Доброй ночи, солнышки мои...вот, всё-таки выползла я к вам)) с продой... ща выложу - и на боковую, усталость валит с ног... цёмки вас, спасибки вам за комменты - я все их читаю, и не раз! и они частенько поддерживают во мне силы справляться с ежедневными трудностями. Спасибо вам, дорогие, за то, что вы есть:-*** *- Да всё равно их в городе нет, вернутся на днях, - отмахнулась Лена, - у меня только брат дома. Наверное. – Она задумалась, - Или на парах в универе. Ну, я ведь тебя не жить приглашаю, а так, на чашку чая. Да и умоешься хоть, штанишки свои протрёшь. Впрочем, как хочешь, я не настаиваю, - по привычке равнодушно добавила она, указывая на то, что это приглашение – абсолютно ничего не значащий жест вежливости, чтобы он не обольщался. А то мало ли, что он подумать может. Кто их знает, о чём думают мужчины в свои тридцать пять?
Виталий, наткнувшись на её беспечный и нарочито равнодушный взгляд, попытался поглядеть на свой испачканный зад, и, как будто подумав в течение пары секунд над её предложением, взвешивая все «за» и «против», ответил:
- Ну, к тебе, так к тебе.*
***
- Проходи, разувайся, раздевайся в рамках приличия и осматривайся, а я пока чайник поставлю, - за пару секунд стянула с себя кроссовки Третьякова и, не оборачиваясь, направилась на кухню.
Виталий ухмыльнулся, стянул с себя пальто, туфли и нерешительно двинулся по коридору в направлении гостиной.
- С кем живёшь? С родителями и братом? – решил поинтересоваться он, прокричав ей из гостиной.
- Ага, только родители в последнее время часто в разъездах – у них сезон рабочий начался - бизнес, и все дела. – Услышал он приглушённый из-за толстых стен голос девушки.
- А какой бизнес, если не секрет? – оглядывая довольно просто обставленную комнату, поинтересовался Виталий.
- У мамы там что-то с гостиницами связано, - безразличным голосом отозвалась Лена, которая, судя по звенящим звукам, доносящимся из кухни, как раз ставила на плиту чайник.
Мужчина одобрительно кивнул сам себе, ещё раз обвёл взглядом комнату, и, выйдя из гостиной, направился в ту комнату, где предположительно могла находиться Ленина спальня.
Дверь была приоткрыта, и он вошёл внутрь – комната представляла собой обитель минималиста – шкаф, стоящая у стены кровать, письменный стол, не обременённый наличием на нём каких-либо учебников, и одиноко стоящая в углу акустическая гитара. Относительный порядок в комнате производил вполне благоприятное впечатление, и только синяя зажигалка, лежащая на широком подоконнике, указывала на наличие у хозяйки это комнаты пагубной привычки.
Подойдя к гитаре, он аккуратно взял её в руки, деловито осмотрел и услышал из-за своей спины заинтересованный голос:
- Умеешь играть? – Он обернулся, увидел стоящую в дверном проёме девушку, которая, опираясь плечом о косяк, со сложенными на груди руками, заводила левую ногу за правую.
- Умею, ещё в институте научился, - он бережно провел ладонью по изгибу гитары и поинтересовался:
- А ты? Умеешь?
- А что же ей тогда делать было в моей комнате рядом с моей кроватью? Умею, конечно, - усмехнулась девушка, отлепившись от дверного косяка.
- Сыграешь? – он протянул ей гитару, с интересом глядя на её невозмутимое лицо. Интересно, как она играет и поёт? Вот уж действительно странная личность эта Третьякова – пьянки-гулянки, хулиганства, футбол, гитара и такая светлая улыбка.
Лена на секунду замешкалась. Что она ему сыграет? «Демобилизацию»? «Юность в сапогах»? Лучше, наверное, не знакомить его со своим тематически скромным репертуаром.
- Давай лучше ты, - предложила она, опершись спиной о стену и предлагая жестом ему присесть.
- Сыграешь ты – сыграю и я. Договорились? – Он с лукавым отблеском во взгляде улыбнулся и всё-таки протянул ей гитару.
- Ладно. Всё равно чайник только поставила. – Она протянула руки к гитаре, бережно взяла её и, подойдя к кровати, присела на край, широко расставив колени, положив на левое изгибом свою акустическую подругу.
