приветики, солнышки мои:-***
спасибо всем вам за комменты, я вас очень-очень люблю, простите, что так редко проды выкладывать стала! просто сил уже не остаётся...хочу июль поскорее((( а вот и продочка:
*- Нет, нет! Никаких больниц, ты сдурел? – возмутилась Лена, чуть ли не подскочив на месте.
- Ты чего? Почему? – удивлённо взглянул на неё Абдулов, всё ещё сжимая ключ в руке.
- Тогда нужен полис медицинский. А это домой надо, к тому же у меня паспорта с собой нет. Тем более надо домой. А я не хочу, чтобы родители в курсе были. – Быстро пояснила ему Лена, - Иначе не видать мне тачки, как на тебе моих белых шортиков!
- Так. Ладно. Раз уж ты у нас уже способна острить, значит всё действительно не так серьёзно. – Чуть усмехнулся Абдулов, - ну, полис нам не нужен, мы могли бы и заплатить.
- Не надо в больницу, ладно? – впервые в глазах Третьяковой Виталий видел просящее выражение, и сдался.
- Ладно. Тогда поедем ко мне. Приведёшь себя в порядок, позвонишь родителям, скажешь, что у девчонок ночуешь. Или ещё где. – Завёл машину Абдулов, не обращая внимания на вопросительный взгляд Третьяковой.
- Я остаюсь у тебя ночевать? – протянула она, складывая руки на груди в знак протеста. – Ещё чего!
- Ну, вариант с добрым доктором Айболитом ещё в силе, - небрежно бросил Абдулов, трогаясь с места.
- Ладно, к тебе, так к тебе, - вздохнула Третьякова, отворачиваясь к окну, в который раз обещая себе, что больше никогда не выжмет из авто больше ста семидесяти.*
- Ну, проходи, Шумахер, - усмехнулся Абдулов, зажигая свет в тёмной прихожей.
Третьякова, едва улыбнувшись, скривилась – угол губы не позволяет улыбнуться шире – противно болит и, кажется, всё ещё кровоточит. Виталий заметил, как поменялась в лице Третьякова, и уже без усмешки поинтересовался, снимая куртку и вешая её на крючок:
- Сильно болит?
- Моё «эго» пострадало куда больше, чем губа и голова вместе взятые, - иронично заметила Лена, осматривая просторную прихожую, - твоя квартира?
- Снимаю, - отозвался Абдулов, подойдя к Лене со спины и аккуратно стянул с её плеч чёрную шелестящую, промокшую куртку.
Третьякова незаметно усмехнулась – ну, надо же, рыцаря из себя строит. Вот она, мужская натура – стоит только симпатичной женщине хоть слегка показать свою слабость, и тут же очередной павлин берёт её в оборот – забота всякая, завтрак в постель, но при этом непременно на что-то рассчитывает. Интересно, а на что рассчитывает Абдулов? От мыслей такого содержания её отвлёк бодрый голос Виталия, который, сняв ботинки, уже направился на кухню:
- Сейчас чайник поставлю, и обработаем твои боевые ранения, - услышала она звук голоса уже удаляющегося по коридору Абдулова. Сняла кроссовки, и, рассматривая «холостяцкую берлогу» явного минималиста, прошла в ванную, благо сомнений по тому поводу, что дверь справа – это ванная, у неё не было – на двери был заботливо приделан характерный значок.
Зайдя в ванную и заметив широкое зеркало над раковиной, Лена подошла к нему и взглянула на собственное отражение – Господи, ужас-то какой – волосы мокрые, свисают бесформенной массой, правый уголок рта технично разукрашен – на том месте, где должен быть чёткий переход от верхней губы к нижней, красовалось алое пятно чуть запёкшейся крови, а от уголка к подбородку красуется идеально ровная красная дорожка. О виске и говорить нечего – с правой стороны лица в районе виска уже расползается лиловатое пятно. Слава Богу, хоть не очень большое. Ну, надо ж было так долбануться башкой об это чёртово окно! Умывшись, Лена посмотрела на ладони – всё-таки, едва уловимая дрожь всё ещё осталась. Да и умом она пока всё ещё воспринимает случившееся скорее как страшный сон, нежели как реально опасную ситуацию. Осознание того, что она чуть было не угробила саму себя, всё ещё медленно подползало со стороны здравого смысла, позволяя Третьяковой пока что держать себя в руках.
