Сериалы онлайн

Хрупкая, нежная, тонкая…
Светлая, близкая, нужная…
Сильная, смелая, верная…
Любимая, лунная, хрупкая…

* * *
На часах было без десяти семь. На календаре – без двух дней Рождество. На коленях – без тридцати страниц прочитанная четвертая книга за снова бессонную ночь. Она сама не знает, почему так любит читать. И когда проявилась эта привязанность к живущим на бумажных страницах героям. Наверное, просто потому, что это ее мир. Ее хрупкий мост на переправах к сказочному миру.
Но она еще никому это не говорила, просто молча переворачивала листы очередной книги.
Книги всегда увлекали ее, всегда дарили ощущение безопасности, надежности, теплоты, но главное – свободы и законченности. Для нее главное, чтобы у всего был свой конец.
И приписка на самой последней строке:
«И они жили долго и счастливо».
Она не представляла себе иного конца, пока не попала в тот мир, о котором столько читала, пока не поняла, что этот мир еще жестче, чем предыдущий.

Она – Елена Кулемина, спортивная гордость района, басистка в школьной группе. Она – девочка со спутанными светлыми волосами, девочка с потрясающими глазами смешанного цвета свежей зелени и темного серо-голубого озера. Она – будущая выпускница, которая единственная не носилась по магазинам в поисках умопомрачительно наряда на бал. Она – верная подруга, которая всегда поможет и никогда не подведет. Она – обладательница спокойного, мягкого, нежного характера, девочка, которая рано повзрослела, хлебнув взрослой жизни. Она – спортсменка, которую закалили тренировки и одиночество. Она – девочка, которая влюбилась в лучшего друга, в тренера и учителя по совместительству.
Лена и сама не поняла, как прочная дружба переросла в любовь. Просто однажды она призналась самой себе, что влюбилась в него и с этим уже ничего не смогла поделать.

Трудно любить, когда тебе не отвечают взаимностью, украдкой ловить его взгляды, мечтать о нем по ночам.
Но Виктор Михайлович – причина ее грез, – никогда не обращал внимания на нее, как на девушку, только как на подругу, лучшую ученицу, спортсменку. Конечно, может, Лена и сама виновата, что не призналась сразу, но… дело ведь не в этом. Да и притом, как сказать взрослому человеку эти заветных три слова, если еще в себе толком не разобралась, в своих же чувствах? Но, то, что учитель физической культуры стал для Лены воздухом – это она поняла уже давно. Безответная любовь сжигает изнутри, окружает сердце пламенной стеной, заставляя задыхаться от слез. Но что она могла сделать? Она всего лишь человек, она всего лишь влюбленная девчонка, которая за своей серьезностью скрывает все чувства и эмоции, но с каждым днем это получается все сложнее и сложнее. Уже и проницательная Лера начала замечать изменения в Кулеминой, но пока молчала, что в принципе ей не свойственно.

Ученица 11 класса вот уже полчаса бездумно переворачивала листок за листком. Впервые книга не увлекла ее, да и мысли постоянно текли не в ту сторону. Она захлопнула книгу так громко, что в такт зазвенела хрустальная люстра, и свалился баскетбольный мяч с дивана – тот самый, который подарил ей любимый мужчина. Но через пару минут в гостиной стало опять тихо. Тихо и пусто, как и на душе у басистки. Девушка встала с кресла и медленно побрела на кухню, которая напоминала о многих приятных моментах, проведенных со Степновым Виктором Михайловичем – ее жизненной радостью. Кто же еще заставит ее улыбнуться только от трех слов: «Физкульт-привет, Кулемина!». «И почему сейчас каникулы?!» – причитала Лена. Вот уже два дня она не видит на пробежке его. Виной тому сильный снегопад или что-то другое? Кто может дать ответ на этот нелепо детский вопрос? Может, чашка крепкого кофе позволит отвлечься ей от мрачных мыслей? Может и так…

«Коснуться его волос, пока он спит или нет?»
Если да, то он может проснуться, и тогда посыплются вопросы, на которые она не сможет ответить.
Если нет, то она может навсегда упустить этот шанс – узнать, каковы они на ощупь.
Слишком трудный вопрос для нее. Но Лена, сама того не понимая, тянет время, а его остается все меньше.
«И вот кто его просил драться на ринге вместо меня?» – Кулемина слегка нахмурилась, сжав губы в тонкую линию, и скрестила руки на груди, показывая свое недовольство. Но только Степнов уже давно мирно спал, так и не съев заботливо приготовленный Ленкой суп с помидорами. Спросив, не хочет ли он мороженое, спортсменка улыбнулась про себя, увидев этого большого сонно сопящего ребенка, и зашагала в сторону кухни. Но что-то ее заставило вернуться обратно, так и не дойдя до места назначения. А дальше как под гипнозом: она присела на корточки рядом с ним, и рука невольно потянулась к черным, как ночь, чуть кудрявым волосам.
– Ленок! – ее окликает долговязый парень-брюнет. Гуцул, Игорь Гуцулов. Странно, она даже пыталась любить этого смешного, слегка рассеянного, но целенаправленного паренька. Это еще совсем недавно было, но казалось, что прошла целая вечность. А все для того, чтобы забыть свои чувства к Виктору… Михайловичу. Жаль, не получилось. «Лишь бы вслух не произнести имя Витеньки… Я уже отчество его забываю добавлять… Я так больше не могу…».
– Что опять случилось, Гуцул? – она укоряюще смотрит на него. «Ну вечно он не вовремя. Как будто специально подходит ко мне в те моменты, когда все мои мысли уносятся в недавнее прошлое. Я ж только и живу этими недалекими грезами…».
– Ммм, – он краснеет так сильно, что не видно ни одной из его двадцати трех веснушек. Она специально считала, просто потому, что любит точность везде и во всем. – Ты не видела Наташку?
«Гуцул теперь с Наташкой. Можно смело утверждать, что это он ее вылечил. Больно было смотреть на Натаху, когда она не могла говорить. Теперь все позади. Как везде все просто, легко. И угораздило же меня влюбиться в учителя… Ну все, Кулемина, ку-ку давно поехало. Гуцулов же ждет ответа, а ты тут философствуешь, руководствуясь фразочками физрука. Ну не дура, а?».
– Она в соседней комнате, они там с Аней что-то обсуждают.
«Дед, наверное, что-то подозревает. Даже друзей пригласил, чтоб я не скучала. Но, похоже, скучают именно они. Или уже нет? – раздается вступительная музыка «Чемпионов любви». – А ведь можно сказать, что с этой песни все началось… Моя любовь к Виктору. Ну почему мы не одни в мире, как поется в песне? Как бы хотелось хоть на мгновение забыть о предрассудках и просто наслаждаться друг другом, не обращая внимания на окружающих, забыть про нашу запретную любовь. Я тону в глубинах его глаз, дышу пополам с ним одним воздухом, вижу по ночам звезды, за которыми наблюдает он. Он говорил, что любит ночь. Я тоже. Одно небо на двоих. Эти маленькие бисеринки на черном покрове ночи кажутся так близко – протяни руку и дотянешься, но с каждым продвижением руки на миллиметр звезды удаляются на километр…Глупая шутка? Или закон подлости?»
– А, ясно. – Лена ловит себя на мысли, что он милый, когда смущается. Но у них бы все равно ничего не вышло. Игорь – он солнечный мальчик, а она любит ночами. Ее свет – это лунный, такой же, как и у Степнова. – А ты можешь ее позвать?
– Конечно. – Кулемина поднялась с пола, где сидела до прихода Гуцула на ворсистом паласе, и медленно побрела на звук оглушительной музыки из ее же комнаты. Момент был упущен. А так хотелось хоть помечтать о любимом, если уж вместе быть не суждено…
«Интересно, а если бы я тогда все же дотронулась до его волос, что бы было…» – в голове пронеслось множество картинок с вариантами, но Лена чуть тряхнула головой, отгоняя от себя эти настойчивые наваждения, и дернула ручку двери.

* * *
– Маришка, тебя что-то тревожит? – она посмотрела на бледную девушку-практикантку. «Странно, обычно студенток посылают на практику в младшие классы, ну или в средние. Но чтоб в выпускной… В образовании случился переворот с ног на голову!» – такие мысли проносились в белокурой головушке юной бас-гитаристки в обычный понедельник, который она запомнила надолго. Как обычно первым уроком была физкультура и Кулемина неслась в школу на семи ветрах. По привычке рванув в спортзал, она обнаружила там сидящего на козле Виктора Михайловича в компании зажигательной рыжеволосой девушки лет двадцати. Метнув уничтожающий взгляд на о чем-то весело щебечущую девушку и улыбающегося руководителя школьной группы Ранетки, спортивная гордость прошла в раздевалку, гордо задрав голову. Как выяснилось на уроке, на который Кулемина даже не хотела выходить из раздевалки – ее вытолкнули буквально силой Наташа и Лера – эта девушка с внешностью и параметрами модели оказалась студенткой физкультурного факультета, и ее направили в школу отработать практику. Лене от этого легче не стало. Она в тот день не сводила глаз со Степнова и этой милой практикашки, которая только возле него и вилась, расспрашивая что, где и как. Тогда Лена в порыве внезапно нахлынувшей ревности «случайно» запустила мячом в спину Марины Олеговны. Но та оказалась довольно-таки проворной, сказывалась физическая подготовка будущей учительницы любимого предмета Лены, и студентка отпрыгнула в сторону, широко распахнув глаза и ища виновника переполоха. Отметив про себя, что еще б пару секунд и мяч угодил бы точно в цель, Кулемина зачем-то полезла на шведскую лестницу. Конец урока был сорван. Ленка веселила одноклассников, вися на перекладине со скучающим видом в позе эмбриона. Этот чудо-вид спортсменки порадовал абсолютно всех. Ну еще бы! Не каждый день увидишь висящую вниз головой серьезную баскетболистку, зацепившуюся руками и подколенной областью за одну из перекладин. И лишь только Ранетки видели, что у Ленки глаза загорелись довольным блеском, но иногда в них проскальзывали и опасные огоньки. Марина как угорелая носилась по кругу – Лерка успела ей позавидовать – если бы она так могла бегать, то переплюнула бы даже саму Кулемину. Но скоро Новиковой надоела практикантка, и она повисла рядом с басисткой на лестнице, виляя ногами. Но, как ни странно, на следующем уроке физкультуры никто не вспомнил происшествий с Мариной Олеговной и все ученики относились к ней с пониманием. Даже Лене понравилась эта непосредственная, наивная девчонка с изумрудными, по-детски чистыми глазками. Марина больше не доставала Степнова расспросами и Ленка свободно вздохнула, сама не понимая, почему так реагирует.
– Нет-нет, все в порядке. – тихо прошептала Марина, дырявя пол или свои кроссовки – разобрать оказалось сложно.
– Брось, я же вижу, что что-то случилось.
– Как ты думаешь, я бы смогла понравиться Виктору Михайловичу? – резко выпалила девушка, повергнув Лену в шок. Внутри начало просыпаться уже знакомое чувство ярости и злости, именуемое в народе ревностью.
– Что? – Ленины зрачки расширяются до невозможности, а сердце отказывается биться. Лена с трудом оседает на лавочку и невидяще смотрит на собеседницу.
– Ну, – смутилась Марина, закусив губу. – Ты знаешь его лучше всех, он твой тренер, а обо мне он забудет сразу же после практики… Или может я смогу добиться взаимности?.. Он мне нравится, Лен, очень… – протянула девушка, как провинившееся дитё. – Он бы смог обратить на меня внимание? Как ты думаешь?..
Кулемина замолчала. Ей так хотелось крикнуть: «Нет, он мой, только мой! Ясно тебе? Тебе не следует мешаться у меня под ногами», но она лишь сказала:
– Конечно. – едва заметная улыбка. – Тебе просто надо быть самой собой. Он тебя обязательно заметит.
– Правда? – глаза Марины радостно сверкают. – Спасибо, Леночка! Ты самая лучшая! Спасибо!
Она вскакивает и куда-то убегает. А Лена вновь тяжело вздыхает, провожая девушку взглядом – красивая, с идеальной фигурой, великолепные рыжие волосы, каскадом струящиеся по спине, яркие глаза. Если бы у нее была внешность Марины, то, возможно, Виктор скорей всего обратил бы внимание на нее, на Лену Кулемину, его лучшую баскетболистку. А так… Марина выиграла… Счет 99:1 в пользу Марины. Но еще пламенеющая надежда билась где-то глубоко внутри. Лена больше не злилась… Зачем? А и правда, зачем ему какая-то замухрышка, которой даже не хватило храбрости отшить конкурентку и признаться в чувствах?
Ответ напрашивается сам собой: незачем.

