Сериалы онлайн

* * *
Она вновь смотрела в окно. На сей раз – прощаясь с любимым, возможно надолго.
Жалко все-таки Ксюшку… Не успела толком пожить... Не успела испытать эйфорию первого дня в школе. Не успела завести знакомства со сверстниками. Не успела впервые влюбиться… Не успела заметить, как быстро летят года, особенно школьные. Не встретила рассвет в новую жизнь. Не успела повеселиться и погрустить на выпуском. Не успела испытать, каково это быть невестой, женой, просто любящей женщиной. Не стала мамой… И никогда уже не сможет… Не услышит смех своего ребенка, первые слова… И почему жизнь так несправедлива? Чем провинилась эта малышка? Или ее родители? А как им сейчас тяжело… Страшнее горя и придумать нельзя...

Лена, не в силах сдвинуться с места, как завороженная смотрела на удаляющегося Степнова. Разлука по сравнению со смертью ничто. Или же мы просто боимся смерти лишь потому, что не знаем, что находится за чертой? Не знаем, что скрывает за собой завеса, отделяющая друг от друга два мира, таких разных, но таких одинаковых. А может, там лучше? Может, там нет войны… нет разочарований… нет слез… нет печали, грусти, тревоги… Но, как узнать наверняка? Умирать не хочется… или… Или слово «смерть» таит в себе не страх, а тайну? Тайну узнать все на самом деле… Тайну… жизни… Ведь смерть – это начало конца для тех, кто боится. И начало нового для тех, кто верит… Жизнь и Смерть – ланка одного целого, но в то же время такого разного… Это как Ветер для Любви – слабую он гасит, а сильную заставляет разгореться в сотни раз пуще прежнего…

Лучше бы окна спортзала выходили во двор, а не на парадную площадку школы. Теперь как в замедленной съемке были видны каждый его жест, каждый шаг. И теперь ей хотелось выть от несправедливости. Вот почему на плечи Виктора сваливается столько проблем? Ну почему умерла девочка, которою он так любил? Где положенное равновесие в мире? И кто придумал пословицу, что все, что ни делается, все к лучшему. Куда уж «лучше»?! Какие могут быть плюсы, когда ребенка нет в живых?!

Лена подобно каменной статуе стояла возле окна, не двигаясь.
Стоило только-только все узнать и в мгновение ока все рухнуло.
Уже подходя к воротам, мужчина обернулся и посмотрел на окна спортивного зала, словно почувствовал взгляд девушки. Печально улыбнувшись, Степнов пошел дальше…
Жестокие бесформенные слезы лились по щекам молодой девчушки, когда она думала о Викторе… Что такое слезы? Простые капельки воды… Но почему же тогда они приносят сплошные разочарования, беды, горе? Эти самые капельки, подобны утренней расе, с глухим стуком падали на пол, разбиваясь на тысячи осколков. Из таких же осколков сейчас состояло ее сердечко. Почему же на душе так беспокойно? Почему так тяжело? Что за плохое предчувствие не покидает ее вот уже некоторое время?.. Нет ответа… Вроде бы осталось несколько дней или в крайнем случае недель побыть без него – и дальше они вместе будут счастливы! Будут вместе! Но что-то тревожно на сердце, как-то часто оно бьется. Может она всего лишь внушила себе нечто плохое? А что, все может быть. После таких-то новостей… Но самоанализ не помог, оставив на душе тягучую смесь избитых чувств… Каких?.. А это известно каждому человеку, который любит и разделяет сердце и душу пополам с любимым. Ведь так?

Бывают в жизни такие моменты, когда хочется лечь в тихой-тихой комнате, и молча смотреть в одну точку. Мысли умерли, слова погибли. Никто не в силах заставить тебя улыбнуться. Вдруг начинаешь понимать, что щеки мокрые, а в горле першит. К чему слезы? Почему они? Они просто есть. От усталости, от невысказанных слов, от сдержанных эмоций. И мысли плачут, и душа плачет.
Нас лепили в детстве как пластилин, придавая нам форму своих недостигнутых целей, своих не встреченных идеалов, своих игрушек, своих рабов и рабовладельцев. Нас учили каждую минуту, даже не подозревая этого. Мы выросли теми, кто жадно впитал это учение, и кто страстно ему же противился. Слезы льются, ища дорогу к истинной сути, той, что понимает всю абсурдность и тщетность желания быть самой собой. Все, что исходит от нас – это и есть мы. И от этих мыслей, эмоций сжимается все внутри, туго, до боли стянутое тонкой серебряной паутиной. И нить елозит, разрезая душу на части, и она кровоточит своими мыслями, отравленными, сожженными под солнечными лучами, развеянным пеплом над морем…
И вздох, насквозь прогнивших сомнений, распирает легкие, и разрывает их на тысячи зеркальных осколков.
И тогда начинаешь понимать, что душа не видит в них своего отражения.
Ее нет, на самом деле это только видимость души, воспоминания о ней, ее скользкий след на стеклах.
Ежедневный поток информации… Он заглатывает мозг и связывает имена с предметами и лицами, и от этого ты мыслишь своими, наизусть заученными образами, ты весь состоишь из сплошных клише, как вырезанная картинка, которую в разные времена разукрашивали разные дети-люди: капризные, жестокие, счастливые, мечтательные, романтичные – такие же и эти картинки.
И ты танцуешь со своей душой под сводами темного заброшенного замка. И тонкий шлейф призрачного тумана овивает силуэты, и твои мечты становятся явью. Ты перестаешь замечать остальных, ты не видишь ничего, кроме своих возвышенных мечтаний. Ты лежишь у себя в комнате и молча смотришь в одну точку. Сердце еле слышно стучит в голове, отбивая такт твоему призрачному танцу, и учителя твоей жизни стоят внизу в тени твоего шлейфа, и восхищенно подняв головы вверх, задерживают дыхание. Ты счастлив своим танцем. Комнатная тишина разрастается до размеров темного покинутого замка, стоявшего на этом месте вечно, и душа прижимается к тебе и плачет слезами одиночества, где бы ты ни был, этот танец вечно будет продолжаться.
Под сводами, в звенящей тишине…
И ты всегда будешь ждать этого танца под названием Разлука. А следом за ним зазвучит музыка из следующих партий – Любви… И так будет вечно…

* * *
И потом потянулись долгие часы ожидания, натянутыми нервами обернувшись в дни.
Бессонные ночи, нелепые мысли, молчание в коридорах школы, бездумные ответы на уроках, тихое постукивание мячом, но уже без него – это стало обыденным, это стало ее настоящим.
Лена тревожно, словно не находя себе места, как загнанный зверек, носилась по комнате, не в силах сидеть на месте. Казалось, что только дед видит ее насквозь, иначе как объяснить тот факт, что он даже не пытался заговорить с ней, не спрашивал, что случилось, не задавал нелепых вопросов, типа как дела, а просто, вроде беспристрастно, разговаривал на обыденные темы, но в его глазах можно было прочесть и смешанное сожаление, и понимание, и заботу…
Где-то там была война за завод.
Где-то там людей брали в заложники.
Где-то там, совсем близко к этому ужасному месту, был он.
Вечерние новости стали уже привычной единственной телепередачей.
Магнитофон на столе припал тонким слоем пыли, а ведь раньше из него по всей комнате разносилась музыка. Плеер в ящике стола лежал меж тетрадями с запутавшимися проводами от наушников. Теперь она ходила в школу, погрузившись не в мелодичные произведения, а в собственные размышления и утреннюю тишину…
Гитара стояла где-то в углу рядом с баскетбольным мячиком. И только этот круглый предмет такого оптимистического оранжевого цвета изредка отбивал ритмы о бетонную стенку, забывая, что с другой стороны соседская кухня. Странно, что соседи еще не проходили жаловаться… А даже если бы и явились выяснять причину этого беспочвенного шума, ей до этого нет никакого дела.
Зато мобильный телефон всегда находился под рукой. Даже в душ она ходила с этим чудом современной технологии.
Очередные смс-ки словно снимали тяжелый груз с души, тянувший в бездну мрака…
Но когда их количество изо дня в день стало уменьшаться…
Невыспавшаяся, бледная, она была похожа на приведение, неуспокоенную душу. На душе было тяжело, словно камень, висевший там, вдруг увеличился в своих размерах, грозя разорвать сердце в клочки. И нет теперь спасения в виде сообщений…
Порой ей казалось, что она сходит с ума.
«Наверное, я сойду с ума, если еще это не сделала.
И вот он результат: я не могу с тобой, не могу без тебя…»
А, возможно, так оно и было. Может не зря именно она поет эту песню?
Лена не находила себе места. По вечерам смотрела в небо, надеясь увидеть хоть там благую весть о Викторе… Его имя означает Победитель. Так что надо отбросить все предчувствия и верить в него! Но словами это сделать легко, а вот на практике…
А часто девушка просто просматривала газеты, надеясь найти хоть что-нибудь, что сможет ее если не успокоить, то хоть развеселить... Совсем чуть-чуть…
Ей было трудно.
Ей казалось, что продолжения уже не будет… никогда…

