Сериалы онлайн

* * *

Следующие несколько дней, помимо непрекращающихся ни на минуту хлопот, принесли Софии несказанную радость. Впервые в жизни она почувствовала себя значительной, нужной, она с утра и до позднего вечера занималась хозяйством, отдавала распоряжения, проверяла, помогала, ощущая себя военачальником на поле битвы, причем почти все время ей приходилось сражаться на передовой. Она ходила грязная, к полудню буквально валилась с ног от усталости и была счастлива как никогда.
Как то раз, когда София, в замызганном платье и таком же замызганном платке, повязанном вокруг головы, трудилась в поте лица, ее окликнула Дорис, полная, добродушная женщина:
— Миссис Абдулова! Пришел какой то джентльмен.
София едва успела поставить в угол метлу, как оказалась лицом к лицу с красивым юношей, похожим на Алекса.
— О, вы, должно быть, Тони Пэриш! — радостно вскричала она.
—Совершенно верно, мэм. А вы — жена моего кузена, не так ли? — Гость обернулся и весело позвал: — Входи, любовь моя, не стесняйся, здесь наша новая кузина!
В холл медленно вошла, а вернее, вплыла, едва касаясь ногами пола, молодая женщина такой неописуемой красоты, что София застыла, молча уставившись на чудесное, волшебное видение. Она долго смотрела на принцессу из сказки, каким то необыкновенным образом оказавшуюся в Чедвик хаусе, и наконец, придя немного в себя, спросила:
— Вы сестра Лены?
— Да, — ответила Мелисанда Пэриш, леди Рэтмор, — а вы, должно быть, Софи? Тони говорил мне, что вы сводите с ума всех Абдуловых без исключения. Никто не ожидал, что Алекс… Вам, наверное, уже известно, что Алекс пользуется успехом у женщин и все такое, но Тони считает, что после женитьбы… что ваш муж перестанет видеться со своими любовницами и…
— О, моя дорогая, оставим эту неинтересную тему, — вмешался Тони Пэриш и, наклонившись, поцеловал жену в губы.
София едва могла поверить своим глазам. Мелисанда вспыхнула и капризным голосом возразила:
— Ты сам начал этот разговор в карете, а теперь вдруг… — Она замолчала, тряхнула прелестной головкой и продолжала: — Мой муж такой непоследовательный… Я не вижу, где мы могли бы сесть. Как странно. Что же нам делать?
София не знала, что на это ответить. В этот момент вошел Алекс, такой красивый, мужественный, в распахнутой на груди белой рубашке, еще больше подчеркивающей его привлекательность, что София, увидев его, захотела броситься ему на шею от радости, но это было не ко времени. Он сильно изменился за эти дни, не внешне, конечно. Белозубая открытая улыбка, ясные синие глаза, загорелое лицо остались прежними, но вот выражение лица стало другим. В Нортклифф холле Алекс находился в тени своего брата, здесь же он был хозяином, на нем лежала ответственность за дом, за семью, за прислугу, хозяйство. И роль хозяина оказалась ему по плечу.
Кузены радостно обменялись рукопожатием, похлопали друг друга по спине, обнялись, перекинулись дружескими насмешками и шутливыми замечаниями. София с замиранием сердца ждала, что вот вот Алекс обернется к красавице Мелисанде и упадет к ее ногам, как и подобает восторженному поклоннику.
Как ни странно, Алекс не сделал ничего подобного, он просто приветливо улыбнулся жене своего кузена и сказал:
— Добро пожаловать в Чедвик хаус, дорогая кузина. Осторожнее, не испачкайтесь, у нас довольно грязно.
— Я не отличаюсь особенной брезгливостью, — успокоил кузена Тони. — В твоем распоряжении, Алекс, двое послушных рабов, готовых на любую работу.
— Мы собираемся в Лондон на следующей неделе, — сообщила Мелисанда, оглядываясь вокруг. — Тони считает, что, пока у нас есть время, мы должны вам помочь. Я, разумеется, не против, но у вас в Чедвик хаусе такой разгром… Я и не представляла себе, насколько здесь все не устроено. Я еще ни разу в жизни не была грязной, а грязь под ногтями… Фу, какая гадость.
София непроизвольно сжала руки в кулаки, пряча грязные ногти. «Какая до боли красивая женщина, — подумала она, — и какая бестактная!»
— Я не позволю вам ничего делать, Мелисанда, — сказала она, — или идите переоденьтесь. В вашем платье…
София посмотрела на мужа, но он в этот момент был занят разговором с Тони, а виконт, в свою очередь, повернулся к Мелисанде и весело заметил:
— А я помню, как ты была и потной и грязной, любовь моя. Тогда, в Нортклиффе, когда мы осматривали статуи…
Мелисанда шлепнула мужа по руке.
— Что то в нашей жизни никогда не меняется, — задумчиво произнес Алекс, — а что то меняется так резко и неожиданно, что нам, бедным смертным, остается только развести руками. Слова тут не помогут.
— О, слова, слова, — подхватил виконт. — Чем меньше слов, тем лучше, но моя дорогая жена… Она невоздержанна на язык, хотя иногда и старается помалкивать.
— А вы хорошенькая, Софи, — сказала Мелисанда, — несмотря на эту ужасную тряпку у вас на голове, а платье ваше… оно более чем ужасно. Да, вы хорошенькая, но назвать вас красавицей нельзя. Как странно, право. Я не совсем понимаю…
— Понимать тут особенно нечего, дорогая кузина, — вмешался в разговор Алекс, — выбор мужчины зависит от его вкуса. А вкусы у всех разные. — Он наклонил голову к уху Софии и зашептал: — Она не возьмет в толк, почему я предпочел тебя ей.
— Мне кажется, я догадываюсь, что именно ее задевает, — прошептала София в ответ и сказала громко: — Вы потрясающе красивая женщина, Мелисанда. От вашей красоты захватывает дух.
— О да, я знаю, — согласилась Мелисанда, — но Тони учит меня относиться к комплиментам и похвалам как к пустой болтовне… И он прав, конечно. Однако вы, Софи, были совершенно искренни, когда похвалили меня, я вижу это, и потом, вы же не мужчина, поэтому я с удовольствием принимаю ваш комплимент. Разве я не права, Тони?
— Пожалуй, да, в твоих рассуждениях есть определенная логика, — ответил жене виконт и повернулся к Алексу. — Итак, дорогой кузен, чем я могу помочь? Кстати, я привез с собой шестерых мужчин и четырех женщин из нашей прислуги, они не будут лишними.
София, услышав эту новость, чуть не бросилась виконту на шею от избытка чувств, но сдержала свой порыв и вместо этого наградила Тони сияющей, счастливой улыбкой. Он, заметив эту улыбку, удивленно приподнял брови и пробормотал себе под нос:
— Я, кажется, начинаю понимать, почему Алекс на ней женился.
На то, чтобы навести в Чедвик хаусе чистоту и порядок, понадобилось четыре дня. Мебели, правда, еще не было, обставлены были только комнаты для прислуги, а в гостиной стояла огромная кровать, и больше ничего. Миссис Смизерс не переставала радоваться тому, что дом начинает приобретать нормальный вид, и без устали проклинала Алана Дьюбуста. Негодяя поймали в одной из пивных Бристоля, где он отдыхал за кружкой пива, готовясь через несколько часов отплыть в Америку. Дьюбуста случайно увидел в пивной дядя Алекса Альберт Абдулов, а тетя Милред, будучи женщиной смелой и предприимчивой, быстро нашла каких то молодых людей и, заплатив им три гинеи, попросила задержать мошенника и покараулить его до прихода полицейских.
Мебель была быстро найдена, занятые Аланом Дьюбустом у соседей деньги обещали незамедлительно вернуть, а самого его отправили в Ньюгейтскую тюрьму. Миссис Смизерс, узнав эти новости, чуть не плакала от счастья, а Алекс, хотя и не показывал своих чувств, радовался не меньше ее. Удача не оставила его, и все закончилось как нельзя лучше.
Все фермеры, арендующие у Алекса земли, нанесли ему визиты, и с каждым из них хозяин Чедвик хауса подолгу разговаривал, с интересом обсуждая их проблемы, доходы, выслушивая жалобы и давая советы. И он был немало удивлен, обнаружив, что такое времяпрепровождение ему нравится. Он чувствовал себя на своем месте и старался исправить все недочеты и промахи, все недостатки, которые возникли из за того, что раньше он был нерадивым хозяином и подолгу отсутствовал. Он написал Виталию длинное письмо, в котором в подробностях обрисовал события последних дней, рассказал о первой встрече Софи с Мелисандой и даже похвалил кузину, заметив, между прочим, что она довольно мила и снизошла до того, что предложила присмотреть за прислугой, полирующей новое столовое серебро, которое Тони купил им в подарок в магазине Миллсома в Ливерпуле.
Во вторник, где то после полудня, небо затянуло тучами, стало прохладно. Пологие окрестные холмы были безмятежно прекрасны, и София пожалела, что не может просто отправиться на верховую прогулку и вдосталь на них полюбоваться. Вместо этого ей пришлось поехать в Лоуэр Слотер, где ей нужно было заказать необходимые для дома занавески и портьеры. Она ехала с легким сердцем, довольная тем, что у нее столько дел — не переделать, она думала о Джереми и о том, как он приедет погостить к ним в Чедвик хаус.
И посреди дороги она столкнулась нос к носу с лордом Дэвидом Локриджем. В немом изумлении они уставились друг на друга.
— Силы небесные, — первым нарушил молчание лорд Дэвид, — кого я вижу! София Стэнтон Гревиль! Хотя нет, теперь София Абдулова, правильно?
София кивнула. Внутри у нее все сжалось от неприятного предчувствия.