* * *
Лена блуждает по коридорам школы, не спеша домой – там ей все напоминает о нем. Почему? Она и сама не знала причины. Зашла в библиотеку за новой книгой. И почему она так привязалась к этой макулатуре? Начала читать на подоконнике. Как она и думала, очередная книга не захватила ее. Все мысли сливались в одну массу, из которой выделялось лишь одно имя – Виктор…
Виктор…
Витя…
Витенька…
Она могла часами повторять его имя. Но имя – это всего лишь набор ничего не значащих букв. Лена так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как налетела на кого-то. Она даже слегка удивилась, напрочь забыв, что слезла с подоконника и теперь медленно брела куда глаза глядят.
– Нельзя ли поосторожней? – не глядя, буркнула она.
– В следующий раз буду. Если я тебя покалечу, ученики мне этого ни за что не простят, да и учителя тоже. – мягкий, бархатный голос возле самого уха Лены. Она поднимает глаза и заливается краской. Ярко-алой краской. Сердце подпрыгивает к горлу и начинает биться то через раз, то со скоростью тысяча ударов в минуту.
– Ви-Виктор Михайлович? Прости… те, я вас не заметила. – «Блин, ну вот опять – чуть не спалилась! Почему же мне так хочется называть его по имени и на «ты»… Сама себя не узнаю!»
– Да ничего. Ты не ушиблась? – он осторожно касается ее щеки, а внутри у Лены порхают бабочки. Становится так легко, так тепло.
– Нет, я в порядке. – она усилием воли поднимает глаза и тонет в синих озерцах его глаз.
– Хорошо. – Степнов отстраняется от нее. Кулемина почти физически ощущает холод одиночества, и практически не скрывая обиды, смотрит на него. – Я тебе не говорил, что у тебя очень красивые глаза? Сейчас в них сверкают золотые звезды.
Сердце Лены, сделав сальто в груди, рухнуло уже куда-то вниз, не находя себе места от счастья.
«Господи, сделай так, чтобы это был не сон… Не хочу просыпаться. Прошу!».
– Спасибо…

Сердце ухнуло и замерло, не зная, когда стукнуть в следующий раз. Руки до предела сжаты. В ее глазах – огромный стадион и мельтешащие фигурки. Горло пересохло. Вдох. Выдох. Между ними – Вечность, равная секунде, или даже наоборот. Очередной вираж…кувырок…Такое впечатление, что он не бежит по полю, а летит… Парит в облаках. Но чем выше до небес, тем больнее падать…
Она дышит одним воздухом с ним, но он так далеко…
Резко вниз, до земли – не более полуметра. Еще ниже…Еще… И…
– Команда Степнова Виктора выигрывает соревнование со счетом 50:48! – все трибуны, кроме той, где сидят болельщики проигравших, восторженно вопят. – Вот это бросок! Забросить мяч при падении и попасть – это поистине огромное мастерство! Великого спортсмена видно издалека! – восторженно гласит комментатор и его голос эхом разносится по стадиону и ближайшей окружности к нему. А Лена все никак не может оторвать восторженный взгляд от чемпиона.
Виктор медленно подымается с заснеженной площадки. Он хватается за ногу – наверное, его специально подбили противники. Но у них ничего не получилось – мы все равно выиграли! Вроде этот матч и не школьный, а между городскими баскетболистами, но Кулемина радуется, как будто это она забросила мяч на последних секундах и спасла честь и гордость своей команды, которая в нее верит. Лена уже готова была бежать к нему, чтобы поздравить, и плевать, что подумают окружающие – в конце-концов, имеет она право поздравить своего тренера, но боковым зрением замечает посторонний предмет, летящий к нему.
Баскетбольный мяч…
Кто-то из проигравшей команды запустил его.
Сердце гулко бьется, встав поперек горла. Ей хочется зажмуриться, закричать, предупредить его, но Лена словно онемела – не может пошевелить ни ногой, ни рукой, словно это чужое тело. А голос уже давно перестал ей принадлежать.
Удар…
Хруст ломающихся костей…
Как же так? Как можно простым ударом сломать ребра? Неужели… нет… не может быть. Кто же тут такой сильный? Кулемина, проснись – ты ведь можешь отомстить. Но… почему я тоже падаю… нет… больше… сил…
Лена, как в замедленной съемке, видит происходящее на поле: вот в спину его любимого Виктора врезается мяч, вот Степнов, чуть не кувыркнувшись в воздухе, падает на землю, и по инерции еще несколько метров проезжает по земле, проорав грязный снег носом. К нему спешат друзья, вся команда и медперсонал с носилками. А Лена, осевшая без сил на свое место, с которого она первая сорвалась, узнав, чья команда победила, все никак не может оторвать взгляд от медленно сбегающей тонким ручейком крови из уголка губ Виктора Михайловича.
Медленно-медленно…
Кап…
Кап-кап…
Струйка с каждым мгновением течет сильнее, словно невидимый ветер подталкивает ее в лишь одному ему известное место…
Ярко-алый на снежно-белом. Цвет любви на оттенке смерти… или наоборот? Два несовместимых цвета и так…близко?!
Начинается метель, идет снег. Белый-белый… теперь уже красный между белыми, как начинка для пирога.
Степнова уже отнесли в больничное крыло в спортивном комплексе, взволнованные болельщики почти все разошлись, а она все так же смотрит на бурые пятна. В сознании то вспыхивает, то гаснет мысль, что надо туда, к нему. Быть рядом, быть чуть ближе. Но в душе стало холодно – там тоже пошел снег, только не такой…
Он был крупный, тяжелый, словно овсяные хлопья в утреннем завтраке. Снег постепенно оседал на сердце, покрывая его тонкой корочкой льда. В душу пришли отчаянье и безысходность.
«Он не любит, он не знает, он не любит… – сталью звучал в голове внутренний голос. – Ты для него никто, ты для него – лишь подруга и ничего больше. Он не любит…»
А душа стала тонкой-тонкой, как едва замерзшая гладь холодных луж под ее ногами. Порыв ветра, и – она сломается, рассыплется, будто никогда и не было такой девочки – Елены Кулеминой.
– Нет, нет, это не правда… – еле шептала она, прекрасно понимая, что не права. Взгляд метался по полю, по стенам комплекса, где внутри сейчас находится беспомощный Витенька, по верхушкам деревьев, покрытых белым покрывалом...
Все белое, белое, белое…
Белый – цвет смерти…
А где же цвет жизни? Где цвет силы? Где цвет любви?
Перед глазами отчетливо проносились картинки недавнего матча, и лишь несколько капель звенели в ушах.
Кап…
Кап-кап…
Кровь, красный, жизнь…
Лена словно очнулась ото сна. Она не поняла, что же это было, но главное – все прошло, все кончилось. На сердце вновь стало легко, стало легко верить, что он все-таки любит, что он все-таки ждет.
И девушка с легким сердцем побежала в больничное крыло.

Верит… – эхом звучало в голове.
Ждет… – мелькало перед глазами.
Любит… – пело сердце.