Она снова сидит на кухне, она опять смотрит в бездонное небо, полное блеклых мерцающих огоньков, называющихся звездами. Она шепчет то, о чем не говорят вслух. То, о чем не рассказывают даже самым близким друзьям. То, о чем никогда не узнает даже мама. То, о чем не узнает никто и никогда... Никогда... Какое это страшное слово. Оно похоже на беззвездное небо безлунной ночью. Такое же беспросветное, тяжелое и необъятное. Но сегодня небо совсем не такое – все просто усыпано звездами, они светятся, играют, мерцают, сводят с ума... И все же, слово «никогда» не дает ей покоя. Оно так и вертится на языке, будоражит туман ее мыслей...
«Ты знаешь, ты говорил, что любишь меня, что я – смысл твоей жизни, а я отвечала тебе тем же… но только в своих снах… в другой параллельной реальности…»

Прошлое… оно неумолимо преследует ее… даже здесь, высоко над городом, где чувства должны отдаваться бушующему, пронизывающему ветру… но ей не холодно, она просто не чувствует холода… она просто стоит на балконе в легкой маечке и шортиках, отдавшись на растерзание этому ночному ветру, уже прохладному, даже с каким-то морозцем, который отдается инеем в самом сердце…

Иногда хочется, чтобы было семь жизней, как и семь дорог, чтобы не стоять на перекрестке, на распутье, и не думать куда идти, куда свернуть... Но нам дана лишь одна жизнь. И дорогу мы выбираем сами, без чьей-либо помощи. Мы строим ее с маленьких кусочков, с легких, невесомых детских паззлов. И когда не досчитываемся хоть одной частички, дорога разрушается, уходит с-под ног крутым обрывом…
А наши мечты… Для них есть отведенное место в нашем сердце. Такая маленькая беззащитная частичка счастья борется с сильной безысходностью...
И тогда встречаются мечты и реальность. Дорога делает крутой спуск и возвышается резко ввысь. И ты не знаешь, что лучше: падать тяжелым камнем вниз или подниматься невесомым телом вверх…

* * *
Никогда, никогда, никогда… Это слово меня преследует! Никогда… Никогда – как это, спросите вы? Что же ответить? Как охарактеризовать это слово, навеивающие холод одиночества, тоску безразличия, грусть происходящего, тревогу будущих событий, печаль, просто печаль жизни… Никогда… Семь букв, способных причинить боль… Нет, не физическую, ее можно вылечить, а душевную, от которой, увы, лекарств еще не изобрели… Разве что переступить тонкую черту, отделяющую два миры – мир Жизни и мир Смерти… Но второй кажется чем-то неизведанным, пустым – страх затмевает разум и ты боишься туда попасть, хватаешься за последнюю тонкую соломинку жизни, которая очень часто ломается в самый неподходящий момент – и тогда ты летишь сквозь бездну тьмы. Но куда попадешь – неизвестно… На небо, к звездам, в рай – так ответит любой ребенок, но что происходит на самом деле? Неизвестно, равно как и сама смерть… А жизнь? Что это? Пустое слово? Конечно, нет… Это тоже загадка. Но эта тайна не такая страшная, как смерть, эта тайна навеивает надежду… Глупо наивно полагать, что Жизнь – это Свет, а Смерть – Тьма. И Жизнь, и Смерть – две составляющие ланки одного целого, чего-то возвышенного, чего-то, что простому смертному не понять. Высший разум, именно высший, ограничивает человека, не дает ему возможности свободного действия. А ведь если здраво мыслить, не зря же животные рискуют жизнью за своих детей. Так почему люди так боятся того неизвестного под жутким словом Смерть? Может, здесь ничего страшного нет? Как узнать, как понять…

«Я никогда не плакала в подушку, когда тебя не было рядом»…
Но я так часто не могла заснуть, когда не знала где ты. Я долго-долго лежала и смотрела то на причудливую игру теней на потолке, то на медленный, словно нереальный, бег стрелок моих настольных часов. Я могла лежать так до утра, пока серая рассветная дымка не приносила мне беспокойный сон...

«Я никогда не писала тебе писем»...
Нет, не электронных. Таких я написала тебя целую кучу. Я говорю о настоящих. Те маленькие записочки тоже не в счет. Я не писала именно тех писем, что влюбленные девушки (или женщины) пишут на конвертах музыкальных пластинок, на салфетках в уютных кафе, что рассыпаны вдоль широких бульваров и узких, почти средневековых, улочек. Пишут на бумаге, которая обязательно должна пахнуть их духами... Пишут тонким, каллиграфическим почерком, острым кончиком перьевой ручки, губной помадой, пишут всем своим сердцем, оставляя чуть заметные следы чистых, как и их чувства, слез…

«Я никогда не звонила тебе по ночам, не звала приехать, не умоляла дрожащим от слез голосом»...
Зато я рисовала тебя. Медленно, с наслаждением выводя каждую твою черточку на запотевшем от дождя стекле. И ты становился ближе. Ты фактически приходил ко мне в гости… Просто был с другой стороны комнаты, разделенной прозрачной стеной.
И ты был так близко… И я так сильно тебя любила… Но… между нами стеклянная стена… Возможно, это было нашим началом… Началом, которое казалось беззаботным сном. Но стоило проснуться – и все исчезало, оставляя за собой пустоту…

«Я никогда не говорила тебе те самые заветные три слова: «Я люблю тебя»…
Ведь слова ничего не значили по сравнению с тем, как я дрожала в твоих руках, как я смотрела в океан твоих глаз, окунаясь в них, растворяясь в них без остатка…
Я просто не могла – слова сами собой застревали у меня в горле, когда я смотрела в омут твоих бездонных глаз, когда не могла уснуть, окутанная темнотой и одиночеством ночи, когда писала тебе письма и сообщения. Я просто не верила... Не верила себе…
И корила себя за пустые попытки. Некоторые из которых были сном… Сказочным, волшебным, чудесным, но сном… Но все же ты тогда улыбался… Не знаю, может ты и слышал мои признания… Но все-таки мне хотелось бы сказать тебе эти слова, глядя в твои глаза. Серо-зелеными в небесно-голубые…

...А теперь мне так хочется сказать тебе эти три слова. Сказать их тихим, только тебе слышным шепотом. Сказать так, чтобы ты поверил. Так, чтобы ты вернулся... Тихим шорохом осенних листьев, их разноцветным вальсом, прощальными криками улетающих к югу уток, блюзом серебряных струн дождя, вечерними прогулками в парках, увядающей красотой человеческой любви...