Кашлянула, поправила спадающие на плечи волосы и начала:
- «Здравствуй, небо в облаках,
Здравствуй, юность в сапогах…»
Виталий лишь незаметно усмехнулся – эту песню он знал наизусть. Недаром она была официальным саундтреком к сериалу, который принёс ему первую ощутимую известность. Интересно, она смотрела этот сериал или просто знает песню из него? Наверняка не смотрела, иначе непременно бы узнала…
Голос с хрипотцой, ритмичные движения кистью правой руки, невольные покачивания головой в такт песне – Лена даже не поднимала глаз от грифа, всё-таки вот так, напоказ перед взрослым человеком она играла впервые, родители – не в счёт. Они всегда послушают и скажут, что она – молодец. Да и играла она для них всего пару раз, когда только научилась играть, когда её личная жизнь не была под семью печатями от них. А сейчас было немного волнительно.
Как только она закончила петь, Виталий зааплодировал – медленно, но звучно.
- Молодчина, сама училась? – сейчас Лене показалось, что с ней разговаривает папа. Отец как раз в такой манере говорил с ней, и даже смотрел как-то похоже. Но всё-таки было что-то особенное и непохожее на отцовский огонёк одобрения в этом синеглазом взгляде, который терпеливо изучал при каждой удобной возможности каждое её движение.
- Сама. Брат первые аккорды показал. – Кивнула головой Лена, вставая с кровати. Протянула мужчине гитару: - Твоя очередь.
Виталий наигранно обречённо вздохнул, взял гитару из её рук и присел на край кровати, застеленной бежевым пушистым пледом.
- Сыграю кое-что более мелодичное, если не возражаешь, - он вопросительно приподнял брови, как бы спрашивая её согласия.
Третьякова равнодушно пожала плечами.
- Как хочешь. – И отошла к стене, оперлась на неё спиной и скрестила ноги.
Виталий приподнял уголок губ, но тут же опустил и, поставив пальцы в нужное положение, начал:
- «Я не прошу судьбу вернуть тебя ко мне.
Я знаю: счастье не приходит дважды.
Плыву по ветру, но река моя – в огне,
А я всего лишь – парусник бумажный…
В поту холодном просыпаюсь – боль в груди
Мне не даёт забыть прощальные объятья,
Последний крик любви – последнее прости,
И тело нежное твоё под летним платьем…
Я не забуду тебя никогда,
Твою любовь, твою печаль, улыбки, слёзы.
А за окном всё так же стонут провода,
И поезд мчит меня в сибирские морозы…
А за окном всё так же стонут провода,
И поезд мчит меня в сибирские морозы.
Вино допито, свет погас, но дом чужой.
Чужая жизнь, чужая женщина разбудит,
Но боль потери не расстанется со мной,
Пока истерзанное сердце биться будет.
Пускай тепло твоё останется с тобой,
А мне – мой лёд несбыточных желаний,
Я стал один из всех – сольюсь теперь с толпой
И поплыву в потоке разочарований…»
Лена слушала. Слушала и боялась шелохнуться – она вся, казалось, превратилась в слух. Как завороженная, она следила не за выражением его глаз, которые он, в отличие от неё, в процессе игры то и дело поднимал от грифа и устремлял взгляд на слушательницу, а за тем, как его пальцы перебегают с аккорда на аккорд, как расслабленно движется по струнам кисть правой руки, как мелодично отзывается гитара на эти расслабленные прикосновения, звеня тихо, слаженно, подстраиваясь под этот тоже негромкий, чистый голос, который она не ожидала услышать вот а таком вот исполнении. О самой песне она не задумывалась – но красивые сочетания слов сами прочно застревали в её голове, не давая пропустить смысл мимо ушей. Красиво и как-то странно. Третьякова, услышав, как отзвучал последний аккорд, сжала губы, слегка прижала влажноватую поверхность ладоней к водолазке, чтобы они снова стали сухими, и, пару раз ударив ладони друг о друга, вынесла вердикт, глядя в ожидающие этого самого «вердикта» глаза испонителя:
- Офигенно, а что это за песня? Чья она?
- Это Владимир Кузьмин. «Сибирские морозы». Песня настроения, - непонятно улыбнулся мужчина, отложив гитару, добродушно хлопнув себя по коленям, поднялся с кровати.
- Чайник, наверное, вскипел. Руки вымой, - поспешила ретироваться из душной комнаты Лена, оставляя своего гостя наедине с самим собой.
Отлично написано. Жду продолжение с огромным нетерпением.
восхитительно. Буду теперь мужа поддерживать 
