Приветик солнышкам 
а вот и прода, большааая пребольшая))) *Лена взяла из широких ладоней картонную книжонку, из-за которой она вчера была вынуждена посреди ночи звонить другу и проситься к нему ночевать.
- Спасибо. – Коротко бросила она, всё ещё переваривая «особенно такую, как ты», и уже отвернулась, чтобы, не попрощавшись, отправиться на поле, где уже через пару минут должна была начаться игра.
- Можно я останусь посмотреть? – услышала она вслед по-прежнему спокойный, ровный мужской голос. Внутри появился дискомфорт. Но, не подавая вида и даже не обернувшись, отозвалась, удаляясь от стоящего неподалёку от поля мужчины:
- Мне всё равно. – И трусцой направилась на поле.*
Положив злополучную книжонку на скамейку возле тренера, Лена направилась к команде. До игры оставалось всего ничего. Вот – представление команд, руки друг другу пожали, разошлись. Просвистел свисток – игра началась.
Третьякова встала по центру. Чувствовала она себя при этом, как обезьянка в зоопарке, которую заставляют делать то, чего от неё хотят искушенные зрители, и не спрашивают, действительно она хочет этого или просто-напросто вынуждена. Разыгрывать мяч тоже пришлось ей – впрочем, труда для неё это не составило. Ловко обведя кобылку из Чертаново, Марьинская звезда футбола направилась к воротам соперника. Странно, они все такие недалёкие или только прикидываются? Третьякова удивлялась, что, пока она вела мяч, на её пути не встал практически никто, интересно, чем они там все заняты? Если всю игру будет вот такая вот активность от всех участников команды соперника, то, в принципе, ей не составит труда в одиночку вырулить этот матч. И, только сделав попытку пробить по воротам, Лена поняла, почему у защитников и полузащиников такая никчёмная активность… защита ворот у них была просто непробиваемая. Крупная, но до невозможности юркая девчонка в тёмно-красных трениках ловко поймала довольно искусно подкрученный мяч, и, показав в победной, даже несколько агрессивной улыбке белоснежные зубы. «Не курит», - заключила Лена, и, отдышавшись, впервые пообещала себе, что с понедельника бросает курить.
Отбежала на свою половину поля, пока разыгрывали мяч. Чувствовала Третьякова себя всё ещё некомфортно. А от неудачи при попытке атаковать ворота всё ещё неприятно саднило в груди. Или от испортившейся «дыхалки».
Первый тайм закончился. В течение сорока пяти минут Лена лишь беспомощно носилась по полю туда-сюда. Ей казалось, что играет только она. Причём сама с собой. Зато навыки полузащитника пригодились ей с лихвой – она не раз спасала ворота своей команды от надвигающего противника, однако атаковала довольно слабо, и все её попытки пробить оборону единственного сильного игрока команды соперника оказались безрезультатными. Ей уже начало казаться, что играть дальше – просто бесполезно. Поэтому, когда просвистел свисток, возвещающий о перерыве, она облегченно вздохнула – эта бессмысленная беготня немного вывела её из строя – ей казалось, что в голову будто напустили воздуха, и она стала какой-то надутой. Выпив глоток воды, она увидела приближающуюся к ней Аллу Андреевну.
- Лена. Ты молодец. – Услышала она одобрительный голос учителя. И удивилась.
- Эммм, а Вы ничего не перепутали? Я же ни одного гола не забила, - пожала плечами Третьякова, и встала в излюбленную позу, отставив ногу в сторону. Волосы растрепались, из хвоста выбились отдельные пряди и сейчас прилипали к чуть взмокшему лицу. Поправив их и снова завязав на затылке волосы, Третьякова снова сделала глоток воды, слушая, как тренерша продолжает свою речь:
- Ничего я не перепутала, Третьякова. Ты прекрасный защитник.
- Могли бы на слово поверить, - хмыкнула Лена, чувствуя себя победительницей. Не это ли она пыталась ей доказать сегодня в спортзале? Вот, то-то же.