Тяжело вспоминать... аж комок в горле образовался... картинки мелькают перед глазами... В общем, во сне была зима. Гололед. Вечер, но было темно как ночью. Я гуляла со своим другом, как я поняла, ведь его лица не видела. Вернее это был не совсем друг – любимый человек... Не спрашивайте, откуда я это узнала – просто поняла, почувствовала, ощутила... Теперь по порядку. Внезапно пошел дождь, не сильный, но дорога стала жутко скользкой. На переходе засветился для нас зеленый свет – можно переходить (пешеходный светофор). А там был перекресток. Ну, понятно, что на другой дороге светофор поменял свой цвет на противоположный, разрешая ехать машинам. Вот как раз оттуда и выехал грузовик... Заметил нас, резко затормозил, желая пропустить. Все по правилам, честно. Но дорога дала о себе знать. Машина попала на замерзший каток от дождя и с визгом поехали прямо на нас... Точнее на меня... Так как мой друг шел сзади на несколько шагов. Увидев, что меня грузовик может сбить в любую минуту и счет жизни идет уже на секунды, он выбегает на тротуар, сбивает меня с ног и толкает по асфальту, по проезжей части. Я более-менее нормально проехалась до бордюра. А он, сбивая меня (лишь бы я не попала под колеса), падает, поскользнувшись на льду... Грузовик, который еще выезжал из-за поворота, теряет всякий контроль и врезается в фонарный столб. Вроде остановился. Все нормально. Мой друг на расстоянии вытянутой руки от машины. В шоке не может подняться. Я в таком же состоянии сижу на другой стороне. Бьет озноб. Страшно. На месте друга должна была быть я. Страшно не за себя – за него. Но грузовик, обладая внушительным весом, сбивает просто этот столб (надо заметить, очень хрупкий). Столб падает и подталкивает сзади грузовик... Снова проклятый каток. Снова грузовик начинает движение. По инерции не может остановиться... И я вижу все как в замедленной съемке. Мой друг не замечает движения, кричит в мою сторону, спрашивая, все ли со мной в порядке. Я не успеваю ни ответить, ни предупредить – просто истошно ору. Он поворачивает голову и... все... грузовик протягивает его на несколько метров... Сама не знаю как, ноги буквально сами донесли до машины, хотя плохо слушались. Как в фильме ужаса – темно-красная полоса тянется на несколько метров. А тут еще дождь и невпопад вспоминается фраза: «Дождь смывает слезы». Кто-то уже вызвал скорую и милицию. Слышны звуки сирен. Начала собираться любопытная толпа зевак. Меня пропускают вперед. Я разрываюсь изнутри на куски, не зная, что сейчас лучше: подойти или убежать, скрыться ото всех, зареветь, забыться. Все же подхожу ближе. Молю бога, чтобы он был жив... Жив. Вижу, как тяжело вздымается грудь. Кровь везде. И сам он лежит в большей луже. Я не то что сажусь, просто падаю рядом на колени. Он как-то открывает глаза, видит меня. Находит в себе силы прошептать: «Все будет хорошо…». Дальше я ничего не помню... Тонны успокоительного, снотворного... А он... он умер... сразу после тех слов... А на его месте должна была быть я... Он спас меня ценой собственной жизни... Потом я узнала от его родителей, что их сын посекретничал, что без памяти влюблен в одну девчонку... Ею оказалась я. Чувства оказались взаимны... Но зачем они теперь мне, если его рядом нет... Нет вообще... Тогда для меня жизнь потеряла все краски. Но, как ни странно, поверить в то, что в мире есть много цветов, заставили его родители. Они на полном серьезе заявили, что раз их сын спас меня, значит, так оно должно было быть... В мире нет случайностей – есть только неизбежность. Так было предначертано самой судьбой. Значит нужно жить дальше. Сами его родители не смогли больше оставаться в этом городе и переехали. Оно и к лучшему. Я так думаю, что не перестала бы себя винить, увидев их рядом. "Все будет хорошо" – теперь я живу этими словами. И я знаю, что эта моя любовь не пропадет. И я буду ее хранить в своем сердце. Вечно. Я знаю, уверенна, что там моему любимому (не побоюсь этого слова) будет лучше. Просто верю. Ничего другого мне не остается... И знаю, что мы еще встретимся. Когда-то. Будь то во снах, или в воспоминаниях, или... Не хочу сейчас об этом. Я верю в другие жизни. И не боюсь признаться в этом, показаться смешной. И я помню все слова... все движения... чувства... эмоции... Тяжело... Больно... Но я смирилась. И полюбила жизнь. Хоть она мне принесла много страданий. Это только одно из них, пожалуй, самое крупное. Но все же я люблю жизнь!..

Но как страшно осознавать, что этот сон окажется вещим…
И потом… ты ищешь в магазинах…

Вакцину от любви…
Всего лишь один укол – и больше никогда не будет разбитых стекол, растрепанных волос, обкусанных ногтей, покрасневших глаз, бессонных ночей, пустых чашек из-под кофе и прощальных записок прыгающим почерком на бумаге с мокрыми пятнами. Всего лишь несколько миллиграмм лекарства избавляют от режущей боли, так знакомой жертвам средневековой Инквизиции; закостенелой апатии, невидящего взгляда и отчуждающего безразличия; безбрежной грусти утопающих в бесцветных каплях слез; искусственных улыбок, неестественно блестящих глаз, слишком твердой походки и вырванных с корнем воспоминаний…

Инъекцию счастья...
Всего несколько кубиков незнакомого вещества – и по твоим венам разольется безграничная радость. Небо снова станет ярко голубое, листва – зеленее, прохожие – приветливее, соседи – терпимее, преподаватели – добрее, и даже меланхолия осенних дождей не испортит ожидания светлого будущего. И только небольшой список побочных эффектов: ощущение присутствия в альтернативной реальности – не ты, не в этом здесь и когда; подозрение иллюзорности происходящего – сейчас вот-вот все закончится, наркотик перестанет действовать, а может просто сон прервется сердитым криком будильника; легкое предчувствие обмана – это западня, скоро добрые котята снимут маски и покажут клыки; неконтролируемая эйфория – слишком много счастья в бокале, можно захлебнуться…

Счастье и любовь – это слишком просто. Любовь и счастье – это слишком сложно.
Воспоминания терзают… Изъедают израненную душу, не в силах утолить голод прошлым… И ты разрываешься в новых поисках…
На этот раз ищешь только одним взглядом… Ищешь…

Ластик для прошлого...
Всего лишь пара взмахов невидимой руки – и можно стереть все: несчастливое детство, двойку на выпускном экзамене, первую неудавшуюся любовь, предательство лучшего друга... Просто стереть, чтобы стало легче, хоть на минуту, на секунду, чтобы всего лишь можно было вдохнуть полной грудью; не бояться, не видеть теней в темноте комнаты, в приоткрытых дверцах шкафа с собственной одеждой... а может просто в семейном альбоме с улыбающимися лицами; перейти черту, оставив за собой ослепительно сияющую белизну. Смотри – это вечное сияние чистого разума. Возродиться, ощутить заново красоту мира, еще раз сделать первый неуверенный шаг, не помня о том, как он делается… Это же не о ней, правда? Но почему же тогда эти чувства так похожи на описанные выше?..

Магазин идеалов...
Смотри, доброта продается с молотка по рублю, а вон там задаром отдают честность. Здесь специальное предложение: справедливость с 50 % скидкой. А там новая акция: купи милосердие и получи святость в подарок. Стань идеальным, бери, покупай, но помни, что купленные товары возврату и обмену не подлежат, гарантия на них не предусмотрена, сервисные центры для них отсутствуют, и товары необходимо использовать строго по назначению…

А теперь…

Войди в идеальный мир и осознай, что... Ты спишь. И тебе снится кошмар, обернувшийся явью, новой реальностью, в которой тебе придется жить. Жить, чтобы однажды вновь проснуться…

Войди в идеальный мир и осознай, что... Свободы нет. Потому что нет выбора, ибо выбирать между идеальным и идеальным бессмысленно…

Войди в идеальный мир и осознай, что... Тебе снова чего-то не хватает. Может грусти, а может острой, отчасти шоковой боли? Или соседей, в очередной раз заливших твою квартиру? Потому что без черного невозможно увидеть белого, а холода не ощутить без тепла...