Выйдя из ванной, она прошла на кухню, где застала копающегося в настенном шкафу Абдулова. На плите шумел чайник. Услышав, что она вошла, Виталий выглянул из-за дверцы шкафа и мягким, немного забавно-отеческим голосом сказал:
- Так, говори, где болит, я подберу в аптечке что-нибудь, вот, перекись, нам, кажется, пригодится... – уже скорее сам себе, нежели Лене, сказал последние несколько слов. – Ты присаживайся, присаживайся, - заметив, что она всё ещё стоит, опираясь плечом о дверной косяк, предложил Абдулов, продолжая копаться в шкафу.
Лена, улыбнувшись чему-то, села на диванчик кухонного «уголка», и, продолжая наблюдать за тем, как сосредоточенно копается в шкафчике этот самоуверенный тип, ответила:
- Губа разбита, и головой, кажется, ударилась.
- Ну, положим, головой ты ударилась задолго до нашей гонки, - иронично заметил Абдулов, на секунду отвлекшись от созерцания содержимого шкафчика и бросив насмешливый взгляд на закатившую глаза Третьякову.
- А в глаз? – угрожающе протянула Лена, показывая Абдулову внушающий страх кулак.
- Молчи уже, раненая, - хмыкнул Виталий и снова отвернулся к шкафу. – Сейчас будем тебя лечить, - наконец, он, найдя то, что искал, закрыл дверцу и вывалил содержимое своих ладоней на кухонный столик. Вата, какая-то мазь и два пузырька, один из которых безумно напугал своим видом Третьякову – это была зелёнка.
- Ты чё, сдурел? Какая может быть зелёнка, мне на съёмки завтра! – возмутилась она, глядя на спокойного, как танк, Абдулова.
- Так, Лена, давай без истерик? – скривился Виталий, показывая, что явно не настроен сейчас с ней пререкаться.
- А кто здесь истерики устраивает? – удивленно протянула Третьякова, складывая в жесте недовольства руки на груди, - Я не истеричка.
- Ну, вот как раз и проверим, кто ты у нас, - хмыкнул Абдулов, приседая перед Леной, так, чтобы их лица были примерно на одном уровне.
- Чего ты делаешь? – снова удивлённый взгляд и по-прежнему сложенные на груди руки.
- Так. Ты опять? – закатив глаза, вздохнул Абдулов, беря со стола пузырёк с перекисью водорода.
- Что «опять»? Я и сама могу о себе позаботиться, - пробурчала Лена, понимая, что ведёт себя немного по-детски, но близкое присутствие у своих ног, лицом к лицу этого странного, непонятного человека, который притягивал и отталкивал одновременно, почему-то ударило по её здравому смыслу и она начала снова строить из себя мисс «Я сама». А его какие-то уже почти спокойные, почти как прежде, до этой аварии, смеющиеся глаза, сосредоточенно наблюдающие сейчас за тем, как руки отвинчивают крышку от коричневого пузырька, почему-то внушали в неё неприятную неуверенность. Вот как будто он сейчас оторвёт взгляд от склянки, посмотрит в глаза, и ей сразу станет не по себе.
Вот его руки уже опрокидывают пузырёк, выливая немного жидкости на комок ваты, зажатый между указательным, средним и большим пальцами левой ладони.
Внимательно следя за тем, как Абдулов ставит пузырёк обратно на стол, а потом поворачивается к ней, Лена едва заметно сглотнула – сейчас поднимет глаза.
Поднял.
Чёрт. Ведь знала же, что снова станет не по себе!
- Расслабься, - как-то чересчур низким голосом сказал Виталий, едва взглянув ей в лицо. Прочтя на нём какую-то странную напряжённость, он немного удивился. – Чего ты так напряглась-то? Я ж тебе не капельницу ставлю, чего трясёшься? – чуть усмехнулся он, поднося мокрую ватку к её лицу. Опустив взгляд на её губы, он всё же не мог не заметить, как за какие-то доли секунды потемнели её глаза.
- Я не трясусь, ещё чего, - чуть пересохшими от какого-то непонятного волнения губами произнесла она, замечая крохотную капельку на его лбу. И вот, ещё одна. И ещё.
- Так, а теперь помолчи, больно не будет, обещаю, - улыбнулся он, бросив быстрый взгляд ей в глаза, и не мог не заметить её рассматривание. Вот чертовка – какие глаза тёмные. Стоп. Светлые. Или всё-таки тёмные? Решив подумать над этим позднее, во избежание рецидива, Абдулов отвёл взгляд и приложил влажную ватку к уголку её губ.