— Так ты вышла за него замуж или он держит тебя в качестве своей наложницы?
— Мы женаты.
Лорд Дэвид рассмеялся и сказал:
— У меня есть для тебя одна интересная новость, моя дорогая София. Чарльз Грэммонд живет недалеко от Аппер Слотера. Он некоторое время провел в колониях, в Виргинии, но ему там не понравилось, и он с семьей переехал в Англию, к тетке, которая довольно богата и согласилась помочь ему содержать семью, эту его ужасную жену с лошадиной физиономией и четверых бездарных и ленивых детей. Ему нелегко приходится, и он надеется только на то, что богатая родственница внесет его имя в свое завещание. Ну, как тебе моя новость? Ты рада, что двое твоих бывших любовников оказались твоими соседями?
— Мне нужно ехать, — сказала София и натянула поводья.
— Не торопись, Софи, нам ведь есть о чем поговорить. Я, разумеется, сообщу Чарльзу о нашей встрече, интересно, что он скажет по этому поводу. А я, кстати, собираюсь жениться на одной местной красавице, приданое за ней такое огромное, что даже мне, при всех моих способностях, понадобится, наверное, не менее десяти лет, чтобы истратить эти деньги. Надеюсь, что ты и твой муж не будете болтать обо мне лишнего, иначе, обещаю, вам не поздоровится.
В эту минуту София внезапно вспомнила слова, которые сказало ей привидение: «Даже если они появятся здесь, все будет в порядке». Неужели оно говорило о лорде Дэвиде и Чарльзе Грэммонде? И как все может быть в порядке, если они — ее соседи? София, не попрощавшись и не глядя в сторону лорда Дэвида, поехала своей дорогой, торопясь как можно скорее отдалиться от него. В Лоуэр Слотере она зашла к драпировщику мистеру Маллигану и отдала необходимые распоряжения, а когда вышла из мастерской, мистер Маллиган покачал головой, сочувствуя бедному мистеру Абдулову, женившемуся на полоумной женщине. Какая жалость!
Вернувшись в Чедвик хаус, София поднялась на второй этаж и прошла в спальню, которая благодаря усилиям хозяев превратилась из мрачного, угрюмого помещения в светлую, красивую комнату. Стены, выкрашенные в бледно желтый цвет, сияли свежей краской и радовали глаз, на полу лежал огромный пушистый обюссонский ковер бежево голубых тонов, окна сверкали чистотой. София подошла к окну, посмотрела вниз, на аккуратно подстриженную лужайку, на окружавшие ее кусты и деревья. Все было недавно так хорошо, так чудесно, она обрела свой дом, стала хозяйкой и вдруг… София опустилась на колени, закрыла лицо руками и горько зарыдала.
Миссис Чиверз, недавно приступившая к исполнению обязанностей экономки, случайно увидела, как хозяйка прошла к себе в спальню, а потом услышала доносившиеся оттуда глухие рыдания. Не раздумывая ни секунды, миссис Чиверз отправилась разыскивать хозяина. Алекс, услышав сообщение экономки, не поверил ей, но немедленно пошел к жене. В дверях спальни он остановился от неожиданности, услышав рыдания Софии, а потом подбежал к ней.
— Что такое, Софи? Что произошло?
София подняла заплаканное лицо и ничего не сказала. Да и что она могла ему сказать? Что все кончено для нее? Что по ее вине имя Абдуловых покроется позором?
Алекс встал рядом с женой на колени, повернул ее к себе, вытер ей слезы.
— Не плачь, не плачь, — сказал он и прижал голову Софии к своему плечу. — В браке есть одно большое преимущество: человек не один. И ты не одна, Софи, рядом с тобой есть человек, на которого ты можешь опереться в беде, который готов тебе помочь в любой ситуации. Не плачь, успокойся и расскажи мне, любимая моя, что случилось.
София покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Алекс нахмурился; все то время, что он провел вместе с женой в Чедвик хаусе, он был счастлив, и в этом была заслуга Софии. Она отдавала распоряжения слугам, она следила за меню, собственноручно подметала, чистила, драила полы и стены, мыла окна и делала еще уйму всяких дел, и с ее лица не сходила улыбка. Довольная, радостная, светлая улыбка, потому что и она, так же как и Алекс, была счастлива.
Она перестала плакать, но продолжала прижиматься к Алексу, он чувствовал ее крепкие грудки, ее горячее тело и внезапно ощутил жгучее желание обладать этим телом, любить его, пока хватит сил. Дни, проведенные в Чедвик хаусе, были наполнены работой, бесконечными хлопотами, и София страшно уставала, поэтому он, щадя ее, давал ей ночью выспаться и не надоедал своими ласками.
— Софи, ответь мне, не молчи, — попросил он мягко.
— У меня болят ноги.
— Отдохни тогда, вон кровать. Пойдем, я уложу тебя.
София посмотрела на кровать, перевела взгляд на мужа и все поняла. Он хотел ее, она видела желание в его глазах. На мгновение вместо мужа перед ее мысленным взором предстал лорд Дэвид, голый, пьяный, самодовольный, поглаживающий рукой свой мужской орган; будто наяву она почувствовала, как этот человек впивается ей в губы, проталкивает вперед язык, обнимает ее… Она вспомнила, как он раздевался, а потом с гордым видом прохаживался перед ней, похвалялся своим мужским достоинством, его твердостью и размером, рассказывал, как он будет заниматься с ней любовью.
София вспомнила и Чарльза Грэммонда, пожилого и пузатого, и, в сущности, не очень противного, таким, во всяком случае, он был сначала. Он вежливо поблагодарил Софию, когда она сообщила ему, что берет его в любовники, а потом, несколько дней спустя, он подкараулил ее в саду и, навалившись на нее своим грузным телом, прижал ее к какому то дереву, так что ей пришлось отчаянно отбиваться от него, а он, отойдя от нее, расстегнул бриджи и, вытащив свою штуковину, сказал, что хочет, чтобы она взяла ее в рот. София вся содрогнулась от отвращения и убежала, но впоследствии, следуя советам дяди, она постоянно хвалила Чарльза Грэммонда, говорила ему, что он замечательный любовник, и тот, довольный, с готовностью соглашался, приводя как доказательство своих четверых детей.
И вот теперь оба этих человека случайно — или нет? — оказались рядом с ней;; судьба сделала так, что их пути пересеклись. Они, эти люди, считали Софию женщиной легкого поведения. Они не задумываясь причинят ей зло и будут рады этому. София не забыла, с какой жадностью лорд Дэвид и Чарльз Грэммонд смотрели на нее, провожали жадными, похотливыми взглядами, шептались за ее спиной, обсуждали ночи любви, проведенные в домике у моря…
София как ужаленная отстранилась от Алекса, вскочила и, не говоря ни слова, выбежала из спальни.
Алекс успел изучить свою жену и понял, что она почему то вспомнила свою жизнь на Ямайке, возможно, тех мужчин, которых она была вынуждена соблазнять. Он так надеялся, что она рядом с ним забудет обо всех своих прошлых несчастьях, а она не забыла. Алекс стиснул зубы. Он будет упорен. Он покончит со всеми ее страхами.
Остаток дня прошел без особых происшествий; дел было невпроворот, скучать было некогда и выяснять отношения тоже. Даже во время обеда, когда София и Алекс остались наедине, они не касались неприятных тем и не ссорились. В десять часов вечера Алекс решил, что пора и отдохнуть, и пошел в спальню. София сидела в кресле, на коленях у нее лежала раскрытая книга. Алекс подошел, посмотрел, кто автор книги. Им оказался Джон Локк.
— Откуда у тебя эта книга? — спросил Алекс.
— Ее оставил твой неподражаемый Дьюбуст.
— А а. Бог с ним, с этим Дьюбустом. Вот послушай.
Алекс раскрыл книгу и начал читать:
— «Я считаю латынь бесполезным языком, абсолютно не нужным джентльмену». Какая категоричность, ты не находишь, Софи? Мой младший брат, Эд, не согласился бы с этим утверждением. Он, наверное, неплохо освоил латынь, ведь без нее будущему священнику не обойтись. Он как то сказал мне, что его будущая паства будет понимать смысл проповеди не из слов, а из интонаций, что главное для прихожан — уловить дух, настроение, божественность. А уж он им в этом поможет.
— Твой брат действительно так сказал?
— Во всяком случае, попытался, но он не умеет выражать свои мысли так же гладко, как я.
— Может быть, у него хотя бы скромности побольше?
— Может быть. — Алекс усмехнулся и положил книгу обратно на колени жены. — Пойдем в постель, Софи. И не пытайся оттянуть время. Тем более что ты недавно приняла ванну.
— Я не в настроении, Алекс. Я не хочу. София заломила руки, и Алекс невольно поразился, как она из энергичной, деловой, все умеющей и все знающей женщины вдруг превращается в беспомощную и даже жалкую, и все потому, что не желает его ласк, боится их.
— Софи, почему ты плакала днем?
— Ерунда, Алекс, не стоит об этом говорить. Я… я потеряла одно свое украшение из серебра.
Алекс вздохнул, услышав эту явную ложь, и начал снимать одежду, а раздевшись, подошел к камину и стал смотреть на тлеющие угли. София следила за ним, и он, чувствуя на себе ее взгляд, обернулся и протянул к ней руки.
— Иди ко мне, любимая. Я постараюсь, чтобы ты испытала хотя бы немного удовольствия сегодня ночью, но если у меня это не получится, что ж… У нас будет ночь завтра, и послезавтра, и еще много других ночей.