И снова пустые слова, ничего не значащие строки, глупый текст, так выгодно, так изящно подчеркивающий реальность происходящего… пусть она и другая… Не такая…

* * *
Она сидела на диване, поджав ноги под себя. Бездумно щелкала пультом от телевизора. В комнате темно. И лишь светящийся экран озарял пространство разноцветными лучами, растворяясь на стенах и потолке. Лена кусала ногти от напряжения – старая детская привычка. Чуть скрипнув, отворилась дверь. В проеме показалась сначала голова деда, а потом и он сам с подносом в руках, где исходили паром две чашки чая. Гонг старинных часов оповестил о времени. 20:00. Нажата последняя на ближайшие полчаса кнопка на дистанционном пульте. Пальцы уже сами знают, что им делать. Громкость взросла раза в два по сравнению с той, которая была ранее. Никто не обмолвился ни словом. Взгляды были обращены только на ведущего вечерних новостей.
Лена жадно поглощала всю информацию, а особенно ту, что связана напрямую с заводом. Но когда часы показали 20:13, минуты оказались роковыми… Девушке стало плохо, голова закружилась, в глазах потемнело, а слух начал улавливать лишь отрывки избитых монотонных фраз…
– …авария… раненых… погибших… 2 человека… мужчина…
Кипяток в чашке выплескивался Лене на колени, но она его не ощущала – она только чувствовала, как предательски дрожат руки, держащие чашку крепкого зеленого чая.
– …возле одного из погибших мужчин найден паспорт на имя Виктор Степн… Дальнейшая часть фамилии выгорела. Фотография, к сожалению, тоже. Просьба всем, кто знает пассажиров маршрута, выехавшего в три часа дня из Реутова до Москвы, позвонить по номеру, который вы видите на экране. В частности это относится к гражданам, владеющей какой-либо информацией о погибших… – для девушки голос диктора затих, отбиваясь в висках лишь словами: «авария», «погиб», «Виктор»…
Чашка с громким звоном упала на пол и разбилась. Сердце Лены ухнуло вниз и, последовав примеру керамической посудины, разлетелось на тысячи мелких осколков...
Все кончено…

Конец #1

… В голове немыслимым кошмаром проносилась пустошь.
Было холодно.
Было очень холодно.
Мерзли обожженные пальцы…
Мерзла душа и разбитое сердце…
Все вокруг покрылось толстым слоем льда...
Замок Снежной Королевы и то был теплее по сравнению с тем холодом, который испытывала сейчас Лена.

Ночная Москва не очень-то приветлива к своим спутникам. Кричаще-яркие огни центра смазываются в безликую массу полуразбитых фонарей в аллеях на окраинах.
Там – бесконечный праздник, маскарад фальшивых лиц и напыщенно-раздутое веселье, здесь – хоть немного тишины и покоя.
Порой она просто ненавидит столицу с этими ее вечными кричащими неоновыми огнями.
Но сейчас – это единственное место, где она может быть…
Где она может просто быть. Существовать, но не жить. Как в данный момент.
Дома. На бетонном подоконнике. В темной комнате, пропитанной запахом смерти.
Второй этаж. Так низко…
Но даже отсюда видны мерцающие краски фонарей. Краски, которые с высоты птичьего полета переливаются всеми цветами радуги. Но ведь если смешать все цвета, получится серый. Оттенок между черным и белым. Как и жизнь. Где суровая реальность изображена именно в серых тонах. Не в радостных белых, не в печальных черных, а в отчужденных серых…
Просто сидеть и ни о чем не думать – это легко и сложно одновременно.
Бледное лицо. Красные глаза. Потухший взгляд – хоть бы один уличный фонарь поделился своим светом с ним, снова зажигая забавные лучики, ан нет. А их же так много!
Слезных дорожек на щеках тоже нет. Они закончились уже давно. Сейчас только щемящая апатия давала о себе знать.
И пустота… Глубокая. Непроглядная. Бесконечная.

Он мертв…
Это не укладывалось в голове.
Как несмазанная петля, скрипела в висках, где-то глубоко, очень глубоко.

Он мертв.
Это надо принять… хоть как-то.
Иначе – долгие бессонные ночи, кофе и – закончится все больницей. Скорее всего…

Она должна научиться жить без него.
Ей придется это сделать. Она должна.
Но как же это было тяжело…

Тогда, в темном, как черная, густая и устрашающая ночь, помещении, она услышала эту ужасную весть, едва не рухнув в обморок. Лишь спортивная выдержка не позволила ей плюнуть на все принципы и просто отключиться от реальности, забыть обо всем и всех. А когда она очнулась от своеобразного шока и неестественной комы – сразу же отправились прямой наводкой к окну, и залезла на полюбившийся подоконник. Ей так легче. Просто смотреть на улицу и не думать ни о чем…
Как же так, почему все это произошло, и зачем… Ну почему он мертв… «Нет, не верю!» – кричит сердце, борясь с целым миром. «Это жестокая реальность.» – мрачно отзывается разум.
Она плохо помнила, о чем шел разговор – в голове был сплошной туман, и Лена улавливала лишь отрывки из фраз. Вспоминать их не хотелось, но навязчивые слова репортера сами всплывали в голове. Как отключить все мысли и сознание, как?! Противная боль в висках давит со всей силой закона земного притяжения… Хочется на несколько минут стать птицей и улететь высоко в небо. И упасть камнем вниз. Как лебедь, который теряя свою половинку, падает ниц на острые глыбы. Он с рождения знает, что обречен. Но такова его сущность, такова его жизнь. Или вспомнить о птичке, поющей раз в жизни. И она умирает с самой чудесной песней во вселенной… Неужели таковы законы мироздания: когда случается что-то хорошее, следом сразу же наступает плохое, преследующее тебя по пятам словно тень…

А потом…
А потом она от злости разгромила свою комнату, со всей силой жбурнув мячом о стену, который отбился и попал в сервант. Стеклянная дверца рассыпалась блестящим слоем по ковру, задорно мерцая при свете молодой луны. Ей просто нужно было «выпустить пар». Спортсменка думала, что так будет легче, хоть чуть-чуть. Она спустит все негативные эмоции, отыгравшись на этом оптимистического цвета спортивном инвентаре. Но все напрасно…
А дед даже и не думал ее останавливать.
Лишь раз, сквозь грохот и звон битого стекла, она расслышала что-то вроде: «Это просто так не восстановить».
И все.
Хоть бы повозмущался для приличия. Может, тогда бы он отвлек ее от выпуска новостей, пускай ненадолго, всего лишь на один миг, но все же… А так… Еще сложнее. Еще тяжелее. В его глазах читалось море сочувствия. Того самого, которого Лена с детства не любила. Нет, не так – не могла переносить на дух, тихо ненавидела, не переваривала всем своим нутром! Она ж потому и выросла такой сильной, что никогда не сдавалась. А сейчас, в данной ситуации начала сдавать жизненные позиции… Но когда умирает любимый человек – это действительно страшно…

А потом Лена ушла из дома – подальше от телевизора, принесшего ей такую ужасную новость. Бросив деду только: «Я немного прогуляюсь…», девушка на ватных ногах спустилась по ступенькам и, толкнув железную дверь, оказалась на улице, с жадностью вдыхая полной грудью вечерний свежий воздух, почему-то пахнущей малиной... Постояла возле подъезда, подставляя мокрое от слез лицо встречному ветру.

«Я иду навстречу солнцу…
Я дышу порывом ветра…
В голове одни вопросы…
И ни одного ответа…»

И вот уже который час она бродила по полутемным улочкам вблизи от своего района.

Странно, ей казалось, что счастье так близко – она почти дотянулась до него рукой, но все рухнуло. В один момент. Стоило диктору сказать лишь два слова.
Нечестно. Обидно. Неправильно.

А ведь Виктор… А ведь он обещал вернуться. Она же так и не успела сказать ему этих три глупых, но таких заветных слова. Будучи еще совсем маленькой девочкой, Лена часто представляла себе эту сцену: высокий и красивый рыцарь в сияющих доспехах с букетом алых роз, стоящий на одном колене и признающийся ей в любви.