Третьякова чуть дёрнулась, руки с груди убрала, чем привлекла внимание сосредоточенно смазывающего ранку на её губе Абдулова. Он, не убирая руки, поднял взгляд:
- Больно, что ли?
Лена слегка повела головой из стороны в сторону, чтобы не разжимать губ, которые сейчас бережно обрабатывались перекисью водорода.
Абдулов снова опустил взгляд, вытирая остатки чуть запекшейся крови с её лица.
Лена почему-то старалась не дышать. Наверное, потому, что боялась, что вздох получится не совсем таким, каким нужно – слишком судорожным, что ли. Просто в груди будто застрял какой-то комок. Отчего он образовался – Третьякова не могла разобрать. То ли от пережитого стресса, то ли от тупой боли в виске, то ли от того, чьи руки сейчас аккуратно убирают мокроватую вату от её лица.
Наконец, Абдулов отвлёкся, открывая пузырёк с зёлёнкой, и Лена позволила себе вздохнуть. Странно всё как-то получилось. Только сейчас в её голове постепенно выстроилась целостная картина сегодняшнего вечера: глупый спор, предупреждающие сигналы небес о том, что что-то должно случиться, на которые ни она, ни он внимания не обратили, - громкие раскаты грома, потом эти улыбающиеся губы, которые сейчас находятся в паре десятков сантиметров от неё, пропущенный сердцем один удар, «Успокойся, я пошутил», жажда скорости и полная отдача во власть этой скорости, ветер, гуляющий по салону авто, а потом – потом как будто одно громадное и мутное пятно, круговорот судорожных мыслей и ударов головы об оконное стекло, бешеный ритм сердца, а потом провал. И снова по кругу – громкие ругательства, раздающиеся снаружи из уст Абдулова, и первая мысль, всплывшая в голове – о том, что она чуть не убила его довольно дорогую иномарку. А потом: его жутко обеспокоенные глаза, бегающий взгляд, мокрые ладони на её щеках, мокрые губы, инстинктивно прижимающиеся к её макушке. Теперь уже Третьяковой стало совсем не по себе – он ведь действительно переживал. Волновался. И воспоминание о том, как он прижал её к себе, будто самое дорогое, что у него есть – сейчас как будто заново открыло Лене глаза на этого человека. Нет, в ней, вроде бы, не родилось к нему какого-то особенного чувства. Но что-то всё-таки заставило её всмотреться в его лицо чуть лучше, когда он подносил к её губе уже зелёную ватку.
Виталий делал всё, как на автомате. Обеспокоенность физическим состоянием Третьяковой уже почти сошла на нет, так как он понял, что она всё-таки в порядке. Одно только его беспокоило – её странное поведение. Неужели ещё не отошла от пережитого шока? И этот странный задумчивый взгляд, с которым она изучает его лицо, пробуждал в Абдулове не менее странные и даже запретные желания. А глаза всё-таки светлые. Но с чёрными чертями где-то в глубине. Ему показалось, что она не дышит. Вот сидит – и просто не дышит, как будто нырнула куда-то глубоко и всё никак не может вынырнуть. Мда. Что-то явно с ней не то. Отведя смоченную перекисью вату от её губ, он заметил, что она наконец вздохнула. И в этот момент для Абдулова кое-что прояснилось – она нервничает. И нервничает она вовсе не из-за аварии. Но тогда из-за чего?
Сдобрив небольшой комочек ваты приличным количеством зелёнки, Абдулов поднял голову и поймал на себе внимательный Ленин взгляд.
- Чего смотришь?
- Да вот думаю. – Чуть прищуренные глаза Третьяковой не сулили ничего хорошего.
- О чём? – будничным тоном поинтересовался Абдулов, поднося ватку к её губе, и приложив один раз, тут же убрал руку – видимо, он перестарался - большое зелёное пятно сейчас красовалось в уголке губ Лены, но та, не зная об этом, продолжала:
- Вот нафиг я тебе сдалась, что ты ещё эту гонку организовал, а? Чего ты от меня хочешь? – осведомилась она таким голосом, будто бы он – нарушитель правопорядка, а она – следователь, ведущий допрос.
- А ты разве не помнишь, на что мы спорили? – удивлённо поинтересовался Абдулов, откладывая ватку в сторону и опираясь ладонями о колени, всё так же сидя перед ней.