София не двинулась с места, и он сам подошел к ней, взял на руки, отнес в постель и, уложив на спину, принялся развязывать тесемки на ночной рубашке жены. Он видел, что София напряжена, но не обращал на это внимания. Раздев ее, он выпрямился и посмотрел на лежащее перед ним прекрасное женское тело. София хотела накрыться одеялом, но Алекс остановил ее:
— Оставь в покое одеяло, Софи. Дай мне полюбоваться тобой. Ты, бесспорно, красива, но не волшебной, неприступной красотой Мелисанды. Ты желанна, и я останусь с тобой.
Он провел пальцами по лицу Софии, погладил ей щеки, брови, подбородок, наклонился к ней, посмотрел ей в лицо, продолжая гладить его.
— Алекс, — сказала София, — я знаю, чего ты хочешь. Ты хочешь близости, хочешь взять меня. Зачем ты тянешь время, гладя мое лицо, волосы? Приступай к делу. Я не буду сопротивляться, я устала, и единственное, чего от души желаю, — это чтобы ты поскорее удовлетворил свою похоть и оставил меня в покое.
— Ах, Софи, Софи, — вздохнул Алекс, — я догадываюсь, почему ты так резка со мной. Ты вспомнила своих любовников, да? И как они лезли к тебе с поцелуями и грубыми ласками? Забудь о них, об этих мужчинах. И что за выражения, миссис Абдулова? «Удовлетворил свою похоть»… Я думаю не только о себе, но и о тебе, дорогая моя глупышка. Перед плотской близостью должна быть прелюдия, мы ласками, объятиями, поцелуями подготавливаем себя к соитию; я хочу, чтобы ты получала удовольствие от любовной игры, смеялась, дразнила, целовала, соблазняла меня. Ты пока не понимаешь этого, но я научу тебя всему, любовь моя.
Алекс поцеловал Софию в губы легким, нежным поцелуем, словно лепестки цветов коснулись ее губ. Он целовал ее до тех пор, пока не почувствовал, что она немного успокоилась, и тогда он сказал:
— Я получаю огромное удовольствие от того, что целую тебя. Ты такая вкусная.
— Я тоже не могу сказать, что твои поцелуи мне неприятны.
Она не успела договорить, как он закрыл ей рот поцелуем, нашел своим языком кончик ее языка. София снова напряглась, внутренне сжалась, застыла, но Алекс продолжал ласкать ее, сосредоточив все свое внимание на ее чувствах, настроении, выражении лица, глаз. Он хотел слиться с ней, стать с ней единым целым, чтобы она забыла обо всем на свете, кроме жаркой, неистовой близости с ним. Он ласкал ее без устали, одновременно непринужденно болтая о всякой ерунде, отвлекая ее, описывал свои ощущения, рассказывал ей, какая она красивая, какие у нее круглые груди, что они белые как снег, что она будет легко рожать ему детей, потому что у нее крепкий, мускулистый живот и широкие кости таза, и, говоря это, он гладил ей живот, бедра, ноги. Рука его скользнула к лобку, и София сразу же резко дернулась в сторону и вскочила с кровати. Убегать из комнаты она не стала, а подошла к окну и стала смотреть на ночное небо. Алекс тоже встал и, приблизившись к жене сзади, не стал ее укорять, а обнял за плечи, прижал к себе.
— Софи, что с тобой?
— Я чувствую себя развратной, нечистой.
«О Господи, — подумал Алекс, — вот оно, начинается. Подходящее время она выбрала…» Вслух он сказал:
— Мне нужна правда, Софи. Доверься мне, и я помогу тебе. Мы вместе справимся с твоими трудностями.
София молчала.
— Хочешь, я сам попробую рассказать за тебя? Когда я дотронулся до тебя там, внизу, ты вспомнила другого мужчину, не так ли? Как он делал это с Далией? Или с тобой?
София не отвечала.
— Ты должна понять одну вещь, Софи, — продолжал Алекс, — мужчина и женщина устроены по разному и достигают удовольствия различными путями. Для того чтобы возбудить тебя, подготовить к любовному акту, доставить тебе удовольствие, я должен сначала ласкать твои губки и твое лоно, и в этом нет ничего грязного, гадкого, развратного.
— Я не это имела в виду.
— Мне понятно, Софи. Один из твоих любовников трогал тебя там. Ну и пусть, это ерунда. Не сражайся с призраками и не заставляй меня сражаться с ними. Что было, то было.
«Призраки! — подумала София. — Как бы не так!»
— Софи, не молчи, выговорись, раскрой мне свою душу.
— Извини меня, Алекс…
— Не нужны мне твои дурацкие извинения! — разозлился Алекс. — Не будь мямлей, черт тебя возьми! Что ты тут стоишь и блеешь, как коза? Где твой характер? Когда я встретил тебя, ты не была такой, ты любого мужчину могла заткнуть себе за пояс, а сейчас превратилась в какую то размазню! Проклятие!
— Грубиян! Нахал! Как ты смеешь так со мной разговаривать?
София разозлилась не меньше Алекса и, быстро оглядев комнату и не найдя ничего подходящего, чем она могла бы его ударить, выбежала из спальни.
— Куда ты? — крикнул ей вдогонку Алекс. — Ты же голая!
— Катись к дьяволу!
Алекс подошел к кровати и только хотел накинуть халат, как в спальню вбежала София с метлой в руках и как безумная бросилась на него и начала колотить его метлой, била по голове, по лицу, ругалась на чем свет стоит и не могла остановиться. Она так вошла в раж, что Алексу с трудом удалось утихомирить ее. Выхватив из ее рук метлу, он прижал жену к себе и поцеловал, потом положил руки ей на ягодицы и приподнял, но она оттолкнула его и попробовала укусить. Он увернулся и, не дав ей убежать, снова притянул к себе и поцеловал. — Ну наконец то я вижу перед собой разъяренную чертовку, а не жалкую рохлю, — сказал Алекс и, взвалив жену себе на плечо, отнес ее на кровать. — Так ты чувствуешь себя развратной, голубушка моя? Подожди немного, посмотрим, как ты заговоришь, когда я сделаю с тобой кое что.

Алекс наклонился и поцеловал Софию в шею, потом в лоб, потом добрался губами до ее уха, погладил ей щеки, подбородок. София хотела обернуться к нему, но он остановил ее:
— У тебя такая нежная, мягкая кожа. Шелковая. Он снова поцеловал шею жены, взял ее руки в свои, погладил, тяжело вздохнул и легонько оттолкнул Софию от себя.
— Жалко, времени нет, — с сожалением произнес он. — Мы могли бы использовать этот письменный стол, хотя на нем, пожалуй, неудобно. Лучше будет, наверное, если ты просто упрешься руками в край стола, наклонишься вперед…
— Алекс! — негодующе воскликнула София. Алекс опять тяжело вздохнул и уселся на стол.
— Попробую, прочный ли. На будущее пригодится. Что это у тебя за список, Софи?
— Это расходы, связанные со строительством и отделкой Брэндон хауса, где будет жить Джейн. Перебраться туда можно будет уже на следующей неделе. И я хочу устроить что то вроде прощального вечера. Джейн не терпится скорее переехать.
— Да, я знаю. Дети тоже сгорают от нетерпения.
— Скучно будет без них, правда?
— Софи, но ведь и Джейн, и дети будут от нас всего в сотне ярдов! Почему же скучно? Мы будем видеться с ними каждый день.
— Да, конечно, и все таки… А как себя чувствует маленький Гэррик? Ему лучше?
Алекс сразу посерьезнел.
— Не волнуйся так, Алекс, — ласково сказала София и погладила мужа по руке.
— Да я не волнуюсь. И как можно обращаться с четырехлетним ребенком так грубо и жестоко?
— К сожалению, таких бессердечных людей, как этот трубочист мистер Дакинг, много. И они мучают бедных беззащитных сирот, отданных им в услужение. Хорошо, что мы вырвали Гэррика из рук этого злодея, но сколько еще несчастных детей терпят побои и нужду! Да, кстати, мальчонка сегодня впервые улыбнулся, представляешь! И он тянется к Дженни, думаю, они скоро станут большими друзьями. Я люблю тебя, Алекс.
— А отчего бы тебе не любить меня, женщина, — улыбнулся Алекс, — если я позволяю тебе делать с моим телом все, что ты хочешь, да еще каждую ночь.
— Тебя послушаешь, и можно подумать, что у меня какие то зверские аппетиты.
— У тебя отличный, замечательный аппетит, дорогая женушка. Кстати, у тебя начались месячные?
София как то странно посмотрела на мужа и покачала головой. Алекс погладил жену по животу.
— А вдруг там уже есть кто нибудь? Мальчик или девочка, а, Софи?
— Не знаю, возможно, — ответила София и приблизилась к мужу.
— Нет, нет, Софи, у нас нет времени. Виталик с женой и Кэтрин, должно быть, скоро приедут. С минуты на минуту.
— Да, — сказала София, задыхаясь от возбуждения.
— Ах проклятие! Хоть бы они приехали попозже!
— Ничего не поделаешь. Между прочим, Алекс, прекрати трястись над детьми, как наседка. Позволь Виталику понянчиться с ними. Он почувствует себя полезным, нужным.
— У него нет никакого права забирать у меня детей.
— Что значит забирать? Согласись, он сделал Оливеру великолепное предложение. Оливер получит хорошее образование. Когда нибудь мальчик станет его секретарем или управляющим. Какая чудесная перспектива! И Виталик так любит Оливера!
— Будь проклят Виталя и его любовь!
— А помнишь, как Виталик и Лена приехали к нам, — не обращая внимания на слова мужа, беззаботно говорила София, — и вошли в дом, а дети, увидев их, перепугались и начали кричать и визжать, и носиться как угорелые по вестибюлю, и тогда Виталий сказал:
— Я, наверное, пришел в чужой дом.
Алекс молчал, раздраженно барабаня пальцами по столу.
