* * *
Солнечные лучи, преломляясь в зеркальном воздухе, блестят, искрятся, играют. Она идет по хребту поребрика, смешно размахивая руками. Она улыбается удивлению прохожих. Почти счастлива, почти летит, почти живет, почти верит в лучшее, почти легко в груди, почти готова начать все заново, почти забыла прошлое… Сок лайма кольцами на фарфоровом блюдце, чернильный росчерк на беззащитной белизне бумаги. И вот она уже не улыбается, черничные тени мягким крылом накрыли город, бриллианты мерцают в раме окна, взгляд в потолок – и белизна заполнила мир. Почти как снежное покрывало, почти как ожидающий первого мазка холст, почти не больно, почти терпимо, почти не жаль, почти несложно закрыть глаза, почти можно дожить до завтра…
В дымчатой синеве комнаты поселилась грусть. Ну почему никто не пишет весенних сказок? Это было бы так красиво, так... обнадеживающе... почти правдиво, почти про нее, почти про него, почти про них, почти со счастливым концом…
Но в ее жизни все сказки почему-то только зимние. Персиковые, нежно-кремовые в свете заката, снежинки приземляются на доверчиво открытую ладонь – теплота дыхания, и они с тихим шепотом умирают... Трагично, но почти Прекрасно, почти Величественно, почти Сказочно, почти Правильно, почти Необходимо…
А еще обязательно должен быть Принц. Он будет Каем, доверчиво протянувшим навстречу узкие, маленькие ладошки, и растопившим льдинки в глазах Снежной Королевы. В ее сказке у него волосы цвета безлунной ночи и глаза, словно вода в безграничном океане. Она утопает в звездном небе почти так же, как в них. Синие полутона сумерек, на ресницах не тают снежинки. Почти тепло, почти сладко, почти постигла бесконечность, почти пережила вечность, почти перехватило дыхание…
Серый рассвет неслышно крадется в окно, капли звучат как клавиши старого фортепиано, машины забрызгивают грязью первых спешащих в никуда прохожих. Это весна. Это закончилась ее сказка. Корона валяется в углу, никому не нужная, поблекшая, забытая. Королева развенчана. За Каем пришла Герда. Она смотрит в проем окна, ну что вы, это не слезы, это просто тают нити сосулек на крышах домов…
Но она по-прежнему верит, что когда-нибудь будет вечный... Март.
Четвертый месяц зимы. Остатки снега, запоздалые февральские метели, еще не убранные лыжи, еще недопитый глинтвейн, запах первого тепла, ласка первых, не выспавшихся солнечных лучей, затаенные улыбки и тихое счастье на ладони...
* * *
Ты слышишь эхо мелодии сердца любимого человека – оно так близко... Ты знаешь, что он отныне будет всегда жить в твоем любящем сердечке… Счастлива? Нисколько… Грустишь? Уже нет…
Ведь нельзя жить прошлым, всегда приходит время идти дальше. И лучше идти, не оглядываясь. Так, как ты никогда не умела уходить. Прощальный взгляд, в котором плещется ядовитый коктейль из печали, боли и догорающих воспоминаний, устремляется в туманную пелену будущего. Она неподвижна, и это пугает. Будущее вообще страшное. Тихое, совсем почти неживое. Стоит себе пелена, и не колышется – молочно белое марево, планомерно пожирающее выжженное прошлым настоящее. Оно надвигается с необратимостью смерти, окутывая все своей туманной дымкой. Хитрое будущее, его никогда не угадаешь. Остается только ждать. Ждать и смотреть на часы, на неумолимый бег их стрелок, на неумолимый стрекот умирающих секунд…
«Время как болезнь – это уже неизлечимо».
Со временем и она забудет, что он был в ее жизни. Но все равно будет продолжать кого-то искать, ждать...