* * *
Больничное крыло. Стойкий запах разнообразных лекарств уже, наверное, впитался в эти стены. Огромные окна и много-много света. Много-много белого…
Лена поежилась, вспомнив свое недавнее наваждение, но, увидев пустующие кровати, все, кроме одной, отогнала мрачные мысли. Виктор Михайлович, милый Виктор… такой хрупкий и беззащитный сейчас. Лицо – белее мела, волосы растрепаны сильнее, чем обычно. Если такое вообще возможно. А ведь сейчас она может узнать, каковы они на ощупь, ведь никто не помешает?
– Это что еще такое? – строгая медсестра возникла словно из ниоткуда. – Девушка, вам нельзя находиться здесь. Степнову Виктору нужен покой.
– Скажите, с ним все в порядке? – Лена проигнорировала речь медработницы и затаила дыхание, боясь ответа, но нуждаясь в нем.
– Учитывая все его предыдущие падения, то можно сказать, что он еще легко отделался.
«Предыдущие падения? – Кулемина застыла истуканом, сердце забилось где-то далеко-далеко, словно оно было вовсе не ее. – Он никогда не рассказывал… Хотя, конечно. Почему он должен был мне что-то говорить о своей жизни… Я ведь всего лишь его ученица… Влюбленная в него глупышка. Интересно, а что он скажет, если я ему признаюсь в любви… Ответит? Маловероятно, но я продолжаю верить и надеяться. Отвергнет? Может быть… Или… Нет! О чем это я? Он никогда не сделает мне больно! Он ведь мой друг, правда?» – поинтересовалась она у своего внутреннего голоса, но услышав в ответ глухую тишину, очнулась от мыслей и полушепотом спросила у медсестры, не решаясь взглянуть ей в глаза, чтобы та не увидела подкатывающие слезы к ресницам, иначе точно не разрешит – не хватало еще расстроить и огорчить пациента. Ему нужно отдыхать, а не успокаивать ревущую девчонку.
– Можно я побуду с ним?
– Это исключено, Елена, если не ошибаюсь. – спокойно, тихо, но отчетливо – возразить нечего.
– Пожалуйста!!! – Лена подняла взгляд на женщину в белом халате, в ее глазах было столько отчаяния и одновременно столько надежды, что доктор не могла отказать бедной девушке. Что-что, а любовь не лечится. А уж ее симптомы целительница знала отлично.
– Ну, хорошо. Полчаса. Но не более.
– Спасибо! – Лена не могла найти себе места от счастья. – Спасибо!
Женщина удалилась. В больничном крыле остались только они – Лена и Виктор. Девушка присела на край кровати. Ее рука несмело потянулась к угольно-черным волосам.
«Мягкие, как шелк.» – успела проскользнуть нелепая мысль в сознании басистки, а в следующий момент Степнов открыл глаза. Он подслеповато сощурился.
– Лена? – чуть хрипловатым голосом спросил он, уже окончательно проснувшись, но вид был какой-то помятый – сразу видно, что ломит все кости и отзывается слабостью все тело.
– Да, это я. Не волнуйтесь, Виктор Михайлович, с вами все будет в порядке.
– Конечно, ведь ты рядом со мной. – слабая, немного болезненная, но по-весеннему теплая, как на зиму, улыбка проскользнула на его измученном лице.
«Бедный… Сильно же ему перепало… И все от одного удара… А может… может ему и до этого матча было плохо, а на игре просто добавились проблемы? И почему он никогда ни с кем не делится? Боится показаться слабым? Но это не так!» – сумасшедшая мысль спорила с догадками – что же могло произойти? От увлекательного копания в неведомых вещах Лену отвлек голос любимого:
– Ты ведь не уйдешь?
– Нет, я посижу с тоб…с вами, пока вы не уснете. – и снова с языка срываются непрошенные слова. А ведь еще немного и девушка не сможет контролировать себя. Особенно в порыве страха или ревности.
– Спасибо.
Кулемина, не разрывая зрительного контакта, нежно улыбается.
– Виктор Михайлович… – неуверенно протягивает и начинает рассматривать узоры на обоях. Лена никак не могла решиться: сейчас или никогда. На личике промелькнула тень испуга, что больше такого шанса может не выпасть и снова какая-нибудь Марина начнет строить глазки его Виктору. Решено – сейчас! Но как сказать… Так сложно… но отступать поздно! Девушка залилась яркой краской. – Вы… вы… я вас… нет, я тебя… – сделала акцент на последнем слове – может поймет? И вдохнув полной грудью, она выпалила. – Я люблю тебя.
И взволновано посмотрела на мужчину. Вздох разочарования вырвался из груди – Виктор уже спал…
Лена сразу же поникла и, опустив расстроено плечи, слезла с кровати Степнова и медленно побрела в сторону окна, чтобы задернуть занавеску, из-за которой пробивалось лучистое солнце. «Оно специально смеется над моей неудачной попыткой?! Весь мир против меня?!» – девушка была готова рвать и метать!
Она и не заметила как, засыпая, учитель физкультуры улыбнулся, находясь в полудреме, в полуреальности, и одними губами произнес: «Люблю…».

Ночь была тихой, глубокой, лунной, с легким запахом ванили и звездного света. Полная луна загадочно мерцала, проливая свой свет на идущую к озеру парочку.
– Виктор Михайлович! – шипела она, с плохо скрываемым любопытством. – Вы что, с ума сошли? Если нас поймает мой дед, нам попадет. И вообще, куда вы меня ведете?
– Боишься?
– Вот еще. – она упрямо вздернула подбородок. – Это вам надо бояться.
– Вот как? – задумчиво протянул Степнов, но глаза его смеялись. – Значит ты – шпион из опасного секретного агентства, и все эти годы следила за мной для коварных планов Борзовой? – Лена аж слегка вздрогнула, услышав это имя – уж больно она терпеть не могла математичку, особенно после того случая в десятом классе. «А ведь она была права… Я люблю его… Но вот только что он чувствует ко мне?». – А я такой наивный простачок верил тебе. Так получается? – продолжал тем временем мужчина.
– Фу, блин… Дурак. – она шутливо толкнула его в бок. – Вы так и не ответили на мой вопрос. В-Виктор Михайлович, мы идем в лес? Вы что. Совсем с ума сошли? – Ленка хотела еще что-то сказать, но лишь немо открывала рот, как рыба.
– Ну что ты разоралась? Если хочешь, можешь вернуться.
– Я вас одного не оставлю. – спокойно произнесла девушка, но в глазах уже сверкали яркие огоньки, требуя приключений и адреналина.
Как резко у нее меняется настроение – не успеешь моргнуть, как перед тобой уже совершенно другая личность! Удивительная девочка! Такая светлая, нежная.
– Вот и славно. Тем более, что мы не в сам лес идем, а только по его окраине пройдемся. Я тебе кое-что показать хочу. Идет?
– Ладно-ладно. – проворчала Кулемина.
Дальше шли в полной тишине. Два неярких огонька на карманных фонариках освещали дорогу. Минут через десять лес расступился, и взгляду учителя и его ученицы предстала небольшая поляна и озерцо чуть подальше.
– Мы пришли.
– Что вы задумали?
– Тсс. – физрук подошел чуть ближе, и расстелил какую-то ткань на едва приметном стволе поваленного дерева в тонком слое снега, практически возле самой воды. – Садись.
– Зачем это?
– За шкафом. – неопределенно буркнул Степнов.
– Что…
– Слушай, Ленка, ты можешь чуточку помолчать, а? – затем его голос смягчился. – Прости, я не хотел.
– Да ладно, забыли. А что вы хотели показать мне? – басистка уже даже не скрывала своего любопытства и озиралась по сторонам. Была в этом места какая-то загадка, тайна. Луна – царица ночи, мелькала на зеркальной поверхности темного озера, чуть покачиваясь в такт небольшим волнам. Для Лены в тот вечер было две луны – его и ее. Ее луна – это отражение его, ее луна – в воде. Его – высоко в небе. Дотянуться невозможно, но она всегда рядом со своей тенью, со своим играющим отражением на шелковистой глади озера.
– Садись. – он вновь указал на расстеленную ткань. Лена покорно опустилась, Степнов – рядом.
– Что дальше?
– Тсс. Не надо слов. Сейчас сама все увидишь. – недавний чемпион города подвинулся чуть ближе к девушке и легко обнял ее. Лена покраснела, но вряд ли в темноте это было заметно.
– Почему? – почти невесомо прозвучал ее вопрос в этом волшебном месте. Она никогда не была возле этого озера. Даже не знала о его существовании. А сейчас, ночью, здесь царила непринужденная и даже романтическая атмосфера – даже холод не ощущался в эту ночь, а ведь еще днем Лена как фурия ворвалась с улицы домой и около десяти минут грела отмороженные пальцы на батарее.
– Смотри. – Степнов указал в сторону озера. Девушка не сдержала восхищенный вскрик. Как она не заметила красноватое очертание возле самой луны? Марс, точно. Теперь он медленно закрывал своим ярким кругом ночную странницу – спутницу влюбленных. Лунный свет, казалось, просвечивал сквозь планету и делал ее похожую на призрачное существо, пришедшее из самого рая. Интересно, и почему планеты кажутся живыми?..
– Как красиво… – с губ срывается едва слышный восторг – так не хотелось нарушать этот чудесный момент громкими звуками и пустыми словами.
– А ты не хотела идти. – чуть насмешливо звучит такой родной голос возле ушка.
На улице было довольно-таки прохладно, поэтому она неосознанно придвинулась ближе к обладателю этого голоса. Степнов же прореагировал на это весьма странно, по мнению девушки, – он не оттолкнул ее, а лишь сильнее обвил руками за тонкую хрупкую талию. Лена посмотрела ему в глаза. Сейчас они были синими-синими, словно верхушки летних гор на картинках в энциклопедии.
– Виктор… Михайлович…
– Что?
– Я давно хотела вам сказать, что… я люблю вас… – она, сказав это, стыдливо опустила голову. Лена знала, что он может уйти сейчас, может не понять, но ничего не могла с собой поделать. Держать в себе это она больше не могла.
– Леночка… – ласково позвал ее черноволосый мужчина, а затем, аккуратно взяв ее за подбородок, поднял ее лицо. Их глаза встретились. – Знаешь, я ведь тоже… – их губы начали сближаться. – Люблю…