Тогда это не казалось нелепым, тогда в это верилось.
А теперь…

Теперь она выросла, много чего поняла. И ждала того, чтобы он просто был рядом – живой и невредимый. Ее Витя…

* * *
Туман... Он мягко, словно теплый плед, обволакивал здания, как бы скрывая тайны города от любопытных глаз... А заодно в нем скрывалась и одинокая девушка, бродящая по маленьким, почти неприметным улочкам. Тихим и спокойным. Но и светлым тоже.
Дождь... Здесь почти все время шел дождь... Его серебристые в неярких рассветных лучах капли играли чуть слышный, но такой знакомый блюз английского дождя... Даже небо, казалось, плакало вместе с девушкой. Вернее, капли дождя заменяли слезинки на ее лице – плакать уже не было сил… Совсем никаких…
Несколько часов назад Лена Кулемина узнала новость, перевернувшую всю ее жизнь. Новость, которая стерла все краски из ее только начинавшейся жизни, оставив лишь черный цвет…
Она всю ночь шагала вдоль и поперек улиц своего района, боясь заходить дальше, чтобы не заблудиться для полного счастья – дед и без того переживает и места себе не находит. Вот он даже звонил ей несколько раз, чтобы узнать, где сейчас бродит его внучка. Тоже не спит. А как тут уснуть после такого?..
Вдох. Выдох. Еще один. Шаг. Заученные движения. Взгляд устремлен на мокрый асфальт. Волосы падают на глаза, закрывая их красноту от всего мира. Снова шаг. И все сначала. Но с каждым разом воздуха становится все меньше и меньше… Он словно испаряется, унося девушку куда-то далеко-далеко, туда, где всегда царит любовь и счастье… и радость… радость жизни… Вдох. Выдох. Шаг…

«Исходи весь город
Поперек и вдоль,
Не умолкнет сердце,
Не утихнет боль.
В чьих-то узких окнах
Стынет звон и свет,
А со мною рядом
Больше друга нет…
Сколько не досказано
Самых нежных слов!
Сколько не досмотрено
Самых ярких снов!
Если б сил хватило,
Можно закричать:
«На конверте белом
Черная печать…»
И знакомый почерк
Поперек и вдоль,
Чем письмо короче,
Тем длиннее боль…»

«В дни разлуки дальней
Письменная весть –
Самая большая
Из всего, что есть».

«Пусть весь сегодняшний день окажется дурным сном, кошмаром, ужасом ночи. А сейчас я проснусь – и все станет на свои места, все будет хорошо. И я буду ждать Виктора. И все сегодняшние события будут носить имя Разлука, а не слово, обрывающее жизнь… Ну пожалуйста! Кто-нибудь! Услышьте меня!» – отчаянные мысли девушки рвались наружу подобно стае птиц, устремившейся на юг…

Скрипкой свистит ветер, словно пианино плачет дождь, лимонный свет фонарей заменил прожектора…Осколки уличных витрин и обрывки праздничных нарядов... Кружащие листья танцуют вальс, скользя по ним, увлекаемые музыкой ветра и дождя... Раз-два-три, раз-два-три... Осколки впиваются в босые, тоньше ивовой ветви, бледные до прозрачности ноги. Больно? Ничуть.

Она танцует на осколках мечты, не замечая боли, ведь так нужно. Нужно, чтобы продолжать жить дальше, чтобы отдать дань памяти…

Ветер еще жестче принизывает ее хрупкое тельце, обтянутое тонкой тканью, насквозь. Холодно? Ничуть.

Ведь у нее уже замерзло сердце.
Что такое холод ночного ветра вперемешку с дождем по сравнению с холодом вселенского одиночества?
Ведь она всего лишь призрак той, что раньше улыбалась теплым лучам восходящего солнца. Ведь мертвые ничего не чувствуют, правда? Даже те, в которых умерла только душа…

* * *
Солнечные лучи, преломляясь в зеркальном воздухе, блестят, искрятся, играют. Она идет по хребту поребрика, смешно размахивая руками. Она улыбается удивлению прохожих. Почти счастлива, почти летит, почти живет, почти верит в лучшее, почти легко в груди, почти готова начать все заново, почти забыла прошлое…

Сок лайма кольцами на фарфоровом блюдце, чернильный росчерк на беззащитной белизне бумаги. И вот она уже не улыбается, черничные тени мягким крылом накрыли город, бриллианты мерцают в раме окна, взгляд в потолок – и белизна заполнила мир. Почти как снежное покрывало, почти как ожидающий первого мазка холст, почти не больно, почти терпимо, почти не жаль, почти несложно закрыть глаза, почти можно дожить до завтра…

В дымчатой синеве комнаты поселилась грусть. Ну почему никто не пишет весенних сказок? Это было бы так красиво, так... обнадеживающе... почти правдиво, почти про нее, почти про него, почти про них, почти со счастливым концом…

Но в ее жизни все сказки почему-то только зимние. Персиковые, нежно-кремовые в свете заката, снежинки приземляются на доверчиво открытую ладонь – теплота дыхания, и они с тихим шепотом умирают... Трагично, но почти Прекрасно, почти Величественно, почти Сказочно, почти Правильно, почти Необходимо…

А еще обязательно должен быть Принц. Он будет Каем, доверчиво протянувшим навстречу узкие, маленькие ладошки, и растопившим льдинки в глазах Снежной Королевы. В ее сказке у него волосы цвета безлунной ночи и глаза, словно вода в безграничном океане. Она утопает в звездном небе почти так же, как в них. Синие полутона сумерек, на ресницах не тают снежинки. Почти тепло, почти сладко, почти постигла бесконечность, почти пережила вечность, почти перехватило дыхание…

Серый рассвет неслышно крадется в окно, капли звучат как клавиши старого фортепиано, машины забрызгивают грязью первых спешащих в никуда прохожих. Это весна. Это закончилась ее сказка. Корона валяется в углу, никому не нужная, поблекшая, забытая. Королева развенчана. За Каем пришла Герда. Она смотрит в проем окна, ну что вы, это не слезы, это просто тают нити сосулек на крышах домов…

Но она по-прежнему верит, что когда-нибудь будет вечный... Март.
Четвертый месяц зимы. Остатки снега, запоздалые февральские метели, еще не убранные лыжи, еще недопитый глинтвейн, запах первого тепла, ласка первых, не выспавшихся солнечных лучей, затаенные улыбки и тихое счастье на ладони...

* * *
Ты слышишь эхо мелодии сердца любимого человека – оно так близко... Ты знаешь, что он отныне будет всегда жить в твоем любящем сердечке… Счастлива? Нисколько… Грустишь? Уже нет…

Ведь нельзя жить прошлым, всегда приходит время идти дальше. И лучше идти, не оглядываясь. Так, как ты никогда не умела уходить. Прощальный взгляд, в котором плещется ядовитый коктейль из печали, боли и догорающих воспоминаний, устремляется в туманную пелену будущего. Она неподвижна, и это пугает. Будущее вообще страшное. Тихое, совсем почти неживое. Стоит себе пелена, и не колышется – молочно белое марево, планомерно пожирающее выжженное прошлым настоящее. Оно надвигается с необратимостью смерти, окутывая все своей туманной дымкой. Хитрое будущее, его никогда не угадаешь. Остается только ждать. Ждать и смотреть на часы, на неумолимый бег их стрелок, на неумолимый стрекот умирающих секунд…

«Время как болезнь – это уже неизлечимо».
Со временем и она забудет, что он был в ее жизни. Но все равно будет продолжать кого-то искать, ждать...