— Виталий был очень огорчен тем, что ты не предупредил его. Он думал, что заслуживает большего доверия с твоей стороны, Алекс. Но он промолчал, не стал тебя упрекать.
— А а, это все потому, что в тот момент к нему на колени забралась Эми и стала восхищаться его красотой.
— Твоя семья гордится тобой.
— А я этого не добивался, Софи. Мне их восхищение не нужно. Разве ты не понимаешь? Я взял детей к себе не для того, чтобы заслужить похвалу родственников, я сделал так по велению своего сердца. Мне это ничего не стоило. Восторги родственников начинают меня раздражать.
— Зато леди Лидия тебе не докучает.
— Да уж. Матушка не разговаривает со мной с тех самых пор, как узнала, что я собрал под одной крышей своих внебрачных детей. Не так уж и плохо, когда леди Лидия молчит. От кого это письмо, Софи?
— От Джереми. Письмо принесли где то около часа назад. Джереми великолепно себя чувствует и успешно учится.
София вынула из конверта исписанные аккуратным почерком листки и принялась читать, но Алекс выхватил письмо у нее из рук и стал торопливо пробегать глазами по строчкам, радостно кивая и улыбаясь.
— Так так, — приговаривал он, — правильно. Джереми молодец, он проучил этого маленького прохвоста, сына Томми Милларда, врезал ему как следует. Тот давно набивался, вот и получил. Хорошо, что я научил Джереми драться, наука пошла впрок. Кстати, я научил Джереми пользоваться для удара и хромой ногой, так что наш мальчик не даст себя в обиду. У него, конечно, не сразу все получилось: Кэтрин была его противником и вся ходила в синяках, бедняжка. Слава Богу, Джереми может постоять за себя, а нравы в школе довольно жестокие, я имею в виду отношения между мальчиками. Размазней там быть нельзя. О о, как здорово! Джереми считается лучшим наездником в Итоне! Алекс радостно потер руки, и София в этот момент чуть не бросилась мужу на шею, но сдержалась. Она знала, что он не терпит восторгов по поводу своего благородства, честности, доброты и прочего, хотя все эти качества были представлены в нем наилучшим образом. Поэтому она сказала:
— Я тоже рада за Джереми. Кроме тогоу он член семьи Абдуловых, а это немало.
— Конечно, — согласился Алекс и снова углубился в чтение. Он дочитывал письмо, когда дверь в комнату распахнулась и на пороге появилась запыхавшаяся Кэт.
— О, я так торопилась, чтобы успеть раньше Виталика и Ленки, — затараторила она с порога. — Они вот вот появятся. А вы выглядите лучше некуда. Это от кого письмо? От Джереми? Я тоже получила от него письмо три дня назад. Он пишет, как проучил одного молодого осла и…
— Замолчи, соплячка, — раздался громкий голос графа за спиной у Кэт, и через секунду Виталя собственной персоной вошел в комнату, держа под руку жену.
— Здравствуйте, дорогие родственники, — сказал он. — Ты не поверишь мне, Алекс, Оливер вызвал всеобщее восхищение. Я познакомил мальчика со всеми своими соседями и друзьями, и он показал себя с самой лучшей стороны! Ты не представляешь, какие умные, интересные вопросы он задавал! И он больше не хромает. А ты прекрасно выглядишь, Софи. А вот и Лена.
Граф и графиня переглянулись, и Виталий внезапно заявил:
— Лена в положении. У нас будет ребенок. Он должен родиться в мае. Как вам нравится эта новость?
Никто ответить не успел, потому что графиня, побледнев, повернулась к мужу и с укором сказала:
— Никак не могу поверить в то, что ты сделал со мной. Мне же будет больно. Мне уже сейчас плохо.
И она выбежала из комнаты.
Граф вздохнул и, пожав плечами, заметил как бы между прочим:
— Это все чепуха. Просто Ленка скучает по тому шикарному обюссонскому ковру, на котором мы спали в прошлый раз. Пойду догоню ее.
Все трое: Алекс, Софи и Кэт — в растерянности уставились вслед убежавшему графу, и Кэт заявила:
— А я не знаю, хочу я иметь ребенка или нет. Я еще для себя этот вопрос не решила. А Ленка вечно на что нибудь жалуется, особенно теперь. У вас здесь гораздо веселее. А где ваша орава?
— В Брэндон хаусе, там теперь живут Джейн и дети. А дом мы назвали в честь дядюшки Брэндона, пусть земля будет ему пухом. Господь, наверное, уже простил ему все его грехи.
— Подумать только, Ленка беременна, — задумчиво произнесла София.
— Такое случается, и нередко, — заметил Райдер, — особенно если муж и жена соблюдают все положенные ритуалы брака. Софи, кстати, тоже, может быть, в положении, но точно мы не знаем.
— Теперь дело за Эдом, — сказала Кэт. — Он собирается жениться на одной плоскогрудой девице, которую ты, Алекс, не выносишь. У нее два имени: Мелинда Беатрис. А за Эдом наступит моя очередь.
— У тебя еще много времени до замужества, Кэт.
— А Ленку все время тошнит. На прошлой неделе ее стошнило на глазах у Холлиса, но наш великолепный дворецкий даже бровью не повел, а протянул графине носовой платок со словами: «Прошу вас, носите с собой носовой платок, миледи». Холлис приказал в каждой комнате поставить ночные горшки с крышками и потом показал Лене, где каждый из них находится. Хорошо, хоть тебя еще не тошнит, Софи.
— О, не волнуйся, Кэтрин, — рассмеялась София, — я не испорчу твой наряд. И мы, право, еще не знаем точно. Алекс чересчур оптимистичен.
— А почему нет? У тебя же задержка на целых четыре дня!
— Алекс, ну как ты можешь? Ведь Кэти здесь, ей нет и шестнадцати лет!
— У тебя нет повода для беспокойства, Софи, — сказала Кэт с видом многоопытной женщины, — у меня три брата, и два из них такие… Я давно ничему не удивляюсь.
— И тем не менее, Алекс, я прошу тебя не говорить на подобные темы при Кэтрин. Пощади детские уши.
— А я собирался рассказать своей сестре одну историю, — разочарованно протянул Алекс. — Это история о мистере Хутле из Бристоля. Этот мистер был таким любвеобильным, что каждой женщине, которая ему улыбалась, он делал предложение.
— Очень милая история, — одобрила София, — посмотрим, чем она закончится.
— Однажды, — продолжал Алекс, — мистер Хутл стоял на коленях и делал предложение очередной возлюбленной, когда в комнату вошла одна из его жен. Обе женщины, поговорив, выяснили, что муж у них общий, и решили наказать мистера Хутла. Они отвели его в маленькую комнату, раздели догола, привязали к стулу и заперли там. Потом они стали запускать к нему женщин по двое: все женщины раздевались и заходили в комнату, где он сидел, и проходили мимо него, а он, бедный, мучился от того, что не может упасть на колени и предложить дамам руку и сердце или что нибудь еще…
— Достаточно, Алекс, какой ты несносный, право!
София бросилась к мужу и повисла на шее, смеясь и целуя его. Алекс с надеждой посмотрел на стол, потом умоляюще — на Кэтрин.
— Ладно, — сказала его сестра, — я вижу, от вас толку больше не добьешься. Пойду ка я к Джейн и детям.
Когда дверь за Кэт закрылась, Алекс сообщил Софии:
— Сегодня ночью я видел Новобрачную Деву.
— Ты видел привидение? Правда? Но ведь мужчины из вашей семьи никогда прежде не встречались с ней, не так ли?
— Не встречались. Раньше. Я ее видел, Софи. Она вплыла в спальню, вся такая прозрачная и воздушная… Видимо, она из Нортклифф холла решила перебраться сюда. Она улыбалась мне, а потом я услышал слова… Так странно, она не говорила, губы ее не шевелились, но я слышал ее голос, отчетливо и ясно…
— Да да, я знаю. Что она тебе сказала?
— Она сказала, что у нас, возможно, будет четырнадцать детей. Если я, конечно, постараюсь.
— Ты мне заплатишь за это! — воскликнула Софи. — Негодный! Сегодня же ночью или прямо сейчас, слышишь?
Алекс поцеловал Софию и спросил:
— Можно сейчас?
Он пошел к двери, запер ее на ключ, затем подошел к камину, перемешал угли. Повернулся к жене:
— Думаю, Новобрачная Дева знает, что говорит. Бог свидетель, вы, женщины почему то верите каждому слову, которое она будто бы говорит, не раскрывая при этом рта. Ну что же, меня такая вера устраивает. Итак, за дело, мадам. Сделаем все, чтобы ее пророчество сбылось.

Но это не конец. В переди их ждет еще много интересного))))) так что фик не заканчивается) Завтра тут будет новая история и она о Кэтрин, сестре Виталика и Алекса)

Шотландия, полуостров Файф, замок Вир в окрестностях озера Лох Дивен,
1807 год

Он стоял у стрельчатого узкого окна и неподвижно смотрел вниз, на двор своего замка. Уже наступил апрель, но приход весны едва ощущался, только ослепительно лиловый, буйно цветущий вереск проглядывал там и сям в просветах между полосами тумана. Шотландский вереск похож на народ Шотландии: он пробьется даже сквозь камни и все равно зацветет. Нынче утром стены замка облегал туман, плотный, сырой. Из окна на третьем этаже круглой северной башни он отчетливо слышал голоса своих слуг: старая Марта сзывала кур, бросая им зерно, Берни орал во все горло на юного Остла, своего племянника, который недавно был принят на место младшего конюха. Было слышно, как кривоногий Крокер зычно бранит своего пса, Георга II, обзывая его дармоедом и грозя дать ему хорошего пинка, но всем известно, что Крокер готов убить любого, кто посмеет сказать хоть одно худое слово его обожаемому Георгу. Утро как утро, ничем не отличающееся от остальных. Все было как всегда.