* * *
Звон будильника раздался в тихом помещении, словно гром среди ясного неба. Лена подскочила и со всей злости шандарахнула телефоном об дальнюю стенку. Несчастный мобильник свалился на ковер на полу, оттолкнувшись с жалобным позвякиванием от преграды в виде стены. «И зачем я завела будильник – сегодня ж воскресенье, да и еще каникулы… Наверное по привычке… Такой сон… И такой облом…»
Она, откинувшись на подушку, мечтательно прикрыла глаза. Но сон плох тем, что слишком быстро забывается. Так было и в ее случае. Едва белокурая спортсменка в очередной раз открыла светлые и немного печальные глаза, как недавние грезы растворились в тихом сумраке уходящей ночи, оставив на душе сладко-щемящую грусть и непонятное счастье.
Лена, досадливо поморщившись, спрыгнула с кровати и побежала в ванную.
За окном была зима, падал снег. Крупный такой, белый, пушистый, легкий. Зимнее серебро было повсюду: на деревьях, на земле, на крышах домов. Романтика не покидала этих мест даже в такое холодное время года.
Через полчаса Кулемина уже сидела в пропитанной запахом чая и кофе кухне между двумя дорогими для нее мужчинами: дедом и Виктором Михайловичем, и неторопливо поглощала завтрак. Но она не чувствовала вкуса еды, все ее мысли витали где-то далеко-далеко, там, где закончился ее сон, ее мечта…
Это состояние полутранса не покидало девушку все утро.
– Лена. – девушка не слышит, а лишь упрямо помешивает едва теплый чай.
– Лена! – уже громче кто-то пытается достучаться до ее сознания. Девушка перестала стучать ложкой по чашке и немного поднимает голову – глаз не видно за густой челкой.
– Лен, что случилось? – до басистки наконец-то доходит смысл слов и она, мотнув головой, улыбается.
– Ой, извините. Я задумалась просто.
– А врать нехорошо. – насмешливо отзывается хитрый голос синеглазого брюнета.
– Виктор Михайлович! – укоризненно тянет. – Ну что я, не могу немножечко попарить в облаках? Или мне это не свойственно, как другим девушкам? – теперь уже насмешливо продолжает она. – С моими-то родственными связями. Правда, дедуль? Умение отключаться от реальности у нас наследственное, Виктор Михайлович! – задорно смеясь, девушка выпорхнула из-за стола, так и не хлебнув ни глотка чая.
– Что это с ней? То грустит, то смеется… – недоуменно спрашивает физрук, все еще глядя на дверной проход, за которым скрылась его ученица.
– А кто ж ее знает? Ленка – загадка, она как книга. Иногда можно прочитать между строк, а иногда книга написана на иностранном языке. Или самый кульминационный момент скрыт за ключиком, который показывается не всем, а лишь избранным. – улыбнулся Петр Никанорович. – Ты ешь, Виктор, а то остынет. А потом поговоришь с моей непутевой внучкой. Тебе поправляться нужно. – улыбка начала исчезать с лица фантаста, которое приобрело строгое выражение. Немного помолчав, он добавил. – Вот скажи мне, зачем ты пошел на ринг вместо Ленки? Мы как-нибудь сами бы разобрались… А то вот как тебя покалечили…
– Знаю я, как бы вы разобрались! – в привычной манере прикрикнул Степнов, перебивая соавтора. – Ленка – еще ребенок. У вас больное сердце. Лишние волнения вам ни к чему! А я спортсмен – у меня есть спортивный азарт и закалка.
– Может оно и так, но на матче в тебя попали обыкновенным мячом и ты отключился на два часа. – возмущенно возразил Ленкин дед.
– Ну, я уже в порядке. Я вам помог, а вы мне. Мне прямо неудобно. Приютили меня у себя, как будто мне жить негде. – рассмеялся Виктор, забыв напрочь об овсянке.
В это утро никто толком не позавтракал.
– Да. Я помню взволнованную мордашку Лены и как она упрашивала нас обоих, чтоб ты остался на пару дней у нас. Как будто я мог быть против. – Петр Никанорович тоже отложил ложку в сторону.
Да, сегодня им точно предстояло быть голодными до обеда.
Кулемина услышала из кухни невнятные слова и веселый хохот. Любопытство пересилило, и она тихонько открыла дверь. До ее слуха донесся отрывок разговора.
– Хм. Ленок упрямая. Я думал, она меня добьет, если я не соглашусь.
Лена ухмыльнулась. В памяти участливо всплыли картинки трехдневной давности. Она тогда серьезно беспокоилась о состоянии Степнова. Шутки со здоровьем плохи – он сам так говорит. А о нем даже позаботиться некому – он ведь сам живет…
– Обо мне говорите? – в проеме двери показалась блондинистая макушка.
– А чего это ты светишься, как новогодняя гирлянда? – поинтересовался школьный руководитель Ранеток. – Проснулась – была сама на себя не похожа, рассеянная, настроение ниже плинтуса. А теперь довольная и блестишь, как начищенный самовар? – и сам же ответил на свой вопрос, лукаво поглядывая на Ленку. – Аа, я кажется, знаю. Приснился зеленоглазый блондин на белом Мерседесе? – в насмешливой форме прозвучал уже который по счету вопрос. Но сердце на миг как-то странно забилось.
– Приснился… – в глазах Ленки вовсю резвились маленькие чертенята. – «Вот только не блондин, а брюнет. И не зеленоглазый, а синеглазый…и не на Мерседесе, а скорее на спортивном козле…» – мысленно исправила она и снова убежала из кухни, крикнув на ходу:
– Я на пробежку! Если вы себя хорошо чувствуете, Виктор Михайлович, то догоняйте! – удар захлопнувшейся двери и от Ленки и след простыл.
– Ну что за девчонка! – хором прозвучали оба голоса: Петр Никанорович и Виктор Михайлович удивленно переглянулись и разом рассмеялись.
День пронесся в одно мгновение. После завтрака Ленка с физруком носились по парку, забрасывая друг друга снежками, и резвились как дети. Домой заскочили только чтобы перекусить – желудки требовали пищи после полнейшего отсутствия завтрака. Они, в отличие от спортсменов, не были намерены голодать. Два часа в квартире – и они успели поесть и согреться. Дальше – повторение развлечения. Ближе к вечеру Лена и Виктор, оба усталые и довольные, сидели на полу, оперившись спинами в диван, и сочиняли в шутку нелепые рассказы и вносили их в роман Петра Никаноровича. Тот сначала был слегка недовольный, что над его работой глумятся, но вскоре и сам начал участвовать в этом увлекательном занятии, которому бы позавидовали все юмористы мира.
Уже ближе к десяти вечера, сидя в гостиной и доделывая домашнее задание по математике – завтра ведь начинается учеба, и Борзова не посмотрит, что были зимние каникулы и праздники, – девушка задумалась, что же такое она сказала Виктору во сне, и что же он ответил ей. На душе вновь стало как-то пусто, будто она упустила что-то важное из своей жизни.
Дверь открылась и в гостиную зашла мужская половина обитателей этой квартиры. Оба о чем-то увлеченно беседовали, и Лене ничего не оставалось, как вновь сесть за учебники.
Минут через двадцать Петр Никанорович пошел спать, пожелав всем спокойной ночи, а в кресло рядом с Кулеминой плюхнулся Виктор Михайлович.
– Лена, можно задать тебе вопрос?
– Конечно. – она ответила довольно-таки сухо, так как немного обиделась, что он все это время разговаривал с дедом, а с ней ни словом не обмолвился.
– Ты сейчас занята?
– Нет, а что? – глаза Степнова загорелись, а Ленка лишь пару раз хлопнула ресницами, ничего не понимая.
– Пойдешь со мной смотреть на лунное затмение?
– Виктор Михайлович…

Сон начинает сбываться? Лена ж не спит, правда? И вряд ли это параллельная реальность – она ж не героиня романа деда. Что же это тогда?..