Сердце разрывается от того, как тяжело тебе подняться и отвести глаза от этих осколков. Но это твой путь, как бы пафосно это ни звучало, и никто не сможет вмешаться. И ты идешь дальше. Вон там, за поворотом тропы, горит в огне прошлое… Чьи-то пластинки, фотографии, чьи-то жизни и воспоминания – ревущие языки пламени и едкий дым проникают в тебя, заставляют слезиться глаза и чувствовать горечь пепла на губах – она такая неизбежная, эта жизнь – как сама смерть, настигающая даже время. И вечная – потому что воспоминания уходят, а горечь остается… И разбитые осколки закатятся в самую глубину души и будут постепенно покрываться пылью до тех пор, пока ты не откроешь ту часть сердца, где они скрыты, и снова не выпустишь их на свободу… И такой круговорот вещей бесконечен…

Ночной город очаровал Лену. Рассвет опутал ее, словно паук, серебряными нитями своей паутины, создавая кокон, отгородивший от реальности... Но ничто не вечно в этом несовершенном мире: даже не оборачиваясь, она поняла, что непонятная фигура в темном плаще снова пришла за ней… Как тогда… Давным-давно… Внутри образовалась какая-то пустота... Как будто у нее отняли последнюю надежду… А по сути, так оно и было. И сейчас, и тогда… Сейчас та история кажется настолько глупой… Что не идет ни в какие сравнения с ощущением реальной смерти, с этой теперешней историей…
Звук шелеста ночных листьев на ветру... Звук затаившейся опасности…

«Я не хочу рассказывать вам свою историю. Но у меня нет выбора. Иначе эта история не даст мне жить. Она уже украла у меня сон. Скоро возьмет и желание жить. Хотя в некотором роде она забрала у меня его уже тогда. Да, уже тогда... Когда? Не помню. Я вообще стараюсь забыть этот эпизод моей жизни. И мне это даже почти удалось. Таково уж свойство человеческой памяти: запирать на замок то, что иррационально, больно и неприятно. Но иногда... Иногда, когда мы не можем контролировать свое сознание, эти воспоминания выходят из своих клеток, сверкая глазами и щелкая зубами настоящих хищников... И если вовремя от них не избавиться, они могут тебя сожрать и даже не подавятся. Именно поэтому я расскажу вам свою историю. Историю жизни, которую многие называют игрой. Или игру, которую многие назвали бы жизнью…»

Его я уже почти не помню. Вернее, я забыла себя… От меня остались одни ощущения… Я как храбрая кукла – меня можно потрогать, но я ничего не чувствую… без него… Его руки были замком для моего тела… а теперь… Теперь ключик потерялся… Я потерялась в серых буднях… В этом безмолвном огромном городе…

Ощущения полета. Какой-то фантастической невесомости, эйфории. И ты даже не боишься упасть, а просто наслаждаешься ощущением свободы. Ощущением падения. Ты летишь, летишь, летишь... и кажется, что ты никогда не остановишься, что Кроличья Нора бесконечна…

Может это и есть переход? Переход… Да, переход, и он всегда плохо запоминается. На то он и переход. Хотя нет. Одно я помню отчетливо – это звук, которым сопровождался этот самый загадочный переход.

Это был звон колокольчиков. Такой мелодичный и тонкий… Так наверно звенит хрустальная нить шелкопряда. Так звучит тишина. И это была тишина, разбивающая все, во что ты верила на тысячи сверкающих осколков. Осколков памяти. Осколков воспоминания…

Все было четко: черное, белое и ничего серого. Слева от дивана – ее территория: мячик, гитара, несколько кубков. Справа – удобная мебель, полки с книгами и органайзер на столе. Как будто это был не дом, а рабочий офис. И только закрытый на ключик небесно-голубой, как и его глаза, дневник не вписывался в созданную рабочую обстановку. Создавалось впечатление, что эта маленькая записная книжечка перекочевала сюда из другого конца комнаты.

Вверх-вниз-понеслись... черное-белое… инь-янь… все смешалось, закружилось в немыслимом вихре игры... и вот они, долгожданные слова: «Шах и мат!».
Они до сих пор преследуют меня во сне. Партия закончена. Терять больше нечего.

Предыстория. Улыбка вспышкой сверкнула в сонной ночи. Сверкнула и погасла, словно падающая звезда. Девушка улыбалась так, как будто счастлива, но это было совсем не так. Вся ее жизнь теперь сплошная фальшь… Она так любит искать осколки счастья в глазах прохожих, но сама такая несчастная, когда сидит на подоконнике у окна с чашкой горячего чая в вечно холодных ладонях. А прямо напротив окна есть стройка, и девушка знает, что с каждым новым этажом она отбирает у нее звезды... она отбирает у нее небо... она отбирает ее мир. И поэтому каждый вечер девушка сидит у окна и рассказывает выдуманные истории своему отражению на холодной поверхности стекла. Вот и сегодня она решила рассказать сказку о человеке, у которого отобрали его мир... отобрали смысл жизни. Сказку о ней самой…

История. Он стоял, и серебро капель дождя плавилось на его коже. Как давно он здесь не был... И больше не будет… Боль все еще душит объятиями змеи… Странно, а ведь с тех пор ничего не изменилось... почти. Все постарело, покрылось тонкими узорами ржавчины и невесомым саваном паутины ее собственной памяти. Но кое-что в этом мире должно оставаться неизменным. Мы можем менять форму, но не содержание.

И становилось немножко грустно, потому что приходило понимание того, что все в этом мире так недолговечно... уходит, стирается, умирает... Но не забывается…

Черно-белое кино воспоминаний прорвал вдруг красный луч занавеса. Он алел, словно свежая кровь на бледной, аристократической коже... Занавес – его кровь, его жизнь...

И умирали Боги, и сыпались искры звезд, медленно догорая в пепле сгоревших рукописей недописанных жизней. И он шел по мосту, разрывая в клочья легкую пелену тумана. Серебристые нити дождя – осколки неба... Так умирали мои Боги... Так умирала моя душа – закрывая глаза и тая, падая в невесомость. Но на последнем вздохе явился ты. Ты был лучом света в темном царстве – таким ярким, таким сильным и таким нужным. Ты был падающей звездой – и я успела загадать желание. Ты был лунной дорожкой – серебряная светящаяся нить в бесконечном море черноты и безнадежности.

Знаешь, позволь, я нарисую тебя. Мне это жизненно необходимо, ведь ты же такой красивый. И я нарисую тебя на сверкающей поверхности зеркала – ведь ты мое отражение. Я буду рисовать пальцами на тонкой поверхности запотевшего от дождя стекла – ведь только ты спасал меня от одиночества холодных капель за окном.

...Чуть заметная рябь по реке времени... искры осенних листьев на зеркальной поверхности воды... пепел дождя в звенящем от прозрачности воздухе... пара неторопливо шагающих ног и тихий шепот, переполненный нежностью: «Пожалуйста, будь моим смыслом…».

Теперь все это осталось лишь на страницах дневника… Закончилось на последнем клочке бумаги, где кроваво-красной ручкой было вычерчено лишь одно слово – Конец…

Взгляд на монитор мобильника – более трех часов ночи. Ты не спишь. Не спишь уже несколько ночей подряд… Ты не хочешь, чтобы наступал рассвет, не хочешь видеть лучи солнца, не хочешь завтрашнего дня… Это раньше ты все это любила – не сейчас. Сейчас лишь звезды, небо, луна, подоконник, стекло, твое грустное отражение в окне и бесконечность… Тебе так не хватает свободы. Но не так сильно, как не хватает его…

Дай мне еще Мгновенье!
Еще Секундочку дай!
Не исчезайте, Тени!
Завтра, не наступай!

Небо, пусть Звезды светят!
Восходом их не карай!
Солнце, не трогай Веток!
Завтра, не наступай!

Руки его и Губы,
Утро, не отбирай!
Остановись, Разлука!
Завтра, не наступай!