Нет, не было!
Он повернулся к окну спиной и, подойдя к небольшому камину, протянул ладони к огню. Здесь был его личный кабинет. Даже его брат Малколм, когда еще был жив, никогда не заходил в эту комнату. Несмотря на то, что дрова горели еле еле, здесь было тепло, так как все стены были увешаны сотканными еще его прабабкой плотными шерстяными гобеленами, которые не давали холоду и сырости проникнуть внутрь. К тому же большую часть истертого каменного пола покрывал красивый старинный обюссонский ковер. Странно, подумал он, что его моту отцу или проклятому старшему братцу не пришло в голову продать ковер; ведь он, надо полагать, стоит немалых денег, столько, что хватило бы на целую неделю азартных игр или утех с продажными девками или на полнедели того и другого. Итак, ковер они ему оставили, гобелены тоже, но больше ничего или почти ничего, что имело бы хоть какую либо ценность. Над камином висел полуистлевший гобелен, на котором был выткан герб Кинроссов и под ним девиз: «Ранен, но не побежден».
Он был ранен, и рана была почти смертельной. Он был совершенно разорен, и единственным выходом было жениться на богатой наследнице, и притом как можно скорее. Он не хотел этого. Он охотнее проглотил бы одно из этих омерзительных укрепляющих снадобий, которые варит тетушка Арлет, все лучше, чем жениться!
Черт побери, думал он, да что такое в конце концов какая то там жена, особенно жена англичанка? Да если ему захочется, он сможет просто взять и запереть ее в одной из этих затхлых комнат и забросить ключ подальше. Если окажется, что она горда и строптива, он задаст ей трепку. Короче, с женой, будь она неладна, можно делать все что заблагорассудится. Может статься, ему повезет и она будет покорна, как овца, тупа, как корова, и безропотна, как замковые козы, которым для полного счастья достаточно дать пожевать старые сапоги. Впрочем, не все ли равно: какой бы она ни оказалась, он с ней справится. У него нет выбора.
Бесчисленные долги, которые наделали его отец и недавно скончавшийся старший брат, загнали его в угол, поставили на колени. Расплачиваться за них должен он, больше некому. Никуда не денешься, ведь он теперь граф Эшбернхем, седьмой носитель этого чертова титула, и он по уши, по самые свои графские уши, завяз в чудовищных долгах.
Если он не будет действовать быстро, все будет потеряно. Его людям, тем, кто живет на его землях, придется голодать или эмигрировать за океан. Его родной дом, как и прежде, будет понемногу разрушаться, а его семья будет обречена прозябать в благородной нищете. Он знал, что не сможет этого допустить. Он посмотрел на свои руки, протянутые к огню. Бог дал ему сильные руки, но достаточно ли они сильны, чтобы спасти клан Кинроссов от этой вытягивающей все жилы бедности, такой же, как та, с которой пришлось сразиться его деду после сокрушительного разгрома якобитского (Якобиты — сторонники свергнутой и изгнанной в 1688 г. королевской династии Стюартов: Якова II и его потомков. ) восстания в 1746 году? Но дед был на редкость изворотливый пройдоха, он сумел быстро приспособиться к новым обстоятельствам и столь же быстро втереться в доверие к тем немногим влиятельным магнатам, которые еще оставались в Шотландии. К тому же у него был замечательный деловой нюх, и он не стал воротить нос от фабричной вони и дыма, а вложил все, что мог наскрести, в железоделательные заводы и суконные фабрики, которые во множестве строились тогда на севере Англии. В конце концов дед сколотил такое состояние, о каком и не мечтал. Но никто не вечен. Деду еще повезло: он умер в глубокой старости, вполне довольный жизнью и собой, так и не осознав, что родил никчемного сына, который промотает все и опять ввергнет замок Вир в нужду.
Колин Кинросс, седьмой граф Эшбернхем, повернулся на каблуках и быстрым шагом вышел из своего кабинета на верхнем этаже северной башни. Наутро он уже ехал в Лондон, чтобы найти себе жену с приданым, не уступающим сокровищу Аладдина.

Впервые Кэтрин увидела его в середине мая, это случилось вечером в среду, на рауте, который давали герцог и герцогиня Портмейн. Он стоял на другом конце просторной бальной залы, в добрых тридцати футах от нее, и его наполовину закрывала пышная пальма в кадке, однако это было не важно. Она все равно видела его достаточно хорошо и смотрела, не в силах отвести глаза. Она даже вытянула шею, чтобы можно было глядеть поверх голов двух почтенных вдов, стоявших рядом, когда он изящной поступью подошел к кружку дам, поцеловал руку одной из тех, что была помоложе, и повел ее танцевать котильон. Он был высокого роста, это ясно, ведь партнерша доходила ему только до плеча. Разве только эта молодая леди — карлица, в чем Кэтрин сомневалась. Да, он был высок, намного выше ее самой. Благодарение Богу!
Она продолжала глазеть на него, сама не понимая почему и нисколько не заботясь о том, что это могут заметить, пока чья то рука не легла ей на локоть. Но ей не хотелось отрывать от него взгляда, нет, только не сейчас. Она стряхнула мешающую руку и решительно направилась в его сторону, по прежнему не сводя с него глаз. Женский голос окликнул ее сзади, но она не оглянулась. Он улыбнулся, глядя сверху вниз на свою партнершу по танцу, и Кэтрин почувствовала, как что то сильное и глубокое шевельнулось в ее сердце. Она подходила к нему все ближе, обходя залу. Теперь до него оставалось не более десяти футов, и она видела, что он и впрямь великолепен, такой же рослый, как ее брат Виталий, такого же мощного сложения, но волосы у него еще чернее, чем у Виталика, они черны как уголь, а глаза… О Господи, мужчины не должны иметь таких глаз! Они были такие синие, что их синева затмила бы сапфиры в том ожерелье, которое Виталя подарил Ленке на ее день рождения. Ах, если бы она могла подойти к нему совсем близко, дотронуться до него, коснуться пальцами ямочки на его подбородке, запустить руку в эти блестящие шелковистые волосы! Кэтрин вдруг поняла, что была бы счастлива вот так смотреть на него всю остальную жизнь. Конечно, это была безумная мысль, и тем не менее это было чистой правдой. Он отменно сложен; уж она то в этом разбирается, ведь не зря она всю жизнь прожила в компании двух беззастенчивых старших братьев. Да, у него тело настоящего атлета, сильное, упругое, крепкое, и он молод, пожалуй, даже моложе Алекса, которому только что исполнилось двадцать девять лет. Тихий, но настойчивый внутренний голосок шепнул ей, что она ведет себя как последняя дура, что ей следует пошире открыть глаза и сейчас же выкинуть из головы весь этот влюбленный вздор, потому что в конце концов этот незнакомец — всего лишь мужчина, такой же, как и все прочие, и весьма возможно, что при всей его красоте у него отвратительный характер. А может быть, и того хуже: может быть, он ужасный зануда, или непроходимый тупица, или у него гнилые зубы. Впрочем, нет, с этим у него все в порядке: вот он откинул голову назад и рассмеялся, показывая превосходные зубы, ровные, белые. Да и смех у него такой, какой может быть только у человека умного, — она достаточно наблюдательна, чтобы определить это. Однако с другой стороны, нельзя исключить, что он пьяница или игрок или склонен к каким то иным, столь же предосудительным порокам.
Ей это было все равно. Кэтрин, как и прежде, не могла отвести от него глаз. Она чувствовала, как из глубин ее существа поднимается какое то неведомое ей дотоле властное желание, нет, не одно, а целое множество желаний, и знала, что это он разбудил их в ней. Наконец котильон закончился, он учтиво склонился над рукой своей дамы, отвел ее к пожилой матроне, которая сопровождала ее на бал, а затем присоединился к стоявшей поодаль компании мужчин. Те приветствовали его веселыми громкими возгласами. Стало быть, он популярен среди других мужчин — так же как Виталий и Алекс, ее братья. Но тут, к великому огорчению Кэтрин, вся группа покинула бальную залу, удалившись в комнату для игры в карты.

Кто то опять дотронулся до ее обнаженной руки.
— Кэтрин! — позвал знакомый голос.
Она со вздохом обернулась к своей невестке Лене:
— Да?
— Кэтрин, что с тобой? Ты словно обратилась в одну из греческих статуй в Нортклифф Холле, и притом очень давно. Я уже звала тебя, но ты, казалось, меня даже не заметила.
— О, пустяки, со мной все в порядке, — ответила Кэтрин и вновь посмотрела туда, где только что стоял он. В эту минуту до нее донесся мужской смех, и она узнала его — чистый и звонкий. Этот смех отозвался в ее сердце сладким, невыразимым волнением, оно захватило все ее существо.
Да что это с ней? Едва увидев его, она тут же вообразила, что он верх совершенства, но ведь мужчины такими не бывают. Это абсолютно невозможно. Она, Кэтрин, вовсе не глупа и не наивна и достаточно хорошо знает жизнь и свет, что и немудрено, когда имеешь двух братьев, столь вопиюще вольных в обращении и в речах. Вполне может статься, что он сущий монстр, если не по внешности, то по натуре.
— Кэтрин, да что же с тобой происходит в конце концов? Ты что, заболела?
Кэтрин глубоко вздохнула и сочла за лучшее промолчать, что было на нее совсем не похоже. Вместо ответа она расплылась в улыбке.
— Знаешь, Лена, герцогиня Портмейн мне очень понравилась. Она попросила меня не называть ее этим ужасным именем — Бренделла — и сказала, что все друзья зовут ее Бренди. Не правда ли, блестящая мысль: из Бренделлы сделать Бренди?