Она смотрела на него, попутно стараясь читать учебник по истории. Но строчки проплывали мимо сознания, не оставляя намеков на то, чтоб они вообще были прочитаны. Пустые слова, пустые события, пустые даты. Раньше ей нравился этот предмет, она любила окунаться в прошлое, невольно ассоциируя себя с какой-то исторической личностью, погружаться в те времена. Но не сейчас. Теперь ее вообще мало что интересовало. Почему? Все началось в средине марта. По крайней мере, так она решила для себя и пыталась убедить в этом свое сердечко, которое упрямо не соглашалось с голосом разума и твердило свои заученные временем слова, как заевшая старая пластинка.
Лена с-под челки наблюдала за дедом и Виктором Михайловичем, высовывая время от времени заинтересованную мордашку из-за страниц книги. Девушка сильно волновались за Виктора в последние дни. Он часто ходил к Савченко, после чего возвращался взволнованный, бледный и уставший. Несколько раз он даже опоздал на уроки физкультуры. Раньше такого никогда не было! Чтобы Степнов, да и опустил возможность погонять «бегемотов», как он называл неспособных учеников, по залу! Что-то тут не то… Такой проницательной оказалась не только Кулемина. Уже который урок в спортзале царит зловещая мертвецкая тишина, что даже слышно, как выпускники переводят дыхание после очередной разминки или пробежки. Парни старательно отжимались, подтягивались и выполняли все нормативы. Девушки перестали симулировать – даже Лерка и та честно сдала 10 кругов по залу. На пятерку не дотянула, конечно, но честно заработанная твердая четверка изысканно украшала страницу журнала 11-Б класса на фоне «эннок» и троек напротив фамилии «Новикова».
Погрузившись в свои воспоминания, Лена и не заметила, что в комнате стало слишком тихо. Лишь глухой стук пальцев по клавиатуре отбивал четкий ритм, то тихий и плавный, то громкий и шальной. Жбурнув учебник истории, раскрытый на средине параграфа, Лена устало откинулась на спинку дивана, рассеяно ища потухшими глазами Степнова. Вроде минуту назад он был здесь, жестикулируя руками и что-то оживленно рассказывая под такт движений. Петр Никанорович словно понял состояние внучки и, отложив в сторону недопечатанный роман, подсел к Лене. Девушка отчетливо помнила фразу деда, в которой он говорил, что не понимает, где пропадает Виктор – несколько вечеров он исчезал неизвестно где.
Лена не могла просто ждать, пока Степнов им все расскажет, и наблюдать, как медленно угасает их друг. Ей обязательно надо все проверить, такая уж у нее натура – ей обязательно надо все знать наверняка.
Полночь. Только-только часы пробили с какой-то радости тринадцатый удар, почему-то замолкнув именно на этой лишней цифре. Ну и ладно, они всегда ведут себя не так, как надо. Пушистые тапочки на ноги, поверх пижамы – мохнатый халат. Волосы растрепаны, глаза – заспанные, на щеке – след от складки на подушке. Лена решила: тихо-тихо она прокрадется по коридору в гостевую спальню, где сегодня остался на ночь Степнов – дед немного пожурил его как малого ребенка, что тот несколько раз прогулял свою вторую работу – написание романа. И теперь Виктор семимильными шагами проскакивал по сюжету, внося интригующие моменты в фантастический роман, и на этот раз так увлекся, что не заметил, как стрелки на часах уже упрямо приближались к цифре 12. Кулемин почувствовал уже себя слегка виноватым и предложил Степнову остаться на ночь – побоялся отпускать одного среди ночи. А Лена продолжала составлять свой хитрый план: она так же тихо откроет дверь, тихо заскочит внутрь – и ей сможет позавидовать даже кошка, – так тихо она будет шагать. Так же тихо подойдет к окну – а много ли будет на небе звезд, интересно, – но одна единственная предательская паркетина возле подоконника скрипнет под ногой – она еще подумает ступать туда, чтоб Степнов проснулся от постороннего звука, или не надо – а лишь тихо стоять пока он не почувствует ее дыхание, ее легкую улыбку, само ее присутствие. Станет невыносимо тихо, словно небо рухнуло на голову, безумно закружится голова, но это всего лишь иллюзия.
Он сидит в кресле и молча смотрит на огонь – на улице детвора зажгла костер. В его синих глазах пляшут рыже-красные языки пламени, отсвечиваясь от стекла двойным отражением. Ну вот, план не удался. Но Лена не расстроилась. Мягкая улыбка освещает ее личико в полутемной комнате, покрытой мраком. Даже свет фонаря перестал быть ярким – внутреннее свечение девушки затмило его. Наверное, даже луна в эту ночь решила не соперничать с Лениной красотой и всю ночь просидела в тени густых туч.
– Могла бы и не подкрадываться, я и так знаю, что это ты. – он так и не повернул головы.
– Что вы здесь делаете? Почему вы не спите?
– Не хочу. – Виктор пожимает плечами и переводит усталый взгляд на Лену. А у девушки захватывает дух. В темноте его глаза кажутся почти черными, глубокими-глубокими, но пустыми и равнодушными. Ей почему-то стало холодно. Растрепанные волосы, помятая одежда. А он и не ложился.
– Что-то случилось, да? – но Степнов лишь отводит взгляд. – Почему вы скрываетесь от нас? Почему избегаете? – все, что копилось несколько недель с вздохами и всхлипами вырывается наружу. – Мы ведь друзья, Виктор Михайлович! Вы же знаете, что мы с дедом всегда вам поможем, что не оставим в беде. А вы нас избегаете, постоянно пропадаете где-то. И как это понимать?! – слезинки тонким ручейком катятся по щекам. Как давно она не плакала. Она – сильная, она никогда не плачет. Но рядом с ним можно побыть слабой. Он не будет смеяться. Он поймет. Она его слишком хорошо знает. Любимый…
Он мягко обнимает девушку, а она, прижавшись к нему, плачет. Горько. По-детски. Навзрыд. Она знает, что поступает неправильно, но ничего не может с собой поделать. Всю свою недолгую жизнь она старалась быть сильной, и, надо сказать, что это неплохо у нее получалось. Но все-таки она была еще ребенком, она была маленькой девчонкой, которой тоже хотелось утешения. А все это время она давала его другим, не получая ничего взамен. И только сейчас все изменилось, и впервые Лена смогла излить душу. В этих слезах было все: и несделанные уроки, и одиночество, и насмешки одноклассников, и не взаимность. А Виктор просто гладил ее по голове, шептал какие-то глупости, но не просил ее успокоиться. За это Лена была ему благодарна. Они так сблизились за этот год. Все трое – она, он, ну и как же без деда? Порой девушка замечала лукавые огоньки в глазах деда – как будто он знал все про нее, видел насквозь. Но старый фантаст и словом не обмолвился – может потому, что рад был за внучку, узнав о ее чувствах к Виктору? Его соавтор стал для него не просто помощником в работе, но и другом, заменил сына, который далеко-далеко от них всех…
Их «золотое трио» было слишком разным: у всех были разные цели, разные ощущения, разное миропонимание, разные эмоции. Они совсем не похожи друг на друга.
Петр Никанорович Кулемин. Невозможно-наивный человек с запасами извечной фантастики. Он всегда живет эмоциями, не контролируя себя, и редко думая о том, что он говорит. Он из тех людей, которые сначала говорят, а потом исправляют то, что натворили. Ведь часто слова ранят больнее заклятий. Но он ни в коем случае не лишен трезво мыслить – ему просто иногда сложно переключиться с вымышленного мира в реальный.
Она, Елена Никитична Кулемина. Девушка со светлыми, чуть вьющимися волосами и книгой, мячом и бас-гитарой в руках. Наверное, многие думают, что она родилась вместе с этими вещами, которые постоянно чередуются, занимая ладошки девчушки. Лена всегда, ну или почти всегда, права. Они живет разумом, все тщательно взвешивает, а уж потом делает. Она из той категории людей, что сначала все тщательно продумывают, а потом выполняют работу, ничуть не сомневаясь. Многие из них именно из-за трезвости ума и остаются одинокими.
Виктор Михайлович Степнов, удивительно позитивный человек, эмоциональный, забавный, особенно когда повышает голос и старается что-то доказать. Спортивного телосложения мужчина с глубокими, ярко-синими, как летние васильки, глазами, в которых вечно таится печаль. Он храбр, порою безрассуден, самоотвержен. Его ошибки – очередной камень по его и без того уставшей душе. Виктор живет и мыслит сердцем, именно оно подсказывает спортсмену его жизненный путь. И не важно, глупы или мудры его поступки, но идут они от чистого сердца. Такая категория людей мельчает со временем, ведь они – неисправимые романтики, рыцари в белых плащах, побитые жизнью странники. Им не важна их собственная жизнь, им важно спокойствие окружающих. Это всегда привлекало ее в нем. Если бы он был хоть чуточку похож на других, он бы вряд ли стал таким, каким должен был.
Дед – «эмоции», она – «разум», он – «чувства». Такие разные, но такие похожие…
Но слезы рано или поздно заканчиваются, как и ненужные мысли. Елена, все еще тихонько всхлипывая, отстранилась.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что вы рядом... всегда…
Он как-то облегченно вздыхает.
– Это я должен вас благодарить. Без вас…я не знаю, что бы делал.
– Виктор Михайлович, я надеюсь, вы не будете больше пропадать надолго? Мы все-таки переживаем.
– Конечно. Но, Ленок, обещай, что ты больше никогда не будешь меня спрашивать об этом. Если что, я сам расскажу вам – тебе и деду. Ты узнаешь первая – обещаю. Просто сейчас у меня нет сил. – голос брюнета и правда звучал слишком устало и тихо, растворяясь в гнетущей тишине.
– Хорошо. Все будет хорошо. – прошептала Кулемина, изучая глаза собеседника цвета моря.
– Я знаю.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза. Стало жарко.
– Знаешь, я, наверное, буду спать. Завтра вставать рано.
– Хорошо. – медленно кивает она и уже собирается уходить, как вдруг резко разворачивается, повинуясь внезапному порыву и зову сердца, и просто молча подбегает к Виктору и почти невесомо прикасается губами к уголку его губ, и пулей срывается с места, покидая комнату. В груди разливалось тепло, густое, сладкое, янтарное, как пчелиный мед. Тепло, под избитым до скуки, но таким родным и долгожданным названием «любовь»…
О последствиях ее несдержанности девушка решила подумать завтра, а сегодня не портить впечатления от приятного ощущения внутри себя… С мечтательной улыбкой на губах Лена уснула… Этой ночью ей снились яркие и цветные сны.
А рядом, за соседней стенкой, Виктор так же не мог сдержать искренней улыбки, вспоминая шальной вихрь под названием Лена Кулемина. С мыслями об этой чудной девчонке он отправился в сонное царство Морфея. Забавная она, милая, добрая, смелая, сильная, самая лучшая! И, конечно же,… любимая…

Лена еще раз осмотрела спортивный зал. Вроде все, как всегда: аккуратно расставлен спортивный инвентарь, кое-где разбросанные мячи и форма учеников, на любимом козле Степнова вибрируют мобильные телефоны. О, вот и отличие нашлось – Виктор Михайлович не разрешал устраивать склад предметов связи на ненавидящем девчонками предмете с диким народным названием – «козел». А сегодня никто не сказал ни слова упрека… Ввиду отсутствия учителя… Только одно вызывало пустоту в глазах девушки – подсобка была закрыта. Дядя Петя, конечно, давал Ранеткам ключи, чтобы они могли репетировать под наблюдением Игоря Ильича. А вот куда подевался второй руководитель никто не знал… Исключение составлял лишь директор школы, но тот упорно молчал, ссылаясь на «это личное дело Степнова». Видите ли, он не вправе рассказывать. Захочет – Степнов сам все им объяснит. В голове всплыл тот ночной разговор с Виктором Михайловичем. А ведь он еще тогда был чем-то расстроен… А тут еще и она свалилась на его голову с глупыми слезами – у него ведь и так проблемы были, а она… Ленка думала, что никогда не сможет себя простить! Он исчез пять дней назад. Лена обыскала все кабинеты, как только узнала об отмене физкультуры на целую неделю – ни в подсобке, ни в столовой, ни в учительской его не было. Как и Шрека. Кулемина готова была прижать директора к стене и пытать до тех пор, пока он не расколется и не скажет, где черты носят этого идиота физрука?!
Она возвращалась домой после репетиции, которая прошла ужасно – девушка играла мимо нот, руки предательски дрожали, впрочем, как и она сама – от незнания что с ним, где он, с кем… На миг проснулась ревность, но Кулемина послала ее куда подальше и покрутила в руках мячик, поднятый с пола. Ранетки не трогали Ленку, не забрасывали вопросами, что уже было на них не похоже – но они хорошо знали подругу и переживали так же, как и она. Но им было невдомек, почему исчезновение Степнова так выбило басистку из колеи. Раньше она всегда была на высоте, всегда великолепно играла, даже когда родители были в плену… А тут так расстроилась… сама не своя… в глазах слезы, готовые в любую секунду потечь градом…
Вздернула голову к небу, подставляя лицо встречному ветру. Хоть и весна на улице, но погода особо не баловала. Вот и сегодня тоже небо было пасмурным, грозные тучи застилали вечернюю синеву. Синий… цвет его глаз… цвет, в котором она потерялась, заблудилась, утонула… его глаза такие глубокие и далекие, как это небо… а ее глаза как те тучи – серые, но с хитрой зеленой искоркой, словно молоденькая травка на фоне озера.
Так за своими размышлениями Лена и не заметила, как ноги сами донесли ее до подъезда. В окнах непривычно темно. Вдохнув напоследок полной грудью свежий, чуть влажный воздух, предвещающий дождь, девушка захлопнула за собой бронированную дверь и поднялась на один лестничный пролет. Но внутри что-то запротестовало, заставляя баскетболистку спуститься вниз. Кулемина послушно пошагала обратно по ступенькам. Остановилась возле почтового ящика. Странно, раньше она редко заглядывала внутрь. А зачем? Кто будет ей писать? Друзья в школе. Родители предпочитают звонки письмам. Разве что очередные фанаты деда изредка пишут. И откуда только адрес узнают? Снова витая в облаках, спортсменка открыла дверцу ящика. На ладонь выпал белый конверт. Сердце перестало биться, дыхание перехватило – стало катастрофически не хватать воздуха. Молясь, чтобы это было известие о Викторе, Кулемина перевернула конверт стороной адресата…

Лена влетела в квартиру, рванула в зал и, сев на подоконник, дрожащими руками развернула сложенный вчетверо лист...

«Привет, Леночка.
Извини, что начинаю так банально, но… (дальше зачеркнуто пару строк). Прости, что не предупредил ни тебя, ни Петра Никаноровича, что уезжаю. Обещаю, что это ненадолго. После весенних каникул я вернусь. Просто у меня есть одно важное дело. Извини, не могу сказать какое. Но ты же понимаешь?.. Уверен, что ты понимаешь, Ленок. Только Савченко знает, где я сейчас и чем занят. Но он никому не скажет по моей же просьбе. Ты там тоже сильно не надоедай ему с расспросами, ладно? Ты обо всем узнаешь первая, как только я вернусь. Я ж тебе обещал, помнишь?»

