=) спасибки, родные, за комментарии:-* вот, неожиданно решила перед парами написать проду...вот, выкладываю, и валю в универ=)) люблю вас:-*** *- Леночка, гримироваться будем? – елейным голосом поинтересовалась Рита, сделав вид, что не увидела ничего удивительного – ни того, как растерянный Абдулов держал в своей ладони руку не менее растерянной Третьяковой, которая смотрела на него каким-то непонятным взглядом и упиралась своими ногами в его колени, ни того, как они оба, как пойманные с поличным воры, поспешно повернули головы в её сторону, ни того, как испуганно вскочила Третьякова, будто боялась, что их застукали. И плевать, есть ли что-то между ними или нет – это Риту не особенно и интересовало. Она ведь для себя уже всё решила – этим двоим прямая дорожка друг к другу – она лишь старательно указывала им носом туда, на что необходимо обратить внимание обоим. Ну что ж они такие недалёкие-то, а?*
После грима Лена решила не показываться Абдулову на глаза как можно дольше – она боялась того, что могла услышать от него в ответ на собственный вопрос. Хотела услышать, но боялась. Что она сможет на это ответить? Ещё после вчерашнего поцелуя тело практически готово ответить положительно, а вот разум всё никак не хочет сдавать позиции – ведь перед ней – Абдулов, тот Абдулов, который вечно её раздражал своими поучениями, своими снобистскими замашками, что особо ярко выражалось в его пренебрежении дешёвыми сигаретами, тот Абдулов, который не мог уступить в споре, у которого язык - без костей, и оригинальные изобретательные способы выставить её полной дурой в глазах съёмочной группы сменяют друг друга с космической скоростью. Но невыносимое желание «дать сдачи» граничило в ней с каким-то необъяснимым притяжением. Хотелось сводить его с ума, как она умело делала это в боулинг-клубе, хотелось видеть в его глазах желание, восхищение, заинтересованность. И она видит это, чёрт возьми! Только толку от этого – ноль… Он решился вчера на решительное действие, на которое не решилась она. И, возможно, никогда не решится – слишком сильны в ней были сомнения. Только сомнения в чём? В том, что она ему нравится? Отнюдь. В этом она была убеждена – спасибо величайшему изобретению человечества под названием «world wide web», да и не только ему. А сомневалась она скорее в том, что он как-то выделяет её из ряда остальных своих женщин, в том, считает ли он её особенной. Чёрт, это, наверное, сказывается её «звёздность» - настолько привыкла она чувствовать себя особенной, что чудовищно боялась, что это чувство испарится. Но не от того ли, что все предыдущие молодые люди воспринимали её как Лену-Ранетку, а не как Ленку Третьякову, она воротила нос и пресекала новые встречи с ними? Да, именно от этого!
А Абдулов воспринимает её исключительно как Лену. Просто Лену – Лену, у которой в голове непонятно что – от кед самых нереальных расцветок до профессиональных съёмок Огурцовских дерзаний на скейте на видео. Лену, которая может улыбнуться самой ослепительной из своих улыбок, Лену, которая может разозлиться и долго строить козни, если она в плохом настроении. Лену, которая говорит то, что думает, а иногда загадочно молчит, будто знает что-то, чего не знает он. Он ведь ясно сказал, что она – не его тип, но всё равно его невыносимо тянет к ней. Так к чему же тогда эти дурацкие сомнения?
Не этого ли ей хотелось? Чтобы её воспринимали, как непохожую на остальных и любили со всеми её достоинствами и недостатками. Чтобы, не пытаясь постоянно перевоспитать, всё же изредка могли сказать ей: «Я так сказал – и точка»! Как же хочется, чтобы за тебя решали какие-то вещи, чтобы ты чувствовала себя защищённой, но самодостаточной и исключительной. Сейчас в Третьяковой говорила женщина. Как никогда раньше, женская натура взыграла в ней, показывая всю мощь женского желания быть любимой, защищенной и понятой.
Лена стояла в нескольких шагах от школьного крыльца и медленно, будто нехотя, затягивалась первой за день сигаретой. Курить она стала всё меньше и меньше – почему-то совершенно не тянуло. Оглядела периметр школьного двора – за забором стояли три-четыре десятка человек и нетерпеливо мусолили в руках блокнотики. Третьякова махнула им рукой и, выбросив в урну окурок, скрылась за дверьми школы.