Кэтрин нагнулась к уху своей невестки:
— И посмотри на ее грудь! Впечатляющий вид, не так ли? Кажется, по этой части она превосходит даже тебя. Впрочем, это в порядке вещей, ведь она, по моему, старше.
Подошедший к жене Виталий Абдулов рассмеялся от всей души.
— Боже правый, Кэтрин, неужто ты и впрямь считаешь, что все дело здесь в возрасте? И что с годами женские прелести все расцветают и расцветают? Бог ты мой, да когда Ленке стукнет шестьдесят, она будет ходить, согнувшись как крючок. Впрочем, твое замечание наводит меня на мысль, что недурно было бы поближе познакомиться с прелестями герцогини. И все же как старший брат я должен заметить тебе, Кэтрин, что с твоей стороны в высшей степени неуместно превозносить совершенства ее светлости и намекать на то, что Лене ими не обладает.
Кэтрин рассмеялась словам брата и тому выражению, которое появилось на лице его жены, когда он обратил на нее взгляд и сокрушенно сказал:
— А я то думал, что ты — обладательница самых прельстительных форм во всей Англии. Но может статься, ты первенствуешь только на юге страны. Возможно даже, что более совершенные груди не попадаются лишь в одном единственном месте, а именно — в ближайших окрестностях Нортклифф Холла. Возможно, меня обманули, обдурили, провели!
Жена любовно хлопнула его по руке.
— Советую вам приберечь свои взоры и помыслы для той, кому они принадлежат по праву, милорд, а герцогиню и все ее совершенства предоставить герцогу, ее мужу.
— Согласен, — сказал граф и вновь повернулся к сестре. От его зоркого взгляда любящего брата не укрылось, что Кэтрин вдруг стала выглядеть как то по другому. Еще совсем недавно, в начале этого вечера, она выглядела как обычно, но сейчас — нет. Она казалась рассеянной, погруженной в себя, да, именно погруженной в себя, что было странно, донельзя странно. Обыкновенно Кэтрин была так же прозрачна, как пруд в солнечный летний день, ее мысли и чувства яснее ясного читались на ее выразительном лице; но сейчас Виталий не имел ни малейшего понятия, что у нее на уме. Это обескуражило его. У него было такое чувство, словно его совершенно неожиданно лягнула лошадь, к которой он только что повернулся спиной. Ему вдруг подумалось, что он совсем не знает эту высокую красивую девушку, свою сестру, Он попробовал притвориться безучастным и небрежно спросил:
— Ну что, маленькая соплячка, развлекаешься в свое удовольствие? За весь вечер ты пропустила только один танец — последний котильон.
— Ей уже девятнадцать лет, Виталий, — заметила Лена. — Пора перестать называть ее соплячкой.
— Пусть она сначала перестанет выряжаться Новобрачной Девой и разгуливать в таком виде, пугая моих овец.
Пока Виталик и Ленка спорили о том, существует ли на самом деле этот незадачливый призрак, бывший обитателем замка Нортклифф Холл с шестнадцатого века, Кэтрин успела все обдумать и решить, что ей следует сказать. Когда они кончили препираться, она ловко увильнула от расспросов, в которые явно был готов пуститься ее брат, и непринужденно сказала:
— Нет, изображать из себя привидение я больше не собираюсь, во всяком случае здесь, в Лондоне. О Боже, там стоит лорд Каслбом со своей любящей маменькой. Я совсем забыла, что обещала танцевать с ним следующий контрданс. Знаешь, Виталь, он ужасно потеет и у него такие влажные руки…
— Знаю. Однако при всем при том он весьма приятный молодой человек. Нет, нет, Кэтрин, — продолжил он поспешно, вскинув руку, чтобы предупредить ее протесты, — ты вовсе не обязана выходить за него замуж, будь он даже ангел во плоти. Не обращай внимания ни на его потные руки, ни на ангельский характер и постарайся просто напросто хорошо провести время. Запомни: ты приехала в Лондон затем, чтобы развлекаться и веселиться, и больше от тебя ничего не требуется. А мамины нотации пропускай мимо ушей.
Кэтрин не смогла сдержать унылого вздоха.
— Мамины нотации, — повторила она. — Очень трудно пропускать их мимо ушей. Виталий, она все время твердит, что я должна изо всех сил спешить к алтарю, не то я стану старой девой, а это — ужасный удел. Она всегда говорит о нем таким тоном, словно оба эти слова пишутся не иначе, как с прописных букв! Она без конца перечисляет все горести существования старой девы, включая и то, что, когда она, моя мать, покинет сей бренный мир, мне предстоит стать бесплатной служанкой при Ленке и ее детях. Она даже заявила мне, что от возраста у меня уже стали удлиняться зубы. Когда я посмотрела на свои зубы в зеркало, то увидела — да, да, честное слово! — что один коренной зуб и впрямь стал чуть чуть длиннее.
— Не слушай ее. Глава семейства Абдуловых не она, а я. Твое дело жить в свое удовольствие; смейся, шути и флиртуй сколько твоей душе угодно. А если не отыщется мужчина, который бы тебе понравился, — невелика беда. Он сказал это так строго, важно и надменно, что Кэтрин невольно улыбнулась.
— Ко всему прочему, мне уже исполнилось девятнадцать, и я пребываю в опасной близости от того возраста, когда девушка просто обязана найти себе мужа, не говоря уже о том, что не иметь в мои годы ни одного поклонника — это совершенно неприлично. Мама не устает повторять, что Лене было восемнадцать, когда она вышла за тебя. И добавляет, что Софи очень повезло, когда она заставила Алекса на ней жениться, потому что в то время ей уже было почти двадцать и она рисковала остаться старой девой до гробовой доски. Окрутить Алекса — это, по словам мамы, самое умное, что Софи удалось сделать за всю ее жизнь. И помимо всего этого, мне следует также помнить, что меня вывозят в свет уже второй сезон (Имеется в виду лондонский светский сезон, длившийся с мая по июль). Мама говорит, что я должна держать язык на привязи, потому что мужчинам не нравятся женщины, которые знают больше, чем они. Она говорит, что от таких жен мужья начинают прикладываться к бутылке и шляться по игорным домам.
Виталий позволил себе выражение, которое никак нельзя было назвать ни вежливым, ни изящным.
Кэтрин засмеялась, но смех получился фальшивым.
— Почем знать, а может быть, в этом мама права?
— Я знаю одно: наша матушка очень много говорит, чересчур много. — Пока Виталий со страдальческим видом произносил эти слова, Кэтрин мысленно представила себе своего незнакомца, и на ее лице расцвела улыбка, на сей раз неподдельная, наполнившая ее глаза живым мечтательным светом. Она заметила, что ее невестка пристально смотрит на нее и что вид у нее озадаченный. Однако Лена не стала задавать вопросов, а только сказала:
— Если тебе захочется поговорить со мной, Кэтрин, я всегда к твоим услугам.
— Возможно, мне захочется этого очень скоро. А, вот и лорд Каслбом со своими потными руками и всем остальным. Но танцует он превосходно. Может статься, мы обсудим с ним проблему старых дев. Я еще подойду к вам.
Окидывая взглядом залу в надежде еще раз увидеть того незнакомца, Кэтрин трижды наступила лорду Каслбому на ногу. Позже она даже начала подумывать, что глаза, видимо, обманули ее, поскольку ни один мужчина не может быть так восхитительно красив.
Ночью он даже привиделся ей во сне. Ей снилось, что они вместе, что он смеется, стоя рядом с ней и касаясь кончиками пальцев ее щеки. Во сне она знала, что хочет его, она тянулась к нему, желая дотронуться до него, и в ее взгляде отражалось все желание, которое так влекло ее к нему. И он видел это и все понимал. Потом ее сон замедлился, картинки стали смутными, цвета размытыми, в этом тумане угадывались сплетенные тела… Она проснулась перед рассветом, вся в испарине, с бешено колотящимся сердцем и осознала, что из ее горла вырывается стон. Все ее тело было охвачено истомой, а где то глубоко внизу живота разливалась странная, приятная боль. Она знала, что во сне ей приоткрылась тайна плотской любви, однако образы в сновидении были зыбкими, неясными. Ей еще предстояло проникнуть в эту тайну, познакомиться с ним, узнать его ближе и слиться с ним, как в этом сне. Она сокрушалась, что не успела узнать его имя, потому что близость с мужчиной, которого она не может назвать по имени, казалась недопустимой.
Во второй раз она увидела его три дня спустя на музыкальном вечере, который Рэнли устроили в своем особняке на площади Карлайл. Сопрано из Милана, дама на редкость крупная, увлеченно молотила кулаком по роялю, а ее аккомпаниатор старался удержать пальцы на сотрясающихся клавишах и притом не сбиться с такта. Кэтрин вскоре наскучило их слушать, и она сидела как на иголках, с нетерпением ожидая окончания арии. Но внезапно всю ее пронзило странное чувство, и она поняла, тотчас поняла, что в комнату вошел он. Она слегка повернулась на своем стуле и нашла его глазами. От взгляда на него у нее перехватило дыхание. Он только что сбросил с плеч черный плащ и стоял, тихо переговариваясь со своим соседом. Сегодня он показался ей еще более великолепным, чем на балу у Портмейнов. На нем был черный, без украшений, костюм и белоснежная батистовая рубашка. Его густые волосы, зачесанные назад, были, пожалуй, несколько длиннее, чем требовала последняя мода, но, на взгляд Кэтрин, они были само совершенство. Он сел наискосок от нее, и, если повернуться боком к певице с ее оглушительным сопрано, можно было разглядывать его сколько душе угодно. Он сидел совершенно неподвижно и не шелохнулся даже тогда, когда сопрано, набрав в легкие воздуха, взяла пронзительное верхнее до. Человек, обладающий мужеством, стойкостью и силой духа, подумала Кэтрин, удовлетворенно кивая своим мыслям. К тому же он хорошо воспитан и умеет себя держать.