Лена тяжело вздохнула и прикрыла глаза на минуту. «Мне кажется, или это был тонкий намек на тот вечер?..» Не найдя ответа, девушка продолжила читать письмо. Аккуратные буквы, четкие слова, ровные строчки… Провела ладошкой по листку, едва дотрагиваясь до белоснежной бумаги. «Виктор как будто рядом… Я словно каждой клеточкой своего тела ощущаю его присутствие… его энергию, передающуюся через рукописный текст на бумаге… Так странно… Так сложно… Немой вопрос… Ее вопрос. Немой ответ… Его ответ. Может даже лучше, что он написал, а не позвонил?.. Я могу не спеша вчитываться в его слова…» Перед глазами всплыл образ Степнова. Он, наверное, как обычно чуть грыз ручку, когда нервничал, или не знал, как лучше сформулировать свои мысли. Ленка улыбнулась – она так хорошо знает физрука, что может на расстоянии предугадать его действия. Вот сейчас он волнуется, наверное, ходит по комнате взад-вперед, думая, получила она его послание или еще нет. И как она отреагирует на это маленькое письмецо. Может она не обидится, что он ей ничего не сказал? Кто знает. Кто знает… Взгляд остановился на непрочитанном еще абзаце.

«Расскажешь все деду, я просто не смог подобрать подходящих слов, чтоб написать и ему тоже. Ты же знаешь лучше меня его взрывной характер. Это только ты у нас самая понимающая, самая отзывчивая. Извини, что подвергаю тебя такому испытанию, как выслушивание морали от Петра Никаноровича. Но я верю, что ты сумеешь найти подходящие слова, чтоб он не переживал за меня и не очень возмущался – я вернусь совсем скоро и мы с ним продолжим наш великий роман. Так ему и передай, договорились? И еще я верю, что ты справишься, ты же у нас сильная!
Если что, пиши мне письма, я с радостью буду их читать, вот только не знаю, как часто смогу тебе отвечать. Адрес найдешь на конверте».

Дочитав до этой строчки, Лена подняла с пола конверт, который упал, когда она начала читать, и снова взобралась на одинокий подоконник. В строке отправителя значился незнакомый для девушки город Реутов. Область Московская. Значит, он не так уж и далеко уехал. Это радует. Снова вернулась к чтению.

«До встречи.
Виктор.
P.S.: Твое пожелание спокойной ночи мне очень понравилось!»

Сердце ухнуло вниз и с ускоренной реакцией поднялось вверх, остановившись в горле и отдаваясь гулким стуком. В подписи лишь имя… Постскриптум… Неужели…? Но она прогнала уже начинавшие полонить ее мозг мысли, поджав ноги под себя, усевшись полностью на белый холодный подоконник. Запотевшее окно, капли на стекле. Пошел дождь, отбиваясь каплями в такт биению сердечка Лены. Обнимая свои коленки, девушка опустила на них белокурую голову. Отстранилась. Бросила потухший, полный боли и отчаянья взгляд на клочок бумаги. Рука непроизвольно потянулась к нему. Осторожно подняла, словно боясь обжечься, и скомкала письмо резким движением. Она чувствовала обиду, даже злость на Степнова, но в то же время… понимала. Если бы он рассказал им о том, что уезжает, они бы не отпустили его. Ни она, ни дед. Но он мог бы хоть намекнуть… Обида чередовалась с грустью. Лена уже успела несколько раз пожалеть, что пожмакала единственную весточку он него за эту неделю.
Но тут девушка обратила внимание, что на улице стало темно. Искоса взглянула на комнатные часы и испуганно застыла, едва не свалившись с уже родного подоконника – девять вечера! А она еще не сделала уроки – а ведь уже выпускной класс, и даже ужин не приготовила, хотя дед попросил ее, сказав, что задержится у соседа. Следующих пару часов Ленка носилась по маршруту: кухня – гостиная – прихожая. Пока на кухне кипятилась вода для макарон, она на ходу досчитывала задачу по математике, время от времени вылетала в прихожую в компании учебника по физике, чтобы проверить, не пришел ли еще дед. За таким бешеным ритмом она успела забыть о письме, спрятав его в сумку…

* * *
Лена вспомнила про письмо лишь день спустя и то поздно вечером, когда сидела у себя в комнате, дописывая реферат по биологии. Она была очень зла. Сегодня Кулемина поругались с Гуцулом – тот накричал на нее за то, что она раньше не сказала ему, что Степнов решил уехать, а значит, тренировки отменяются. Конечно, этот идиот, как обычно, ничего не понял, или понял, но не так, как надо. Хотя может он еще не отошел от болезни, вот и психует – его не было в школе две недели с диагнозом «грипп». Правда, прощение он-таки потом попросил, но неприятный осадок на душе остался. И еще лучший друг называется. Раньше он не был таким нервным. На тренировках всячески веселил Ленку, что у нее аж живот побаливал от смеха, а тут как с цепи сорвался этот Гуцулов… Лена раздраженно пнула сумку, стоящую у стола. Из нее выпало письмо Степнова. Девушка подняла и осторожно расправила смятую бумагу. Все-таки нехорошо получилось. Ведь он попросил никому ничего не говорить. А она Гуцулу проболталась… Но ведь он должен был знать отчего отменяются тренировки? Деду Ленка сказала еще вчера вечером ¬– почти сразу после запоздалого ужина. Тот отреагировал вполне сносно – даже словом не обмолвился о несерьезности соавтора. Ну а сам соавтор, скорей всего, ждет ее ответа. А она вместо этого злится на него без повода. И почему, спрашивается? Еще вчера сама себе призналась, что поступила бы также на его месте… А сегодня снова резкая смена настроения… Глупо получается. Кулемина притянула к себе чистый лист бумаги и начала писать:

«Здравствуйте, Виктор Михайлович!
Извините, что не написала раньше – просто не было времени.» – спортсменка задумалась, ведь это была откровенная ложь, а она не любила врать. А написать что забыла, рука не поднималась. – «Вы так внезапно уехали, что мы ничего не успели понять. Дед дуется на вас, обещает порвать, когда вернетесь.» – Лена улыбнулась – пусть и он посмеется над ее шуточными словами. – «Жаль, что вы ничего не сказали нам, а так просто исчезли, совсем ничего не объяснив. Я, конечно, вас понимаю, но все же… Мы ведь друзья, мы бы поняли вас, не сразу, может быть, но поняли…»

Лена прочитала написанное. Какой же бред она надряпала! Самой противно! Затем, смяв исписанную до половины бумагу, отправила ее в корзину. И услышав чавканье на дне, взялась за новый лист. Девушка задумчиво посасывала ручку. Ну вот, даже его привычки ее преследуют… Или это она им следует? Паста была очень невкусной, но нервы сказывались. На губах уже отчетливо виднелся синевато-черный след, словно жирная клякса.

«Здравствуйте, Виктор Михайлович!»

На этом ее фантазия закончилась. То, что она написала, было как-то слишком неправильно, слишком обвиняюще. Наверное, Виктор сейчас и сам терзается – Лена за практически четыре года хорошо изучила его. Степнов – он очень чувствителен, но, что странно, не к себе, а к другим. Чужие проблемы, беды, переживания он старается разделить со страдающими. Ему просто так легче, ведь сам он привык держать все в себе. Нет, нужно было что-то другое. Нужны какие-то особенные слова, чтоб он все понял…

«Знаю, вам, наверное, сейчас очень одиноко. Мне жаль, что меня нет рядом. Или вас со мной. Я запуталась…»

Очередной лист полетел в мусорную корзину под столом. Что-то не то. Что с ней сегодня? Обычно Лена никогда не лезла за словом в карман, а тут она очень внезапно и чересчур резко словно забыла весь свой словарный запас, словно ее кто-то крепко выжал, и теперь она явно представляла, как чувствуют себя лимоны и апельсины после соковыжималки… Таким текстом она сбрасывала свои переживания на него. А нужно было дать понять, что они скучают по нему, что ждут, что не злятся. Лена в очередной раз куснула ручку и затем что-то быстро застрочила. Когда девушка закончила, она пробежала еще раз по листку и видимо осталась довольной. Соскочив с кресла, Кулемина быстро выбежала из квартиры и бегом направилась на почту – хорошо, что отделение связи совсем рядом с ее домом. Конверт благополучно приземлился на дно почтового ящика. Пять минут – и она снова дома, снова сидит на своем любимом диванчике с довольной полуулыбкой на светящемся личике.
Завтра утром ее письмо отправится по наспех написанному ей адресу к любимому человеку. Глаза начали сонно слипаться – сказывалась вчерашняя бессонная ночь. Почему-то почти всю ночь девушку мучили кошмары, и она уснула ближе к рассвету. Бросила сонно-скучающий взгляд на мобильник – 22:13. Не поздно вроде, а спать хочется ужасно… С трудом подавила зевок. Нет, все-таки нужно идти на боковую… Перед тем, как лечь в кровать, Лена еще раз прокрутила в голове текст записки, по-другому это чудо не назовешь. Конечно, для многих это было бы не понятно, но она была уверена, что Виктор ее поймет…

«Скучаем, любим, ждем. Возвращайся поскорее…»

Следующие пять дней прошли, как в тумане. Лена жила от письма до письма, отвечая на вопросы друзей и деда не задумываясь, скорее на автомате. Из рук все валилось, все мысли были направлены лишь к нему, а в голове вертелась лишь одна фраза: «Я сильная, я справлюсь…». Девушка жила лишь этой нечастой перепиской. Виктор писал редко и кратко: на три ее письма он присылал всего одно. Тем не менее, ответ на ее первое письмо пришел на следующий же день.

«Привет, Ленок.
Я в порядке, не беспокойся. К началу учебы я уже буду в школе. Пока.
Твой В.М.»