- А я это и так знала. Я была на нескольких твоих играх. – С улыбкой отозвалась Алла Андреевна и продолжила, - Я потому и поставила тебя на позицию центрального нападающего.
- Хм. Не поняла логики, - приподняв брови, удивилась Лена, поправляя резинку спортивных штанов.
- А логика здесь, Лена, такая: если бы я поставила тебя просто защитником – ты бы защищала, и даже не рвалась бы к атаке. А у форварда миссия одна – забить. Но я ведь прекрасно знаю, что такое инстинкт, особенно, подкрепленный многократными тренировками. Ты просто не можешь не защищать. В качестве форварда твоя основная задача – атаковать, но и не защищать ты не можешь. Улавливаешь суть? – Наклонила чуть вбок голову седеющая учительница и направила сосредоточенный взгляд в лицо своей ученице.
- То есть Вы хотели, чтобы я выполняла две миссии одновременно? Одну – вынужденно, а другую – инстинктивно? – Догадалась Лена и усмехнулась, - А знаете такую поговорку: за двумя зайцами погонишься…
- Знаю, Третьякова, знаю. – Перебила её преподавательница. – А ещё я ТЕБЯ знаю. И знаю, что ты способна догнать и одного, и двоих, да хоть двадцать, зайцев. Не разочаровывай меня, Лена. Ты ведь можешь. Ты же могла когда-то! Так что изменилось?
После слов «когда-то» Ленин взгляд стал жестче, и, заметив это, тренерша поспешила откланяться, сказав только:
- Не мне докажи. Себе докажи.
Третьякова снова поднесла к губам бутылку – и только тут заметила, что сжала её до довольно жалкого состояния – пластик помялся, деформировался и восстановить прежнюю форму уже вряд ли бы смог.
Начался второй тайм.
И снова довольно вялая игра её команды, и чуть более динамичная игра соперника. Чуть подинамичнее, конечно, чем первый тайм, но атаки соперника всё-таки не дотягивали…
Третьякова знала, что её возможности ограничены. Нет, она была просто уверена, что не протянет ещё сорок пять минут, просто гоняясь по полю, тратя все свои силы и на то, чтобы защитить свои ворота, и на то, чтобы предпринимать жалкие попытки атаковать чужие.
Оглянувшись на трибуну, она увидела подбадривающий кивок Марата и чуть успокоилась – уж кто-кто, а он её в проигрыше винить не станет. Но стоило ей перевести взгляд чуть выше, и чувство беспокойства вернулось к ней почему-то с удвоенной силой – на протяжении довольно утомляющей игры она совершенно забыла, что за её передвижениями по полю сейчас следит ещё одна пара глаз. Быстро отведя взгляд, она направила его на ворота соперника – счёт ещё не был открыт, а её слабоватые атаки прошлого тайма всё ещё не давали ей покоя.
Да, она могла когда-то. Так что же изменилось? Да всё изменилось, всё! Она изменилась. И вряд ли когда-нибудь станет прежней. Вот пойдёт сегодня после жалкой игры и напьётся пива до состояния «нестояния». И придёт к Марату, чтобы не показываться на глаза брату. Потому что сейчас на душе было противно и гадко – от собственной беспомощности, от неоправданных надежд разочарованной Аллы Андреевны, от этого старого кретина, который сейчас пялится на неё своими синими глазищами с третьего ряда трибуны. До сих пор её воротило от его снисходительной улыбки и поучительного «Грубость не красит девушку, особенно такую, как ты». И сейчас, небось, сидит и думает, что она ни на что не способна, кроме как грубить и со всей дури хлопать дверьми дорогих автомобилей, особенно после её неудавшейся игры в первом тайме.