В открытое окно душного помещения врывается ветерок, вносящий запах липы, растущей под окном. Воздух наполняется свежестью и терпким ароматом. Нестерпимо палящее солнце спряталось за белоснежными пушистыми облаками. Накаленный воздух заметно освежился порывами ветра. Теплое нежное дуновение – прямо в лицо. Так приятно… Так хорошо… Зажмуриваешь глаза, и хочется мурлыкать от осознания приближающегося лета. Ветерок прогулялся по комнате и коснулся своими мягкими объятиями дневника девушки. Страницы быстро и тихо прошелестели, остановившись на одной особой записи, которую Лена сделала уже давно, и которая теперь не совсем вписывалась в общее содержание этой рукописной книжечки…

Вместо заглавия красовалась сделанная зелеными с блестками чернилами надпись: «Эта страничка посвящена моей самой любимой книжке... Колин Маккалоу «Поющие в Терновнике»...».

Далее шла аннотация…

«Прочитав эту книгу в этом году, она перевернула мое сознание... Я переосмыслила многое... но читала я ее долго... около недели... просто боялась... не эту книгу, нет, а боялась я... себя... Даже теперь, прочитав, я беру эту книгу в руки и плачу... плачу навзрыд... боюсь ее перечитывать, но очень хочется... Совсем недавно решила пересилить себя... взяла ее в руки, открыла первую страницу, прочитала ровно половину и зарыдала... Настолько глубокое впечатление она оставила у меня где-то не очень далеко, всего лишь в самом центре моего сознания... в моем сердце...

История любви, история жизни Маргарет Клири... История ее страдания... Это жестокая книжка о жестокой любви... Нельзя, чтобы было так... но это жизнь... Я понимаю... Неужели всегда все так? Любовь приносит страдания, счастье... какое-то смешанное чувство... Это книжка о великом выборе между невозможным и... невозможным... Неужели найдя то, что мы искали, мы никогда не потеряем его... Неужели взяв все, мы никогда не отдадим это обратно... нет... в нашем мире возможно все...
Ее отец любил ее, ее мать... но какой-то особенной, потребительской любовью... А мать не воспринимала ее как дочь... Наверно потому, что Мэгги – единственная дочь... И разве может маленькая симпатия перерасти в чувство, которое будет преследовать тебя всю жизнь... Неужели нелюбовь к дочерям может передаться по наследству? Вряд ли... но это возможно... Неужели можно умереть, сгорая в огне, и единственным криком может быть имя твоей жены? Неужели? Огонь – самое ужасное... загорая в душах людей чувства, он также быстро тушит их... Неужели пожар может погубить целую семью? Может... и не только физически... но и духовно, психологически... Умирая, Отец Мэгги смог выкрикнуть имя единственного человека, который был дорог не только ему, но и его детям... имя своей жены...
Разве мудрость приходит со временем? Или когда тебя постигает беда? Несчастье? Ужас?
Неужели можно сделать выбор между любовью и долгом? Разве чувство долга может передаваться в крови?
Мэгги взяла от Ральфа все, что ей было нужно – одного единственного сына... Ральф и не понял, что это его сын, а сын не знал, кто его настоящий отец, и никогда не узнал... Став священником, как и его кровный отец, он разбил сердце матери, а когда погиб в реке, смотря на голубое небо, он совсем убил ее... но она не сдалась... Она выжила... и даже смерть самого Ральфа прямо у нее на руках, смотрящего в ее искренние глаза, не сломила ее... Лишь тогда, после смерти тех людей, ради которых она жила каждый день, с чьими именами просыпалась по утрам и засыпала вечером, она обрела мудрость... Ту самую мудрость, женскую мудрость, присущую каждой женщине, прожившей тяжелую, полную мучений жизнь... Она поняла все ошибки... и поняла единственное... что все, что ты обретаешь пусть даже хитростью, все это забирается назад... но лишь тогда, только тогда тебе могут открыться истины жизни... истины твоего сердца...».

После прочтения этой своеобразной рецензии, в области сердца сладко защемило. Поддавшись на провокацию этого хрупкого, покалеченного временем органа, Лена выпорхнула, как птичка, из одинокой квартиры (дед снова у соседа – зачастил он к нему что-то), и медленно отправилась в сторону парка. Она не знала, зачем она туда идет. Она просто прислушалась к интуиции, к своему ощущению. Сердечко радостно трепетало, словно предвкушая какое-то необычное, радостное событие… Девушка и сама бы не против испытать что-то хорошее – плохого у нее итак было слишком много за ее такую еще краткую жизнь…

* * *
Отчего-то раскалывалась голова. Лена потерла виски и удивленно осмотрелась. Глубоко погрузившись в свои мысли, она и не заметила, как вышла на незнакомую улицу.
Здесь ярко горели фонари, несмотря на еще раннее время, матово блестел мокрый асфальт – словно только что прошел дождь, а на самом деле это машина поливала цветочную клумбу, шумела река или озера, или еще какой-то водоем, может даже фонтан.
– Девушка, не хотите, я нарисую ваш портрет? – Кулемина обернулась на голос. Прямо на бордюре сидел уже немолодой мужчина с проседью в густых темно-русых волосах. Возле него стоял стенд с картинами. Ранетка подошла чуть ближе, чтобы рассмотреть их.
– Нет, спасибо. – спортсменка слабо улыбнулась, все еще продолжая рассматривать работы художника. В большей своей степени они были совершенно обычными – пейзажи, портреты, шаржи. И только одна картина привлекла ее внимание.
На ней была изображена вечерняя Москва – яркие огни, темное небо, тусклая луна и едва виднеющаяся за кованой оградой река. И, оперившись на нее, курил темноволосый парень, даже скорее мужчина. Курил тяжело и обреченно, словно в последний раз.
Взгляд Лены скользнул ниже на белую надпись, сделанную художником.
– «Desperation». – прочла она вслух, а про себя перевела: «Отчаяние…».
Мужчина улыбнулся.
– Да, хорошая вышла картина, просто загляденье. Нарисовал ее почти мгновенно, пока парень здесь стоял. – художник кивнул на оградку. Девушка механически кивнула и, попрощавшись с мужчиной, пошла дальше.

Она все еще задавалась вопросом, куда ей идти, что делать, и как забыть его, но все мысли почему-то возвращались к той картине. Что-то ее зацепило, что-то не давало покоя. Вот только бы знать, что?
– Что ж, подходящее название. Даже в какой-то мере жаль его. – Лена замерла. Мысль, пришедшая в голову, была одновременно пугающей и… обнадеживающей?!
Девушка прислонилась к фонарю – и ей сейчас было совершенно все равно, как это выглядит со стороны. Неужели это могло бы быть правдой?!
Басистке не хотелось зря надеяться – вряд ли у нее хватит сил пережить еще одно разочарование, но…

Но неужели на картине был изображен Виктор? Ее Витя?

– Простите. – Кулемина подбежала к уже собиравшему вещи художнику и, тяжело дыша от бега, спросила, переводя дух. – Та картина… Вы можете ее еще раз показать?
– Простите, юная леди. Я ее продал буквально несколько минут назад. Но я могу предложить вам…
– Не надо. – на автомате отозвалась Лена, теряя остатки надежды. – А как давно вы видели этого человека?
– Который купил картину?
– Да нет же! Который изображен на этой картине...
– Ну… Сложно сказать. Наверное, пару часов назад. А что…
– А не скажете, куда он пошел? – вновь перебила мужчину Лена.
– Да в принципе… А что случилось? Понравился? – художник расплылся в улыбке.
– Нет, просто я случайно узнала своего… ммм… знакомого. – замялась девушка, закусив нижнюю губу.
– Ааа! – мужчина вновь улыбнулся и показал куда-то в сторону. – Вроде как туда пошел. И вроде свернул туда, за дом под номером шестнадцать, вон он, видишь?
Спортсменка присмотрелась, прищурив глаза.
– Это тот, из белого кирпича, да?
– Ага, именно он.
– Спасибо большое! До свидания!
– Да пожалуйста. Надеюсь, ты его найдешь! – донеслось убегающей девушке вслед.
Художник еще несколько минут смотрел в том направлении, куда убежала странная девчушка-блондинка. Потом, тяжело вздохнув, он продолжил собираться.
– Эх, молодо-зелено…

* * *
Лена забежала за угол и практически тут же столкнулась с человеком.
– Извините. – смущенно пробормотала она, отгоняя от себя ощущение дежавю. – Я случай…
Девушка подняла голову и замерла, то ли от радости, то ли от страха глядя в удивительные синие глаза, которые были только у одного человека в мире…
– Витя?..