Виталий, уже загримированный, листал сценарий, не придавая никакого значения тому, что там написано. Мысли его были не о предстоящей съёмке, и уж подавно, не о содержании сценария. Что он хотел сказать ей? Он мысленно благодарил Риту, что та зашла так вовремя, дав ему отсрочку. Он хотел продумать всё до мелочей, хотел, чтобы Лена ему поверила. Она, наверное, напугана его внезапным интересом к себе как к девушке и не понимает, что за этим интересом стоит. Какие же всё-таки они разные – с колоссальной разницей в возрасте, в интересах, в пристрастиях. Хотя…в последнее время между ними обнаруживалось всё больше общего – любовь к бильярду, особая «философия курения», и даже пресловутый «Ричмонд», к которому, кажется, Третьякова пристрастилась, любовь поиграть с чужими эмоциями, несдержанность, и даже темпераменты у них схожие – «сангвиник» от «холерика» недалеко ушёл. Только вот времени осталось мало – скоро закончатся съёмки, она – уедет, он – останется ещё ненадолго в Москве, а потом тоже укатит к морю. И если он не успеет до окончания съёмок убедить её в том, что она ему необходима, то может потерять её – кто знает, что может случиться за те два месяца, пока они не будут общаться?
В комнате отдыха было всего три человека – он сам, Мильниченко и Щёлкова. То, какими глазами смотрела на этого мужчину очень даже среднего возраста совсем юная девчонка, заставляло Абдулова невольно позавидовать этому любвеобильному продюсеру – как бы ему хотелось, чтобы Третьякова посмотрела на него пусть не так, но хотя бы без отчуждённости, вот не мешает же этим двоим ещё бОльшая разница в возрасте! Устав боковым зрением улавливать их нежные взгляды друг на друга и слушать милые препирания, он нервно встал с дивана, и, бросив на него сценарий, вышел из комнаты.
Едва выйдя за дверь, он буквально нос к носу столкнулся с предметом собственных мыслей вот уже в течение нескольких невыносимо долгих дней.
Лена устало вздохнула, заметно напряглась и устремила взгляд в лицо преграждающему путь к двери мужчине.
- Может, пропустишь? – спросила она, пробегая взглядом по чертам его лица – вот так вот всегда у неё получалось независимо от её воли – она невольно изучала его лицо всегда, при каждой встрече, как будто надеясь прочитать на нём что-то новое, ранее неизвестное.
- Мне кажется, мы не договорили тогда, - сложил руки на груди Виталий и тут опустил их, чувствуя, что эта поза не совсем подходит для тех слов, которые он собирается её сказать.
- Виталик, - …Виталик? Неожиданное обращение. Абдулов напрягся. – Мне нужно сценарий забрать, у меня сцена через десять минут. – Она опустила взгляд на кеды, подвигала ступнями и снова подняла глаза.
- Подождёт твой сценарий. – Решил показать характер мужчина, чувствуя, что если разговор не состоится сейчас, то он вряд ли вообще когда-нибудь состоится. Он взял её за предплечье и потянул за собой по коридору, не сжимая её руку слишком сильно, но и не давая ей вырваться. Впрочем, Лена и не пыталась – в эти минуты у неё в теле разлилось чувство какого-то пугающе сладкого нетерпения, и она покорно шагала за мужчиной в неизвестном ей направлении.
- Куда ты меня ведёшь? – только и спросила она, стараясь не выказать нереального волнения, которое испытывала. Саму себя боясь и не узнавая, она лишь следовала за опьяняющим чувством защищенности - ничего плохого он ей не сделает, - в этом она была более чем уверена.
- Туда, где нам никто не помешает, - не оборачиваясь, отозвался Виталий, сворачивая за угол, в то крыло школы, где сейчас «доводилась до ума» дополнительная хозяйственная пристройка – здесь неподалёку была реквизитная, но в неё редко кто заходил – только в начале съёмочного дня, ещё до приезда актёров на съёмочную площадку, и в конце – когда актёры уже уезжали и вспомогательный персонал уносил использованный реквизит в специальное помещение.