Злость на своё вынужденное дурацкое положение, на «тупую училку», на эту оскалившуюся девицу в воротах команды соперника взяла над ней верх. Намеренно закрепив в себе это чувство парой нелестных мысленных отзывов по поводу незваного гостя, который сейчас неотрывно следил за игрой, Третьякова поняла, что поймала свою точку кипения. Что ж, раньше ей это помогало, может быть, не всё ещё потеряно?..
Старательно убив в своей голове все прочие мысли, кроме вышеперечисленных, Третьякова ускорила темп. Плевать, что после игры она еле доползёт (если вообще доползёт) до скамейки, плевать, что в любой момент от перегрузки у неё может упасть давление, сейчас есть только она, только этот белый с чёрным, новенький мяч, лёгкий, не такой, как те, которыми она играла, когда была в команде профессионалов, и только эта коренастая девчонка в тёмно-красных штанах с белыми лампасами, согнувшаяся в ожидании атаки. Быстрая, молниеносная атака – недостаток профессионализма в нападении всё-таки сказался, и вратарь приняла мяч. Но Третьякова не смутилась. Обернулась на трибуну. Как будто нарочно, стараясь вызвать в себе как можно больше негатива, обвела взглядом всех присутствующих, кроме Марата, к которому она просто не могла испытывать негатива, особенно, если учитывать то, сколько раз он вытаскивал её спортивную накачанную пятую точку из различных неприятностей. Задержала взгляд на задумчиво сложившем руки на груди мужчине в чёрном замшевом (дорогом, наверное) пальто и снова отвернулась. И краткий экскурс по трибунам дал свои плоды. Третьякова, ловко вытянув мяч из-под ног довольно ловкой, но немного ленивой нападающей команды противника и направилась к воротам. Выход один на один, быстрый прорыв к воротам. Девушка-вратарь усиленно пытается предугадать, в какую же часть ворот светловолосая высокая «форвард-защитница» попытается пробить. Размахнувшись посильнее, Третьякова изо всей дури пнула по мячу. По крайней мере, так показалось черноволосой белозубой пуленепробиваемой девушке-вратарю. Бросившись по предугаданной по движению Лениной ноги траектории она, однако, движения мяча не заметила, и, как только её плечо, в тщетном порыве защитить ворота, коснулось зелёной травы, она увидела, как Третьякова, довольная, как паровоз, удавшимся финтом, легонько загоняет мяч в другой угол. Марьинская команда взревела. Лена лёгкой пробежкой направилась на свою половину поля, где её уже ждали счастливые товарки по команде и позволила им накинуться на себя с объятиями – давно она не чувствовала подобного. И как же, чёрт возьми, давно она не хотела, чтобы её обнимали вот так – из чувства безумной радости, восхищения, благодарности. Сполна почувствовав прилив гордости, она бросила взгляд в сторону улыбающейся Аллы Андреевны, которая, казалось, говорила ей взглядом: «Ну вот, а ты мне не верила», поднимая вверх большой палец. Третьякова невольно улыбнулась в ответ и продолжила игру.
Стоит ли говорить, что окрылённый победой подросток может вытворить в то время, пока гормон счастья всё ещё играет в его венах? Думаю, не стоит, потому как болельщики, находящиеся на трибуне, могли видеть всё собственными глазами – носящаяся по полю, будто заведённая, нескладная худенькая девчонка, отобрав мяч у атакующих ворота её команды защитников, и несущаяся на всех парах к уже порядком утомлённой девушке-вратарю, заставляла их с замиранием сердца следить за игрой, а некоторых даже невольно шептать: «Ленка, давай!».