Конец #2

Не смотри на землю, там весна – серая, таящая, тонущая, с тяжестью авитаминоза и влажным, пока еще прохладным воздухом. Там – весна с нарисованными черной тушью ветвями деревьев на грязно-белом холсте падающего неба…

Посмотри в мои глаза, они совсем не такие. Они как полевые травы – сочные, острые, но мягкие, с капельками влажной утренней росы, искрящиеся в заспанных лучах восходящего солнца. Они как море – соленое, бирюзовое, яркое, освежающее, летнее, теплое…

Тонкий палец к губам – молчи. Хрупкая, светящаяся тишина кажется самой важной. Губы, сомкнувшись, не произносят больше ни звука. А потом испытывающий взгляд на мою улыбку, и медовая сладость – приятным теплом разливающаяся по всему телу. И мурашки по коже – от кончиков ногтей ног до корней волос макушки…

Узкой ладошкой – к теплоте кожи, четко очерченные скулы – линии наших жизней. Выводить непонятные узоры на ткани моего лица жемчужного цвета – с бликами и всеми оттенками соединения розового и белого, почти не видного, похожего на застывшую нежность. И твоего лица, бежевого – такого светлого, тонкого, притягательного, как любой дорогой подарок...

Ниже – легко и плавно по изгибам тонкой шеи – тропа в Никогда, шоссе в Никуда, путь в страну Забвения, дорога в Сказку…

И дальше, тонко, едва касаясь...

А потом – два шага по асфальту, два раза по направлению к собеседнику – «Я люблю тебя».
Это так просто, не нарушая застывшей, растворившейся в воздухе тишины...

Две слезы блеснули, погаснув – словно звезды в ночи...
Едва заметная улыбка – кончиками пальцев по запотевшему стеклу...
Распахнулись сомкнутые крылья ресниц – разлилась вокруг опьяняющая радость...
Дрожь в пальцах – несмело, немного по-детски и очень трогательно...
Теплота дыхания – перышко летит и кружится на ветру…

И где-то там, в груди, чуть выше живота – сладкая, щемящая боль – падают нити мягкой шелковистой ткани кокона – бабочка расправляет крылья…

* * *
Три месяца спустя.

– Странно, да?
– Что?
– Все то, что произошло. Эти два года, ставшие роковыми… Группа, соревнования, ринг… – она тяжело вздохнула. – Порой мне кажется, что это слишком тяжело. Не понимаю, как мы смогли это пережить…
– Трудности лишь укрепляют чувства. Ведь если бы ничего этого не было, мы могли бы и не найти друг друга. Так ведь? – он улыбнулся.
– Наверное, ты прав. – Лена положила голову на плечо Виктора. – Но все равно, мне порой обидно, что нам пришлось столько пережить…
– И это говоришь ты? Не верится.
– Почему? Я что, не могу побыть пессимисткой?
– Почему же? Можешь, просто необычно видеть тебя такой… – Степнов улыбнулся.
Они замолчали. В последнее время им совсем не нужны слова. Главное – быть рядом, быть вместе, быть… ближе…
Взошедшая луна серебрила верхушки деревьев, бросала длинную дорожку на колышущиеся воды. Теплый ветер ласкал кожу, слегка касаясь – но так нежно… до мелких мурашек.
– Вить, а ты так и не рассказал мне, что там произошло. Ну, про ту аварию... – Лена теребила пуговицу, не в силах посмотреть мужчине в глаза, ведь она знала, что для него это больная тема. Но все же не могла не спросить – любопытство родилось вперед девушки.
Даже не видя лица любимого, Кулемина поняла, что он нахмурился.
– Лена… Знаешь, я еще не готов говорить на эту тему. Может когда-нибудь потом… Но не сейчас. Ладно?
– Д-да. Хорошо. – смирилась белокурая спортсменка. – Но знаешь, что со мной, с нами было, когда в новостях сказали, что ты погиб? Ты представляешь, как мы перепугались? Хотя, это не совсем верное слово. Но зато я устроила… ммм… погром в квартире. – девушка смущенно улыбнулась кончиками губ, пряча глаза под челкой.
– Да? Неужели кто-то повторил мой подвиг? – в синих омутах глаз Степнова плясали коварные чертики. – Ай-яй-яй! И это – одна из лучших учениц своего выпуска? И не стыдно тебе? – Лена покраснела так, что помидоры, наверное, сгнили бы от зависти.
– Степнов! Это тебе должно быть стыдно! Он еще и издевается… – недовольно пробурчала бывшая одиннадцатиклассница. – Ты не представляешь, что со мной было... И как я себя чувствовала! Я же думала, что ты никогда не вернешься! Боялась поверить, что тебя нет… Но за два с лишним месяца…
Виктор обнял девушку, прижимая еще теснее к своей груди, и прерывая ее поток высказываний.
– Прости. Я просто не мог… Не знаю, как тебе это объяснить, но мне нужно было побыть одному, понимаешь? Я бы все равно потом вернулся.
– Я знаю, но…
Повисла неловкая пауза.
– Лен, да и потом, мой паспорт сгорел, а без него я бы никак не смог вернуться раньше. А пока новый сделали, вот и прошло столько времени.
Девушка крепко обвила шею мужчины своими тонкими ручонками и уткнулась лбом в область около его шеи. Ее действия говорили красноречивее любых слов. Так приятно было находиться в его сильных, крепких, но таких нежных и мягких объятиях…
– Глупенькая, неужели ты думала, что я тебя брошу? Я ж даже не подозревал, что там запарят такие новости, ведь ничего ужасного по сути и не произошло… – тихо продолжил вещать Виктор.
– Мне так плохо было без тебя… – прошептала Лена куда-то за ухо Степнову.
– Маленькая моя, ну все уже в прошлом. Зачем ворошить былые времена воспоминаниями? Ну, улыбнись, малыш! – щелкнул он по носику расплывающейся в улыбке девушки.
– Знаешь, когда-то я дам тебе прочитать мой дневник. – хитро проворковала Кулемина. – И ты все-все поймешь. Но не раньше, чем ты мне все в подробностях расскажешь! – выдвинула блондинка свои условия, сверкая глазками так, что ей позавидовала бы даже сама царица-луна, которая уже несколько раз успела спрятаться и снова появиться на небосводе, то любуясь, освещая влюбленных своим загадочным светом, то не мешая им, прячась за ветками… Конец лета выдался поистине сказочным и волшебным…
– Давай чуть позже я тебе все расскажу? А сейчас просто побудем вместе? Без лишних свидетелей, так сказать. – Виктор так же хитро улыбнулся.
Девушка в ответ кивнула:
– А как все-таки хорошо, что никто не знает о твоем загородном домике. И пусть он маленький, но для меня это целый замок. И даже с личным рыцарем в придачу. – в счастливых серо-зеленых глазах сверкали маленькие звездочки, тонущие в глубоком омуте его океана…
– Знаешь, Лена, я вот смотрю на тебя и удивляюсь: ты такая тонкая, такая нежная, такая… хрупкая, но сумела все это пережить и не сломаться. Ты такая необыкновенная. Самая-самая. Любимая...
– Витя… – девушка вновь залилась алой краской, едва приметной в свете луны. – А ведь я тебе так и не сказала, что я тебя…
– Тшш. Давай, просто так, без слов?
– Давай… – и снова она утонула в его глазах, растворилась в его объятиях, растаяла от его поцелуев…
Им все было понятно без слов, без других посторонних звуков. Все читалось в их счастливых взглядах, в их радостных улыбках, в переплетениях рук и единении душ…
Они сидели на веранде, смотрели на сверкающие россыпью драгоценных камней созвездия и молчали обо всем, прекрасно понимая, что все у них еще впереди. А уж своего-то счастья Лена и Виктор теперь не упустят…

Думаете, это конец? Нет, для них – все только начинается…