Ей ужасно хотелось дотронуться пальцами до ямочки на его подбородке. Подбородок у него был твердый и ясно очерченный, нос тонкий и изящной формы, а губы — при взгляде на его губы у нее возникло желание… ох нет, надо взять себя в руки! Образы из давешнего сна вихрем пронеслись в ее сознании, и она поняла, что пропала. Силы небесные, а что, если он уже женат или обручен? Однако она умудрилась ничем не выдать своего волнения и со спокойным видом досидела до ужина.
За столом, сидя рядом с лордом Клинтоном, приятелем Виталика по клубу «Четыре коня», который сопровождал ее на ужин, она небрежно спросила:
— Томас, кто этот джентльмен вон там? Тот, высокий, с такими черными волосами? Ты его видишь — он сидит рядом с тремя другими, которые гораздо ниже ростом и совсем не так импозантны.
Томас Мэннерли, лорд Клинтон, прищурясь, взглянул в ту сторону, куда указывала Кэтрин. Он был близорук, но человека, о котором шла речь, нельзя было не заметить: он слишком выделялся. Очень высокий и чересчур хорошо сложен, чтоб его черт побрал!
— А, вижу — это Колин Кинросс. Он прибыл в Лондон недавно. У него имеется титул: граф Эшбернхем, и он шотландец.
Последние слова были сказаны с легким оттенком пренебрежения.
— А зачем он приехал в Лондон?
Томас пристально посмотрел на сидящую подле него красивую девушку почти одного с ним роста. Честное слово, в ней есть что то обескураживающее, но это ничего, ведь ему не надо на ней жениться, он должен только приглядывать за ней — вот и все. Смахивая с рукава невидимую пылинку, он осторожно спросил:
— А почему он тебя интересует, Кэтрин? Не услышав ответа, он тотчас напружинился.
— О Боже, надеюсь, он ничем тебя не оскорбил? Эти проклятые шотландцы сущие варвары, даже если они получили образование в Англии, как этот.
— О нет, нет! Я спросила просто из любопытства. Пирожки с омарами очень вкусны, ты не находишь?
Томас согласился. Кэтрин подумала: «Наконец то я знаю его имя. Наконец то!». Ей хотелось кричать о своей победе. Наконец! В это мгновение Томас Мэннерли взглянул на свою соседку, и у него захватило дух от ее улыбки, самой красивой, которую он когда либо видел в жизни. Он мгновенно забыл о пирожке с мясом омара, который лежал у него на тарелке. Он обратился к ней с какой то фразой, изысканной и чуть чуть фамильярной, и был раздосадован, когда она не ответила и даже, казалось, не услышала его слов. Если только он не ошибался, она во все глаза смотрела на этого проклятого шотландца.
Пять минут спустя Кэтрин уже места себе не находила. Ей необходимо было знать о нем куда больше, чем его имя и то, что он шотландский лорд. И почему Томас Мэннерли упомянул это с оттенком высокомерия? В тот вечер ей не удалось узнать что либо еще о Колине Кинроссе, но она не теряла надежды. Скоро она сможет выяснить все.
Виталий Абдулов, граф Нортклифф, сидел в библиотеке, уютно устроившись в своем любимом кожаном кресле, и читал «Лондонскую газету». Случайно бросив взгляд поверх газетного листа, он неожиданно узрел перед собой свою сестру, которая молча стояла на пороге, какого черта она там стоит и не входит? Обычно она впархивала, распевая словно птичка, весело болтая и смеясь еще до того, как он поднимал на нее взгляд, и ее смех вызывал у него улыбку — такой он был беззаботный, милый и невинный. Потом она наклонялась к нему, чмокала в щеку и обнимала изо всех сил. Но сейчас она не смеялась. Черт возьми, с какой стати у нее такой застенчивый вид? Как будто она натворила нечто невообразимо ужасное. Кэтрин отродясь ни перед кем не робела с той самой минуты, когда он поднял ее из колыбели, а она вдруг вцепилась ему в ухо и так его вывернула, что он взвыл от боли. Он сложил газету и положил ее себе на колени.
— Что тебе надо, соплячка? — сказал он, хмуря брови. — Нет, звание соплячки ты уже переросла. Теперь я буду звать тебя моя дорогая. Ну, входи же, входи. Итак, что с тобой стряслось? Лена сказала, что тебя что то тревожит. Сейчас же выкладывай, в чем дело. Что то ты мне сегодня не нравишься. Совсем на себя не похожа. Это меня беспокоит.
Кэтрин медленно вошла в библиотеку. Было очень поздно, время подходило к полуночи. Взмахом руки Виталий пригласил ее сесть напротив. Как странно, подумала она, подходя к нему. Ей всегда казалось, что Виталик и Алекс — два самых красивых мужчины в мире. Но оказывается, она ошибалась. Ни один из них не может сравниться с Колином Кинроссом.
— Кэтрин, ты ведешь себя самым престранным образом, я тебя просто не узнаю. Может, ты заболела? Или мама опять взялась изводить тебя своими попреками?
Она покачала головой и сказала:
— Да, но она всегда меня изводит, говоря, что делает это для моей же пользы.
— Я поговорю с ней еще раз.
— Виталик…
Она запнулась, и он с изумлением увидел, что она смотрит в пол и — вот это да! — нервно теребит свою кисейную юбку.
— Боже мой, — медленно произнес он, догадавшись наконец, в чем дело. — Ты познакомилась с мужчиной.
— Нет, не познакомилась.
— Кэтрин я отлично знаю, что ты не растратила свои карманные деньги и не залезла в долги. Ты такая прижимистая, что через несколько лет станешь богаче, чем я. Мама пилит тебя, это верно, но большая часть ее упреков отскакивает от тебя, как от стенки горох. По правде сказать, ты просто не обращаешь на нее внимания. Мы с Леной любим тебя в пределах разумного и стараемся сделать твою жизнь как можно более приятной. Алекс и Софи приезжают примерно через неделю…
— Я знаю его имя, но я с ним не знакома.
— Ага, — сказал Виталий и, откинувшись на спинку кресла, сложил пальцы домиком. — И как же его зовут?
— Колин Кинросс, граф Эшбернхем. Он шотландец. Виталий нахмурился. А он то уже начал надеяться, что ей понравился старина Томас Мэннерли. Не тут то было.
— Виталя, ты его знаешь? Он не женат? Не помолвлен? Может, он игрок? Он кого нибудь убил на дуэли? А может быть, он волокита?
— Вечно тебя заносит куда то не туда, а, Кэтрин? Надо же — шотландец! Нет, я его не знаю. Если ты с ним даже не знакома, то чего ради ты так им интересуешься?
— Сама не знаю. — Она вновь запнулась, и Виталию подумалось, что сейчас она выглядит совсем беззащитной, словно ребенок, которого ничего не стоит обидеть. Но вот Кэтрин передернула плечами, пытаясь вернуть себе обычную уверенность и бойкость, и одарила брата шельмовской улыбкой. — Я просто ничего не могу с собой поделать.
— Ну хорошо, — сдался Виталя, глядя на нее пристальным взором. — Обещаю тебе разузнать все про этого Колина Кинросса.
— Но ты никому ничего не скажешь, правда?
— Скажу Лене, а больше никому.
— Тебя ведь не смущает, что он шотландец?
— Нет. А почему это должно меня смущать?
— Когда Томас Мэннерли сообщил мне об этом, в его голосе звучало легкое презрение. И еще он назвал его варваром.
— Отец Томаса, покойный виконт, был глубоко и непоколебимо убежден, что истинный джентльмен может родиться только в Англии, где сам воздух напоен праведностью. Томас воспринял эти нелепые взгляды своего родителя.
— Спасибо, Виталя. — Кэтрин нагнулась и поцеловала брата в щеку.
Глядя, как она выходит из библиотеки, Виталик задумчиво насупил брови и начал играть пальцами, медленно постукивая ими друг о друга. Единственное, что он имел против шотландцев, было то, что, если Кэтрин выйдет замуж за одного из них, она будет жить очень далеко от своей семьи.
Спустя малое время он тоже вышел из библиотеки и отправился спать. Когда он вошел в спальню, Лена сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы щеткой. Взглянув в зеркало, он встретился с ней взглядом, улыбнулся и начал раздеваться.
Щетка тотчас остановилась. Лена положила ее на столик и повернулась к нему лицом.
— Ты что, собираешься смотреть на меня, пока я не сниму все до нитки?
Вместо ответа она улыбнулась и кивнула.
— Лена, ты сверлишь меня глазами. В чем дело? Ты боишься, что я нагулял лишний жир? Хочешь удостовериться, что это не так, что я, как всегда, строен и все мои члены пребывают в состоянии, годном для работы?
Ее улыбка сделалась еще шире, но на сей раз она отрицательно покачала головой и сказала:
— О нет. Думаю, по этой части ты безупречен. Ты был безукоризненно хорош и прошлой ночью, и утром, и… — Она тихонько хихикнула.
Раздевшись донага, он подошел к ней, поднял ее на руки и отнес на кровать.
Когда Виталик вновь обрел способность говорить связно, он растянулся на постели рядом с женой и сказал:
— Наша Кэтрин влюбилась.
— Так вот почему она стала вести себя так странно, — проговорила Лена зевая и, приподнявшись на локте, поглядела на своего супруга.
— Его зовут Колин Кинросс.