В крыле пахло краской, и свежевыкрашенные стены блестели белым цветом. Было пусто. От неожиданной остановки Абдулова Лена, не успев затормозить, врезалась в его спину и тут же отошла на пару шагов. Он повернулся к ней лицом.
- Лен, - начал он, - ты сейчас выслушай, пожалуйста, не перебивая, хорошо? – Попросил он, заметив, что Третьякова уже открыла было рот, чтобы что-то сказать. – И без твоих шуточек, ладно? Я очень ценю твоё чувство юмора, и, когда я закончу, можешь смеяться, сколько хочешь, но сейчас, пожалуйста, послушай. – Лена кивнула, сглотнув, посмотрев в обеспокоенно блестящие глаза мужчины.
- Я тебя слушаю.
Абдулов потёр пальцами левой руки сморщенный от метавшихся в голове мыслей лоб и, выдохнув, начал:
- Лен. Я много думал. – Увидев в глазах Третьяковой намёк на то, что с её губ очень желает сорваться её привычная колкость, он поспешил продолжить: - И, представь себе, так и не смог ничего путного надумать. Поэтому скажу, как есть и не буду блистать красноречием. – Ленины брови неожиданно слегка взметнулись вверх, но она продолжала молчать. – Я постоянно о тебе думаю. Понимаешь, постоянно! Всегда, везде и независимо от того, кто меня окружает и что мне говорит. – Третьякова сжала губы, прикрыла на долю секунды глаза, и, будто обречённо, вздохнула. Снова подняла на него взгляд – его глаза бегали по её лицу, будто пытаясь найти хотя бы намёк на причину этого её вздоха. Но, несмотря на то, что в голове все мысли запутались так, что было трудно соображать, он продолжил уже чуть тише, осторожней: - Ничего не могу с этим поделать, да и не хочу – со мной раньше такого не случалось. Никогда, понимаешь? Я совершаю поступки, которые меня самого пугают, и я знаю, кто тому причиной. Я хочу, чтобы ты знала, что очень мне нужна. – Он замолчал. Засунув руки в карманы, он подёргал ногой, отвёл взгляд в сторону, снова вернул взгляд обратно, на её лицо. Лена стояла и просто смотрела на него, как бы решая что-то. Она наклонила голову вбок, посмотрела вниз, после - снова на него, приподняла уголок губ.
- Очень? – до Абдулова как-то не сразу дошла суть вопроса, но, повторив про себя произнесённое Третьяковой слово несколько раз, будто очнулся:
- Не то слово. Просто невыносимо. – И, заметив в её глазах такую желанную улыбку, даже несмотря на то, что уголок губ её был лишь слегка приподнят, он лишь терпеливо ждал её реакции.
- Чем докажешь? – Она сложила рука на груди, и с улыбкой посмотрела куда-то в сторону.
- А чем ты хочешь? – Абдулов обалдел от подобной реакции – он просто не знал, что ответить.
- Во дурак. – Лена умехнулась, и снова направила взгляд на мужчину: – Тебе нужно подсказать? Вчера ты не был таким недогадливым. – Сама не поверила, что сказала подобное – она не знала точно, что стало причиной такой смелости, которая так и разливалась бурным потоком по всем её венам и артериям – трогательное Абдуловское признание или круживший голову запах краски, который наводил какую-то непонятную дурноту, но почему-то безумно приятную.
Виталий приподнял брови – сейчас его артериальное давление, казалось, подскочило до критической отметки, и он, сделав шаг навстречу к Лене, которая рассматривала рассеянным взглядом боковую стену, нерешительно положив левую ладонь чуть выше её талии, правой аккуратно взял её подбородок и медленно развернул её лицо к себе. В первое же мгновение утонув в блеске серо-зелёных глаз, он, коротко выдохнув, медленно, как будто впервые в жизни, прикоснулся к сухим тёплым губам.
вечерком вернусь)
), что Лена и есть та самая "Школьница", та, которая своими же усилиями и советами притянула его к себе???????? 
так он признался..трогательно и мило ))))) кто бы мог подумать 