Лена несколько раз прочитала его подпись, и весь мир прекратил на миг свое существование. «Твой В.М. Что он хотел этим сказать? Он вроде никогда не сокращал свое имя до инициалов… С каждым разом узнаю о нем что-то новое… И мне это нравится безумно!» – девушка улыбнулась своим мыслям, зажмурившись от яркого солнца, светившего в окошко. Наконец-то весна вступила в свои полноценные права, прогнав зиму и дожди далеко-далеко – туда, откуда они не смогут возвратиться, и не будут надоедать своими капризами. Мобильник уже две минуты разрывался от бесконечных звонков. На мониторе мелькала надпись «Лерка», но Лене было сейчас, мягко говоря, не до разговоров. Извинившись мысленно перед Новиковой, Кулемина отключила телефон. Она потом все объяснит Ранеткам, а сейчас Лене хотелось только одного – побыть одной в компании с полупустой бумажкой, которая ценилась во все блага вселенной… Перед глазами снова всплыли незначительные строчки. Девушка уже наизусть заучила это послание, но не могла оторваться от созерцания его почерка. Это ведь его рука писала… Такая сильная, мужественная, родная…
Его письмо состояло всего из трех строчек, девятнадцати слов, шестидесяти восьми букв и восьми знаков препинания. Слишком кратко и никаких намеков на свое состояние. Не то, которое написано, а настоящее, реальное. Это была лишь сухая констатация факта и ни одной эмоции. Конечно, Лена понимала его, но все же... Была ли она зла на Степнова?
А можно ли сердиться на любимого всей душой человека, который в данный момент, возможно, подвергается какой-то опасности? Не просто так же он не захотел сказать причины своего отъезда?
Вот в том-то и дело.
Но Лена давно поняла, что нужно быть стойким оловянным солдатиком, не бояться никаких трудностей и преград. Жизнь – она сама по себе испытание. Может на прочность, может на слабость… Для кого как. Для нее жизнь была полосатой зеброй. Как там говорят в легендах? Жизнь состоит из черной и белой полос, чередующихся через раз? А кто сказал, что все шагают поперек полос? Может, есть исключения, и часть людей идут вдоль одной полосы? И почему зачастую это черная полоса… Риторический вопрос… Пустой ответ…
Но больше всего девушку раздражало то, что все его письма были одинаковыми, словно все мысли из-под копирки. Лишь написаны они были разными словами.

«Привет, блондиночка!
У меня все хорошо. Я очень соскучился по вас: по тебе и нашему любимому фантасту. Но по тебе больше. Как там дед? Пишет роман или ждет своего бездарного соавтора? Хочу назад, в школу. Даже по этим бездарным ученикам до жути соскучился!
Пока. Степнов».

Как всегда краток. Как всегда ничего о нем. Как всегда ничего о ней. Как всегда ничего о них. Она чуть ли не до дыр зачитывала каждое послание Виктора Михайловича, стараясь разглядеть хоть какой-то намек на то, что он любит ее, прекрасно понимая, как это глупо. Но Лена ничего не могла с собой поделать. Лишь отчаянно надеялась на взаимность. А ввиду последних писем надежда начинала теплом разливаться в груди, обволакивая сердечко пеленой счастья. Еще раз читает письмо. Улыбка на лице, озорные лучики в глазах, тепло на сердце, свет в душе. Он, наверное, тоже искренне улыбался, когда писал эти забавные строчки. Вероятно, он чувствовал состояние Ленки и хотел развеселить этого белокурого ангелочка с чертиками в глазках. Ну что ж, ему это отчасти удалось. Но не до конца – ведь он не рядом, хотя обещал… Ну ничего, две ужасные недели в школе без него прошли, осталась еще одна. Всего лишь одна… В два раза меньше ждать… На каникулах ее хоть не будут доставать эти дебилы-одноклассники! Злость захлестывала девушку, когда она вспоминала последние дни перед этими ничем не радующими выходными, длиною в целых семь суток – дней и ночей без него… Секунды казались часами, минуты – неделями, часы – годами, дни – столетиями, сутки – вечностью… А недели… А как можно измерить бесконечность?.. Кто-то знает ответ? Нет? Ну что ж… Она и не надеялась его услышать…
Немного спасал Интернет. Она просто так лазила по страничкам, ничего конкретно не искала. На некоторых форумах, сайтах, чьих-то дневниках требовали авторизацию. Ник сам по себе пришел в голову – даже не довелось напрягать мозги. Инфинити… Бесконечность… Это сейчас про нее… Это слово полностью олицетворяло ее душевное состояние… Тяжело… сложно… трудно… Вроде значение одно, но не для Лены. Для нее каждый синоним был лишь той частью, которой так не хватало девушке…

* * *
Письмо отложено в сторону. Нижняя губа слегка закушена, брови чуть нахмурены, сдвинуты в тонкую строгую линию. В памяти всплыла сцена трехдневной давности. Четверг, предпоследний день учебы.
Все – и одноклассники, и учителя, и даже техработники – заметили странное поведение спортсменки в последнюю неделю учебы перед весенними каникулами, чем первые не преминули воспользоваться. Тем более, отсутствие грозного физрука играло им на руку.
Лена направилась в библиотеку – в последние пять дней она сильно отстала в учебе (задание по астрономии на завтра до сих пор не было написано, а Борзова так просто не отстанет – не стоит ее злить). И, тем более, вся домашняя библиотека уже прочитана – надо взять с собой несколько книг, а то на каникулах она умрет со скуки. Но тут путь ей преградила Зеленова собственной персоной со своим вечным спутником – Лужиной.
– Так-так, кто тут у нас? Спортивная гордость школы Елена Кулемина в гордом одиночестве. – слова, исполненные ядом, так и сочились из губ Полины. – А где ж твои верные телохранители-Ранетки? – и сама же ответила на свой вопрос с еще большей отравой. – Новикова, скорей всего, тискает в углу очередного кавалера. Алехина, наверняка, зубрит уроки. Ее вообще что-то интересует кроме учебы? А Прокопьева и Липатова точно выясняют отношения, так? Все никак не могут поделить одного парня на двоих, как обычно? – растеклась в омерзительной ухмылке модель йогуртов и стразов.
– Иди к черту, Зеленова. – посоветовала Лена, гневно сверкнув ставшими вмиг малахитовыми от злости глазами.
Лужина, почуяв опасность, потянула за собой сопротивляющуюся Зеленову в противоположную сторону. Злить Кулемину не стоит – это знали многие. Уж слишком тяжелая рука у милой блондиночки. И ангельское личико еще не повод думать, что и его обладательница такая же. Ангелы тоже бывают с характером!
Больше никаких преград на пути в библиотеку Лене не попалось, и она свободно добралась до хранилища знания и мудрости, и толкнула дверь.
– Здравствуйте. – увидев Светочку Лена подошла поближе.
– Здравствуй, Лена. За очередной книгой? Хвалю. Чтение еще никому не помешало.
– Спасибо. Да я собственно хочу для начала доклад написать, а потом выберу, что почитать. – Лена перебила библиотекаршу, пока та не разогналась и не начала рассказывать легенды и мифы о книгах.
– А хочешь, я тебе сама найду интересные книги? А ты пока попишешь.
– Хорошо. – Кулеминой осталось только согласиться, иначе эссе по астрономии грозит быть незаконченным…

* * *
Спортсменка вернулась в спортивный зал за пару минут до конца рабочей смены и устало рухнула на лавочку у шведской лестницы. Мяч, лежащий между перекладин, упал, чуть не задев Кулемину. Любимый мячик Степнова. И любимый мячик ее. Лена потерла покрасневшие глаза и невидяще уставилась в дальнейшее окно, ожидая Марину, которая с кем-то ругалась в подсобке. Сейчас ей, как никогда, хотелось рассказать обо всем, рассказать, как она любит, что чувствует, но никого не было рядом, кому она могла бы доверить свою тайну. Таких людей никогда не было рядом с девушкой. Лена так сильно погрузилась в свои мысли, что не заметила, как к ней подошла Марина, чуть прикрикнув убегающему ученику, кажется восьмикласснику, который едва не сбил ее с ног, вылетая с кабинета Степнова – значит, это этого мальчишку отчитывала практикашка.
– Привет, Ленуль.
Кулемина, подняв голову, удивленно посмотрела на рыженькую девчушку.
– Привет. Мы, кажется, виделись уже сегодня… – недоуменно протянула блондинка, играя с мячиком.
– Ну, урок не в счет. Я хотела поговорить… Можно, я сяду рядом с тобой?
– Конечно, садись. Разве я могу тебе запретить?
Марина опустилась на лавочку рядом с чуть сутулившейся Ленкой.
– Во-первых, спасибо, что помогла на уроке – сама бы я не справилась с двумя классами.
– Да нет проблем. – равнодушно отозвалась Кулемина, по-прежнему вращая мяч в руках.
– Лена, ты как-то странно себя ведешь. – осторожно начала собеседница.
– Я просто переутомилась. Слишком много занимаюсь. – Марина кивнула в ответ, но было заметно, что она не согласна с оправданием Лены. Они обе молчали, не смея нарушить неловкую тишину, зависшую между ними. Маришка с ногами залезла на лавочку, обхватив руками колени, и положила голову на них.
– Лена, я знаю, что ты любишь его. – как-то обреченно и грустно произнесла рыжеволосая красавица, невидящим взглядом устремившись в окрашенную стену с облезлой штукатурной.
– Что? – Кулемина растерялась и чуть дернулась при таком уверенном утверждении, выронив мячик, который покатился в противоположный конец зала. – О ком ты? И с чего ты вообще взяла, что я кого-то люблю? – она натянуто рассмеялась, стараясь не смотреть в глаза младшей по званию физкультурнице, не зная, чем теперь занять руки.
– Я говорю про Виктора. Ты ведь любишь его. – скорее утверждая, чем спрашивая, сказала Марина. – Думаешь, я это не заметила? Ты постоянно бросаешь на него взгляды, украдкой. Ты постоянно уходишь в свои мысли, глядя на него. Ты просто любишь его. Так же, как и я. – по щеке девушки скатилась маленькая слезинка. – За все время практики я видела, как ты на него смотришь… И как он на тебя… Я поняла, как он к тебе относится… – при этих словах Лена заметно напряглась, вслушиваясь в речь Марины, но она замолчала.
– Мариш… я… я…просто не знаю, что со мной. – Лену словно прорвало. – Да, я люблю его. Я не знаю, что с собой поделать. Но ты достойна его так же, как и я. Я не хочу терять Виктора, хотя прекрасно понимаю, что у меня практически нет шансов против тебя. Ты ведь такая красивая… Зачем ему такая пацанка, как я? Верно подметила Зеленова – у меня от девушки только имя – Елена. И я ему совсем не соответствую… Как будто надо мной посмеялись, назвав так. Тоже мне, блин, Елена Прекрасная! – недовольно фыркнула Кулемина. – Всю жизнь терпеть не могла сказки, где красавиц звали так же, как и меня… – девушка сжимала кулачки с такой силой, что костяшки пальцев белели. Губы плотно сжаты в тонкую линию. Глаза потухли, словно резко выключили электричество. «Какое там значение имеет имя? Факел? Ну да, конечно!» – еще немного – и у Лены может случиться истерика, что из ряда вон выходящее!
– Да ты что, Ленуся? Ты, наоборот, гораздо лучше, чем я. Ты так прекрасно его понимаешь, ты всегда с ним. Он наверняка любит тебя. – спортсменка видела, как нелегко дались рыженькой практикантке последние слова. – Я в этом практически уверена.
– Но я не могу забрать его. Ты – моя подруга, я не хочу терять твоей дружбы. Мы слишком внезапно познакомились, подружились. Я тебя хорошо понимаю, хоть ты и старше меня. А ты знаешь почти все обо мне… Я не могу! Я…
– Нет. – Марина покачала головой. – Я не хочу с тобой ссориться тоже, в любом случае. В наше время так мало таких понимающих людей, как ты. Я просто хочу попросить тебя – не скрывай своих чувств от Степнова. Ему сейчас как никогда нужны ласка и понимание.
– Марина… – Лена подняла слезящиеся от счастья глаза на девушку. – Спасибо… Чтобы я без тебя делала! – она обняла ревущую рыженькую красавицу.
– Я тоже благодарна тебе. Обещай, что будешь звонить мне и рассказывать, как у тебя дела. – Марина многозначительно посмотрела на раскрасневшуюся Ленку, чуть шмыгнув носом, и резкими движениями размазала слезы по щекам. – И улыбнись, кстати! Ну же! Иначе поставлю за четверть тройку и скажу Степнову, что так и было!
– Обещаю… – слегка улыбнулась Лена, в глазах у которой снова появились лучики тепла и надежды, но по щеке предательски скатилась одна слезинка, напоминая блондинке, что иногда и сильные могут плакать…