— О Господи.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне показали его на днях на музыкальном вечере у Рэнли. На вид он очень волевой, Виталя. И упрямый.
— Ты разглядела все это, посмотрев на него один раз?
— Он на редкость рослый, пожалуй, даже выше тебя. Это хорошо, ведь Кэтрин очень высока для женщины. В общем, я хотела сказать, что он показался мне безжалостным, да, именно безжалостным. По моему, он ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего.
— Помилуй, нельзя узнать столько всего о человеке, основываясь только на его наружности. Слушай, Лена, если ты сейчас же не перестанешь молоть этот вздор, я отниму у тебя всю одежду на целых два дня.
— Я ничего не знаю об этом Колине Кинроссе, Виталя.
— Он высокий и на вид крутой. И безжалостный. Неплохая исходная точка для розысков, которые я собираюсь начать.
— Вот увидишь, что я была права. — Она засмеялась, и ее горячее дыхание приятно обдало его плечо. — Мой отец всегда относился к шотландцам свысока. Надеюсь, что ты смотришь на них иначе.
— Так оно и есть. Кэтрин сказала, что еще не успела с ним познакомиться.
— Не сомневаюсь, что скоро она это исправит. Сам знаешь, какая она изобретательная.
— А я тем временем попробую разузнать все, что можно, об этом шотландце. Так ты, стало быть, считаешь, что он безжалостный?
Вечером следующего дня Кэтрин чувствовала себя такой счастливой, что ей хотелось танцевать в своей спальне. Сейчас Дуглас поведет ее и Александру в театр «Друри Лейн», где дают «Макбета». Само собой разумеется, что, будучи шотландцем, прозываясь Кинроссом и имея кучу родственников, чьи фамилии начинаются на «Мак…», он непременно придет на представление. Сегодня премьера. Ну, конечно же, конечно же, он придет! Ох, а что, если он будет с какой нибудь дамой? Что, если он… Нет, об этом нечего и думать! Нынче вечером она потратила целый час на свой туалет, и, глядя на нее, Дорис, ее камеристка, одобрительно кивнула и многозначительно улыбнулась.
— Вы выглядите бесподобно, миледи, — сказала она, любовно вплетая в волосы Кэтрин бархатную голубую ленту. — У этой ленты такой же цвет, как у ваших глаз.
«Да, я и впрямь смотрюсь недурно», — подумала Кэтрин, в последний раз оглядывая себя в зеркале. На ней было платье темно синего шелка с короткими пышными рукавами, перехваченное под грудью голубым поясом того же оттенка, что и лента в ее волосах. Она выглядела высокой, стройной, а ее лицо было слегка бледно, как и требовала последняя мода. Вырез на платье неглубокий, только чуть чуть открывает ложбинку на груди, потому что Виталий терпеть не может, когда дамы слишком оголяются. Да, вид у нее превосходный.
Кэтрин увидела его только в антракте. В фойе театра «Друри Лейн» собрался весь свет. Отовсюду слышались оживленные разговоры и веселый смех, и пламя бесчисленных свечей отражалось в драгоценностях, которых хватило бы на то, чтобы целый год кормить жителей дюжины английских деревень. Было очень жарко. На одежде некоторых незадачливых дам и джентльменов виднелись потеки свечного воска, капающего с люстр. Виталий отправился в буфет, чтобы принести шампанского жене и сестре, потом к Ленке подошла одна из ее подруг, и таким образом Кэтрин оказалась предоставлена самой себе и могла обойти все закоулки огромной залы в поисках своего шотландца (именно так она называла его в мыслях). К ее восторгу и ужасу, она увидела его почти тотчас — он стоял у нее за спиной, менее чем в восьми футах, и беседовал с лордом Брассли, другом Алекса. Лорд Брассли, которого все приятели звали Брасс, был известный повеса, но сердце имел доброе и содержал свою жену в большей роскоши, нежели любовниц, что было достойно одобрения.
Сердце Кэтрин учащенно забилось. Она повернулась и пошла прямо к нему. По дороге она столкнулась с каким то толстым джентльменом, машинально извинилась и, не задерживаясь, двинулась дальше. Когда до него оставалось не более трех футов, она услышала, как он рассмеялся и сказал, обращаясь к лорду Брассли:
— Черт побери, Брасс, что еще мне остается делать? Положение мое — хуже не придумаешь. Напасти налетели на меня целой стаей, и каждая злорадно хихикает и ухмыляется и норовит клюнуть. Эти два мерзавца — мой папаша и старший брат — довели дело до того, что я непременно должен жениться на богатой наследнице, иначе я потеряю все, что имею. А все девицы с деньгами, которых я до сих пор встречал, страшны как смертный грех.
— Ах, дружище, не смотри на вещи так мрачно, ведь в Лондоне есть девицы куда более приятные, — со смехом отвечал лорд Брассли. — Такие, что предназначены не для брака, а для утех. На них не женятся, ими просто наслаждаются. В их обществе ты отлично развеешься, Колин, а развеяться — это как раз то, что тебе сейчас нужно. — С этими словами он хлопнул Колина Кинросса по плечу. — Что касается поисков наследницы, то потерпи немного, мой мальчик, потерпи немного, и в конце концов какая нибудь да подвернется.
— Легко тебе говорить: потерпи! Каждый день приближает меня к краю пропасти. А что до тех девиц, о которых ты толкуешь, то они, черт бы их драл, будут требовать с меня денег, которых у меня нет, и настаивать, чтобы в благодарность за услуги я осыпал их драгоценностями. Нет, Брасс, у меня нет времени на развлечения. Я должен отыскать себе наследницу, и притом достаточно приятной наружности.
Голос у него был низкий, бархатистый, в нем слышались юмор и едкий сарказм. Лорд Брассли расхохотался, потом окликнул кого то из своих знакомых и удалился. Не колеблясь более ни секунды, Кэтрин подошла к «своему шотландцу», встала прямо перед ним и стояла так, пока его красивые синие глаза наконец не остановились на ее лице и одна черная бровь не поползла вопросительно вверх. Тогда она решительно протянула ему руку и сказала:
— Я — богатая наследница.

Виталик сказал жене:
— Я навел справки об Эшбернхеме и не узнал ничего плохого. Его любят и уважают. Он учился в Итоне и Оксфорде. В обществе у него много друзей. Единственный его недостаток — это то, что ему необходимо жениться на богатой наследнице.
Виталий в очередной раз запустил пальцы себе в волосы, что в последнее время стало входить у него в привычку. Он ходил взад и вперед по спальне, а жена наблюдала за ним, сидя за туалетным столиком. Был ранний вечер. Миновало уже три дня из того недельного перерыва в свиданиях, который Виталя предписал Колину Кинроссу и Кэтрин. И Виталий, и Ленка знали, что Кэтрин все же встретилась с шотландцем на следующий день после исторической драки в вестибюле, но ни один из супругов не желал делать из этого проблему. Насколько Виталию было известно, Кэтрин не встречалась с этим молодцом. Но можно ли что либо знать наверняка, когда речь идет о Кэтрин? Она чертовски изобретательна.
— Как давно он стал графом Эшбернхемом?
— Всего шесть месяцев назад. Его старший брат был мот, и отец тоже. Их усилиями поместье было доведено до полного разорения. Там имеется громадный неуклюжий старый замок, настоящий сарай, на который нужно потратить кучу денег, чтобы вернуть ему приличный вид. Кроме того, нужны деньги на посев, на овец, на поддержку арендаторов с их убогими домишками.
— Стало быть, — медленно произнесла Ленка, — когда он унаследовал титул и выяснил истинное состояние дел, то принял решение, единственное, которое мог принять. Виталь, ты ведь не питаешь к нему из за этого неприязни? — Нет. Но…
— Но что?
— Кэтрин совсем его не знает. Он просто вскружил ей голову. В конце концов, она очутится в Шотландии, где ее некому будет защитить, и что, если…
— Колин Кинросс благородный человек: как ты считаешь?
— Понятия не имею. С виду он кажется порядочным. Но что у него на уме? Что в сердце?
— Кэтрин все равно приведет его к алтарю, Виталий. Нам только остается надеяться, что она не соблазнит его до того, как они будут женаты.
Он вздохнул:
— Я тоже на это надеюсь. А сейчас придется пойти и поговорить с мамой. Она опять мечет громы и молнии, сводя с ума свою камеристку, и требует, чтобы этого молодого человека немедленно доставили к ней. Она грозится отослать Кэтрин в Италию, чтобы та забыла об этом шотландском прохвосте. Вся странность заключается в том, что ее вовсе не возмущает, что он хочет жениться на ее дочери из за денег. Что ее возмущает, так это то, что он шотландец. Она говорит, что все шотландцы бессердечны и скаредны, а в довершение всего они еще и пресвитериане (Последователи протестантского вероучения, которые в отличие от приверженцев англиканской церкви не признают власти епископов. Если в Англии государственной религией являлось англиканство, то в Шотландии — пресвитерианство.).
— Может, тебе стоит почитать ей стихи Роберта Бернса? Они очень милы.
— Ха! Они написаны на иностранном наречии, и она только разозлится еще больше, чем сейчас. Проклятие, как жаль, что Кэтрин слегла с головной болью! С ней всегда бывает невозможно поговорить именно тогда, когда мне это нужно.
— Хочешь, я пойду с тобой?
— Если ты это сделаешь, мама будет так неистовствовать, что мы с тобой оба оглохнем. Не забывай, моя дорогая, что ты все еще не завоевала ее расположения. Не сомневаюсь, что скоро она додумается до того, что станет обвинять во всей этой катастрофе именно тебя.
Виталя сокрушенно вздохнул и вышел из спальни, ворча себе под нос что то о своей треклятой сестрице и ее треклятой головной боли.