- Ты так хотел увидеть меня в шортиках? – хмыкнула Третьякова, складывая руки на груди, - Или у тебя машина настолько грязная? – ещё один быстрый язвительный взгляд ему в глаза, и она отводит взгляд в сторону, изучая бежевые обои.
- Это здесь не при чём, - усмехнулся Абдулов, удивившись забывчивости Лены. – Хотя, это тоже сыграло свою роль, - снова усмешка, и Лена повернула к нему недоумевающее лицо:
- А что же тогда «причём»?
- А то, что я просто не хотел забывать. – Чуть прищурившись и одновременно приподняв брови, заявил Абдулов, убирая ладони с коленей и сцепляя их в замок. Ноги от долгого сидения на корточках затекли, но он не позволил себе встать, чтобы иметь возможность наблюдать за взглядом Третьяковой.
- Забывать что? – всё ещё не дошёл до Лениного уставшего и немного «побитого» за вечер мозга основной мотив этой гонки, она уже успела забыть, что же побудило её согласиться. Или она просто не хотела вспоминать?
- Тебе напомнить? - осторожно предложил Абдулов, неужели она действительно не помнит?
- Уж будь так любезен, - хмыкнула Лена, в память которой упорно не хотел доходить смысл сказанных Абдуловым слов.
Виталий, помедлив всего какую-то долю секунды, наблюдая за сосредоточенным взглядом Лены, обхватив ладонями её ноги, придвинулся ближе и легонько, чтобы не причинить боли, прикоснулся к её плотно сомкнутым губам.
Лена опешила – такого поворота событий она никак не ожидала. Ну и наглость! Хотелось возмутиться, оттолкнуть, лягнуть его ногой, в конце концов, но тело почему-то не слушалось. Слегка приоткрыв губы, *рана не позволяла большего*, она позволила ему начать сводящий с ума поцелуй.
Абдулов был не просто удивлён, он был в откровенном шоке – неужели она только этого и ждала? Быть такого не может. Или может? Впрочем, на эту тему он решил не задумываться, и медленно, стараясь не спугнуть эту вдруг проснувшуюся в Третьяковой покладистость, переместил ладони с его голеней на её лицо.
Почувствовав, как большие пальцы его теплых ладоней легонько гладят её скулы, затем щёки, затем медленно перемещаются на шею, Лена, замерев на долю секунды, переняла инициативу в свои руки, углубляя поцелуй и кладя немного подрагивающие ладони ему на плечи. Щеки пылали, ли Лена была рада, что его ладони сейчас поглаживают её шею, а не лежат на лице, как пару секунд назад. Иначе бы он подумал, что она волнуется. А ведь она волнуется…
Виталий почувствовал, что мозг сдаёт позиции, и понял, что теперь забыть точно не получится. И не просто забыть поцелуй, а забыть именно её. Эту вечно кривляющуюся, непокорную и иногда просто невыносимую девчонку.
- Что ты со мной делаешь, - низкий полушёпот в её чуть приоткрытые губы, и Лена, открыв глаза, быстро отстраняется от лица обладателя пронзительно-синих глаз, которые сейчас с явным помутнением нетерпеливо вглядываются в её пылающее лицо. Чёрт. Ведь никогда же в жизни ещё не краснела! Как тупо.
- Я не знаю. И вообще, ты первый начал, - по-мальчишески хрипловатый низкий, но всё-таки женский голос старательно пытался не выдать волнение.
- Третьякова, - легко улыбнулся Абдулов, снова кладя ладони на её голени, - ты не перестаёшь меня удивлять. Ты прямо как маленькая. «Первый начал».
Лена только слегка кашлянула, стараясь избавиться от рыхлого комка в горле, и отозвалась, не глядя на него, а изучая блестящим взглядом стоящую на столе зелёнку:
- Но ведь начал же. Чего ты от меня хочешь?
- Хочу, чтобы ты осталась. – Уверенно, но с какой-то слегка вопросительной интонацией ответил Абдулов, всё ещё удивляясь тому, что Третьякова не скачет по комнате в возмущении, не орёт на него, что он совсем офигел, и, что ещё страннее, сидит и позволяет ему легонько поглаживать свои голени, и сейчас направляет ему в глаза неопределённый взгляд.
если честно, в последнее время настрой хреновый, наверное, усталость сказывается. Наверное, именно поэтому проды нудноватые получаются. Этот фик, я думаю, будет действительно последним. Ладн, я ботанить пошла!
у тебя кстати тоже =* 
звёзды 