Сердце разрывается от того, как тяжело тебе подняться и отвести глаза от этих осколков. Но это твой путь, как бы пафосно это ни звучало, и никто не сможет вмешаться. И ты идешь дальше. Вон там, за поворотом тропы, горит в огне прошлое… Чьи-то пластинки, фотографии, чьи-то жизни и воспоминания – ревущие языки пламени и едкий дым проникают в тебя, заставляют слезиться глаза и чувствовать горечь пепла на губах – она такая неизбежная, эта жизнь – как сама смерть, настигающая даже время. И вечная – потому что воспоминания уходят, а горечь остается… И разбитые осколки закатятся в самую глубину души и будут постепенно покрываться пылью до тех пор, пока ты не откроешь ту часть сердца, где они скрыты, и снова не выпустишь их на свободу… И такой круговорот вещей бесконечен…
Ночной город очаровал Лену. Рассвет опутал ее, словно паук, серебряными нитями своей паутины, создавая кокон, отгородивший от реальности... Но ничто не вечно в этом несовершенном мире: даже не оборачиваясь, она поняла, что непонятная фигура в темном плаще снова пришла за ней… Как тогда… Давным-давно… Внутри образовалась какая-то пустота... Как будто у нее отняли последнюю надежду… А по сути, так оно и было. И сейчас, и тогда… Сейчас та история кажется настолько глупой… Что не идет ни в какие сравнения с ощущением реальной смерти, с этой теперешней историей…
Звук шелеста ночных листьев на ветру... Звук затаившейся опасности…
«Я не хочу рассказывать вам свою историю. Но у меня нет выбора. Иначе эта история не даст мне жить. Она уже украла у меня сон. Скоро возьмет и желание жить. Хотя в некотором роде она забрала у меня его уже тогда. Да, уже тогда... Когда? Не помню. Я вообще стараюсь забыть этот эпизод моей жизни. И мне это даже почти удалось. Таково уж свойство человеческой памяти: запирать на замок то, что иррационально, больно и неприятно. Но иногда... Иногда, когда мы не можем контролировать свое сознание, эти воспоминания выходят из своих клеток, сверкая глазами и щелкая зубами настоящих хищников... И если вовремя от них не избавиться, они могут тебя сожрать и даже не подавятся. Именно поэтому я расскажу вам свою историю. Историю жизни, которую многие называют игрой. Или игру, которую многие назвали бы жизнью…»
* * *
Записи в дневнике. Как и тогда. Но тогда не было так больно. Было просто тоскливо. А теперь… Все не так. Все другое. И все другие… Сколько уже прошло с того момента, когда я узнала, что Виктора не стало? Не помню… Стоп. О чем это я? Я все помню. Я слишком хорошо все помню… А не прочь была бы забыть… Две с половиной недели. Одиннадцать дней. Шесть часов. Двадцать две минуты. Несложные преобразования в уме – и получается ровно 16222 минуты с того времени, как по телевидению сообщили новость об аварии. И столько же времени я не живу, а просто существую…
Его я уже почти не помню. Вернее, я забыла себя… От меня остались одни ощущения… Я как храбрая кукла – меня можно потрогать, но я ничего не чувствую… без него… Его руки были замком для моего тела… а теперь… Теперь ключик потерялся… Я потерялась в серых буднях… В этом безмолвном огромном городе…
Ощущения полета. Какой-то фантастической невесомости, эйфории. И ты даже не боишься упасть, а просто наслаждаешься ощущением свободы. Ощущением падения. Ты летишь, летишь, летишь... и кажется, что ты никогда не остановишься, что Кроличья Нора бесконечна…
Может это и есть переход? Переход… Да, переход, и он всегда плохо запоминается. На то он и переход. Хотя нет. Одно я помню отчетливо – это звук, которым сопровождался этот самый загадочный переход.
Это был звон колокольчиков. Такой мелодичный и тонкий… Так наверно звенит хрустальная нить шелкопряда. Так звучит тишина. И это была тишина, разбивающая все, во что ты верила на тысячи сверкающих осколков. Осколков памяти. Осколков воспоминания…
Все было четко: черное, белое и ничего серого. Слева от дивана – ее территория: мячик, гитара, несколько кубков. Справа – удобная мебель, полки с книгами и органайзер на столе. Как будто это был не дом, а рабочий офис. И только закрытый на ключик небесно-голубой, как и его глаза, дневник не вписывался в созданную рабочую обстановку. Создавалось впечатление, что эта маленькая записная книжечка перекочевала сюда из другого конца комнаты.
Вверх-вниз-понеслись... черное-белое… инь-янь… все смешалось, закружилось в немыслимом вихре игры... и вот они, долгожданные слова: «Шах и мат!».
Они до сих пор преследуют меня во сне. Партия закончена. Терять больше нечего.
Предыстория. Улыбка вспышкой сверкнула в сонной ночи. Сверкнула и погасла, словно падающая звезда. Девушка улыбалась так, как будто счастлива, но это было совсем не так. Вся ее жизнь теперь сплошная фальшь… Она так любит искать осколки счастья в глазах прохожих, но сама такая несчастная, когда сидит на подоконнике у окна с чашкой горячего чая в вечно холодных ладонях. А прямо напротив окна есть стройка, и девушка знает, что с каждым новым этажом она отбирает у нее звезды... она отбирает у нее небо... она отбирает ее мир. И поэтому каждый вечер девушка сидит у окна и рассказывает выдуманные истории своему отражению на холодной поверхности стекла. Вот и сегодня она решила рассказать сказку о человеке, у которого отобрали его мир... отобрали смысл жизни. Сказку о ней самой…
История. Он стоял, и серебро капель дождя плавилось на его коже. Как давно он здесь не был... И больше не будет… Боль все еще душит объятиями змеи… Странно, а ведь с тех пор ничего не изменилось... почти. Все постарело, покрылось тонкими узорами ржавчины и невесомым саваном паутины ее собственной памяти. Но кое-что в этом мире должно оставаться неизменным. Мы можем менять форму, но не содержание.
И становилось немножко грустно, потому что приходило понимание того, что все в этом мире так недолговечно... уходит, стирается, умирает... Но не забывается…
Черно-белое кино воспоминаний прорвал вдруг красный луч занавеса. Он алел, словно свежая кровь на бледной, аристократической коже... Занавес – его кровь, его жизнь...
И умирали Боги, и сыпались искры звезд, медленно догорая в пепле сгоревших рукописей недописанных жизней. И он шел по мосту, разрывая в клочья легкую пелену тумана. Серебристые нити дождя – осколки неба... Так умирали мои Боги... Так умирала моя душа – закрывая глаза и тая, падая в невесомость. Но на последнем вздохе явился ты. Ты был лучом света в темном царстве – таким ярким, таким сильным и таким нужным. Ты был падающей звездой – и я успела загадать желание. Ты был лунной дорожкой – серебряная светящаяся нить в бесконечном море черноты и безнадежности.
Комментируем!