Так или иначе, второй тайм закончился гораздо быстрее, чем первый. Или так просто показалось из-за присущей ему динамики. Лена, чувствуя себя героем дня, и, прежде всего, для самой себя, нежели для школы, завалилась на скамейку. На губах играла глупая улыбка, и Третьякова даже не пыталась снова придать лицу равнодушное выражение – это было бы просто бесполезно. Море различных чувств и эмоций поселилось вновь в её душе, и, казалось, ничто и никогда не сможет заставить их оттуда исчезнуть. Откинув голову на ограждение, Лена прикрыла глаза – поздравления от Аллы Андреевны, от команды, от Марата с его приятелями и даже от тренера команды противника порядком утомили её – они, по сути, были ей и не нужны и не очень-то важны. Важно было это чувство собственной «нужности», собственной значимости. Хотелось кофе. Просто до жути хотелось кофе! Наверное, снова давление шалит. Приоткрыв глаза, но по-прежнему сидя с запрокинутой головой, она заметила, что с другой стороны ограждения, прямо за её спиной, сверху на неё со смесью удивления и уважения смотрит пара блестящих взрослых глаз. Она мгновенно подняла голову с железных перил, обернулась, но со скамейки не встала. Мужчина обошёл ограждение и, на секунду задержавшись, сел рядом.
- Восхищён. Ты просто профи. – Чуть наклонил голову он в знак уважения. – Я, признаюсь, даже не думал, что ты так играешь. – Сделал он акцент на слове «так».
Лена, даже не пытаясь отодвинуться от этого субъекта, всё ещё качаясь на волнах растекающегося по венам эндорфина, отозвалась:
- Я, признаю, так и думала, - усмехнулась она, по-прежнему держа руки сложенными на груди в упрямом жесте. Увидев вопросительный взгляд мужчины, она добавила: - Я «снисходительные» взгляды уже выучила, поверь мне. Терпеть не могу, когда во мне сомневаются. – И, отвернувшись от него, проводила взглядом вымотанную за второй тайм девушку, стоявшую на воротах. Снова повернувшись к нему, услышала:
- Этого никто не любит. И я в том числе. Но я почему-то был уверен, ещё когда увидел тебя на поле во время разминки, что именно ты – форвард. – Сказал Виталий, опираясь плечом о железное ограждение.
- На самом деле я – правый полузащитник, - с усмешкой отозвалась Лена, тоже опираясь плечом о перила, невольно дублируя его положение.
- …?
- Не удивляйся. Просто я профессионально футболом занималась. Когда-то. И играла на позиции правого полузащитника. А форвард - это так, прихоть школьного тренера. – Кивнула она в сторону стоявшей неподалёку Аллы Андреевны, которая о чём-то беседовала с тренером Чертановской школы.
- А почему «когда-то занималась»? – осторожно поинтересовался Виталий, почему-то думая, что эта тема для этой весьма харАктерной девушки может быть весьма болезненна. Особенно если судить по тому, с какой интонацией она эта произнесла.
- Долгая история, - отмахнулась Третьякова, сглотнув. Во рту невыносимо пересохло, и давление, судя по всему, продолжало пошаливать - кофе захотелось с удвоенной силой. Подняв с травы лежащую возле скамьи опустевшую бутылку, она с легкой нервозностью положила её обратно.
- А я никуда не спешу, - усмехнулся Виталий, и, заметив, что его собеседница явно страдает от жажды, добавил, в принципе, не надеясь на согласие: - Может, чаю выпьем? Тут неподалёку есть неплохое кафе.
- Лучше кофе, - неожиданно согласилась девушка, которая до этого момента казалась ему неприступной, как скала. Однако сейчас, видимо, сказалось её немного «неземное» состояние. – Только мне переодеться надо.
- Договорились. Жду тебя возле стадиона. Иди, переодевайся, - поспешно, стараясь уловить момент, как говорится, «пока она добрая», отозвался он, вставая со скамьи, - Машину, я думаю, ты помнишь. – И, усмехнувшись, направился к выходу.
- Как же. Помню-помню, - пробурчала себе под нос Третьякова. Самой себе удивляясь, поднялась со скамьи. Пока её тело не покидало чувство лёгкости, а желание если не обнять, то хотя бы улыбнуться всему миру довлело над ней, она спешно направилась к раздевалкам.
Я ооочень за тобой соскучилась за время твоего пребывания на морях! 
... 
...Но я упорно лечусь, так что скоро уже снова буду бегать 
