскал – одна из не любимейших и частых масок. Театр одного актера, где билеты заказаны на миллиарды. Тонкий запах сигарет, а у меня аллергия на дым. Правда, ее выдумала я сама, как и сам дым, но так жить проще.
Держать марку – вот цель многих, да и всех собственно. Чтобы не случилось – моя боль главнейшая, но я – одна и сама наедине со своими персональными бесами и сковородками.
И такого мышление каждого. И на каждого.
Уж лучше я задохнусь от дыма.

Шоу должно продолжаться,
Шоу должно продолжаться.
Я приму это с усмешкой,
Я никогда не отступлю от шоу.

Спектакль. Пестрящий чересчур яркими афишами все популярнее день ото дня. Зрителей все больше и больше, но многие почему-то никогда не остаются до конца, а выкидывают билеты, не заходя в зал. Принять все условия с усмешкой – что может быть проще и невыполнимее? Не отступая на шаг вперед, делать три оборота вправо, в надежде обрести эту самую пресловутую надежду. Захлебнуться собственной ложью, борясь с несуществующей фальшью.

У моей души есть крылья, как у бабочки.
Вчерашние сказки, может, устареют, но никогда не умрут.
И благодаря им я могу летать…

Да, у всех у нас есть крылья – тонкие, с ободранной и висящей клоками яркой фольгой. Крылья – из проволоки. Мы ежедневно сдираем ладони в кровь. Стараясь хоть как-то облегчить боль, связать их воедино. Но это – лишь мечта.
Слишком поздно…
Сказки, они уже умерли. Не дождавшись нас, они испустили свой последний вздох, а им на замену пришли оружие, куклы и безмозгло-холодные мечты. Мы больше не верим, больше не любим, и надежда уже умерла, причем – первой. Но так, наверное, правильно, так мы можем жить.

Я за все заплачу, я сделаю невозможное,
Я должен найти в себе силы продолжить шоу.
Шоу должно продолжаться.

Да, как ни странно – плата это все, что осталось у нас. Закушенные губы, сжатые кулаки и постоянный стук в висках. То стучат наши часы, унося время дальше и дальше от нас, делая все нереально быстрым. Мы больше не можем жить. Но шоу продолжается.
Да, это и весь смысл нашего существования – мы должны продолжать нашу жизнь. Просто потому, что должны. Единственный смысл – не теряться в наивных попытках проломить головой небо – делать все так, как есть, но как не будет.
Да, что-то в этом есть. Но, что бы это ни было – шоу должно продолжаться. Именно так – The Show Must Go On. Вот так вот...

И второй вариант... усовершенствован)))))