Я слишком хрупкая,
Но слишком ценная любить.
Я слишком нежная,
Но слишком больно все забыть.
Я слишком тонкая,
Но слишком слабая не ждать.
Я слишком светлая,
Но слишком больно ночью спать.
Я слишком близкая,
Но слишком рядом боль.
Я слишком нужная,
Но слишком сладка соль.
Я слишком сильная,
Но слишком хилая манить.
Я слишком смелая,
Но слишком слабая любить.
Я слишком верная,
Но слишком краткая обнять.
Я слишком лунная,
Но слишком солнечен мой взгляд.
Я слишком хрупкая,
Но слишком четкая все знать.
Я слишком сломанная,
Но слишком целая для вереницы дат.
И слишком любимая,
Но слишком печальная простить.
И слишком твоя,
Но слишком тяжело грустить.

* * *
Неделя каникул пролетела почти мгновенно, дни проносились мимолетно, точнее ночи. Когда по утрам, она бледная, невыспавшаяся, с синяками под глазами шла на кухню, дед обеспокоено охал, но понимающе качал головой. Любовь видно на расстоянии, но только тем, кто любит. Любит так, как никто не может. Любит так, что постоянно кусает губы до крови, ожидая возлюбленного, – нет, не так – любимого. Любит так, как могут любить дети в зрелом возрасте или слишком быстро повзрослевшие дети.
А Лена ничего не могла с собой поделать. Пока на небе безраздельно властвовал Амон-Ра, вся любовь таяла, как лед на солнцепеке и вытеснялась другими, более важными делами. Но стоило лишь Великой Селене посеребрить открытое окошко, мысли о Викторе возвращались вновь, как бы Лена не старалась запрятать их в дальний темный ящик стола.
Девушка перевернулась на другой бок и закрыла голову подушкой – настырная липовая ветвь вот уже почти десять минут билась в окно. Назойливо так.
Тук... Тук-Тук. Тук... Тук-Тук.
Лена «закопалась» глубже в подушку.
– Так, эссе по истории я уже дописала, а по астрономии доделала еще в школе – странно, что Борзова еще в пятницу не проверила и даже разрешила дописать на каникулах, хотя все еще в тот день принесли готовые работы, боясь гнева Терминатора. Значит, осталось еще дописать конспект по химии и… – разговор вслух с любимым плюшевым мишкой не помог. А за окном с завидной регулярностью…
Тук... Тук-Тук. Тук... Тук-Тук.
– Черт! – сквозь зубы ругнулась Кулемина, вознамеривавшаяся сломать ветку, а заодно всю липу «к чертям собачим», вскочила с кровати и… упала обратно, забившись в истерике. В нервической истерии, пока хохот не перешел в бессвязные всхлипывания, – в окно вот уже полчаса бился голубь…
– Дааа, Кулемина… Совсем крыша ку-ку… Сама же насыпала зерна на подоконник, чтоб птиц подкормить. А теперь еще и возмущаешься… – этот душевный разговор самой с собой перебил голос фантаста. ¬¬
– Лен, подойди к телефону.
– Иду, дед… – пробурчала девушка, влезая в пушистые тапочки.
Поговорив с Мариной (а это именно она звонила с утра пораньше), вздох разочарования вырвался из ее горла. Нет, она была, конечно, рада пообщаться с подругой, но так хотелось хоть один раз, хоть на секунду услышать чуть хриплый тембр голоса, произносящего так нежно: «Физкульт-привет, Кулемина». Но на протяжении всех каникул она созванивалась только с Мариной – чуть ли не каждый день. Но так, по крайней мере, ей было легче. А от Виктора до сих пор не было ни одной весточки, он будто канул в лету. Все письма, которые она послала ему, возвращались обратно нетронутыми и не распечатанными даже. Но, несмотря ни на что, Лене хотелось верить в лучшее. Завтра – в школу, завтра – будет физкультура. Завтра – будет он. Он ведь обещал!
По крайней мере, скорей всего.
А ей так хотелось быть оптимисткой.
Но это было одно из немногих вещей, которых она не умела делать в последние дни.
Вы думаете, ее любовь к книгам искренняя? Нет, через насколько лет, – возможно, месяцев – Лена будет ненавидеть книги до глубины души. Просто сейчас она слишком собранная и четкая. Ей надо все знать наперед, она не любит не знать о чем-то, не хочет, чтоб ее когда-нибудь поставили в тупик. Ее самоцель – не огромные знания, – о, нет, все гораздо глубже! – видеть свое будущее так, словно за спиной девушки не шестнадцать лет, а целая сотня. Ей хочется точности и правильности во всем. Не переменчивое «или», а твердое «и». И обязательно надежная опора под ногами.
Возможно, – но только возможно – поэтому ей так трудно любить. Не притворной книжной любовью, а той, про которую сочинили немало сказок, той, без которой не существует «веры» и «надежды». А может, все гораздо проще – непризнание себе замкнутое не собственной рассеянности. Проще же?
Для нее – да.
Трудно признаваться себе в несовершенности мира, но еще труднее – незавершенности самих себя. А поиски идеалов добром никогда не заканчивались.
Ей всегда была нужна твердая почва под ногами – но земля раскачивалась из стороны в сторону, словно маятник. Ей нужна была вера – но было нечто сродни обыкновенной апатии. Ей нужна была настоящая, искренняя и честная любовь – но мечтательные лунные ночи не в счет, она хотела быть сильной для себя, не слабой для других – но сломалась внутри, не выдержав первого порыва Ветра Перемен, забыв снять вешнюю (возможно внешнюю) маску силы.
Лена никогда не считала себя правильной, но помешательство на этом сделало из нее сильную личность… для других… а для себя не полностью…
Ей хотелось больше действия, – о да! – выпить неразбавленную жизнь до дна всего одним глотком, а не обжигаться от каждой новой капли.
Лена всего лишь хотела любить и быть любимой. Но желания никогда не сбываются и она всерьез в это верила. А фанатичная вера – ничего хорошего.
Завтра придет новая вера, – но! – это будет лишь завтра. А пока – очередное догорающее ее же письмо, то, которое так и не дошло до адресата. Для Лены нет нужды хранить их. Зачем ей собственные письма? То ли дело аккуратной стопочкой сложенные конверты Степнова с милыми ее сердцу словами на тонкой бумаге внутри них.

* * *
Мысли о Степнове не покидали девушку все утро. Да и день тоже. Украдкой брошен взгляд на часы – малая стрелка застыла между цифрами 4 и 5. Большая остановилась на отметке 8. Без двадцати пять… Дуга, образовавшаяся между стрелками, стала похожа на загадочно-туманную полуулыбку. Широкую насмешку Судьбы. Лена поймала себя на мысли, что сегодня она слишком много философствует, придавая значение таким глупым вещам, как время… А что такое время, собственно говоря? Мгновения, перерастающиеся в вечность? Или вечность, состоящая из мгновений? А существует ли вообще это понятие – время? Это ж подобно темноте, злу, холоду… Их нет. А эти слова придумали люди, чтоб объяснить их отсутствие. По крайней мере, Лена была согласна с мнением Эйнштейна.
Холода не существует. Есть понятия тепла. А холод – это его отсутствие. Вот и пригодилось знание физики и ее законов. Человека или предмет можно изучить на предмет того, имеет он энергию или нет, излучает ее или нет. И абсолютный ноль (-273°С) есть полное отсутствие тепла. При этой температуре вся материя становится инертной и не способной реагировать. Таким образом, холода не существует. А создали это слово лишь для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла.
А темнота? Ее также не существует. В действительности, темнота есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Используя призму Ньютона, мы можем разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Однако мы не можем измерить темноту. Простой луч света врывается в мир темноты и освещает его. Как мы определяем, насколько темным является то или иное пространство? Мы всего лишь измеряем имеющееся в нем количество света, не так ли? Таким образом, темнота – это лишь понятие, которое человек использует для описания того, что происходит при отсутствии света.
А зло существует? Ведь мы видим каждый день его порождение – жестокость, преступление, насилие – все это не что иное, как проявление зла, скажите вы, но это не так… Зла тоже нет. По крайней мере, его не существует самого по себе. Зло – это просто отсутствие Бога. Подобно темноте и холоду, это слово создано человеком, чтобы описать отсутствие Творца. Бог не создавал зла. Зло – это не вера и не любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло – это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или темноты, которая наступает, когда нет света.
Вот и времени так же нет… Порой кажется, что все эти секунды, минуты, часы – это какая-то детская сказка! Ну как можно объяснить с помощью этих ничего не значащих слов истинную сущность времени? Все это глупо! И тот, кто поспорит, лишь покажет свою недалекость в познаниях мира.
Две серебристые стрелки на часах, казалось бы, замерли всего на секунду, но на самом деле оны остановились навсегда. Именно в это время чья-то жизнь прервалась, вернее, закончилась... может быть, даже не успев по-настоящему начаться. Когда-то, еще совсем недавно, эти стрелки шли, а внутри серебристого корпуса вертелись шестеренки. Тик-так, тик-так – примерно так стучит человеческое сердце. Но вот что-то случается, и стрелки замирают, лишь немного вздрогнув, шестеренки со скрипом останавливаются – закончилась чья-то жизнь. Время – неверный друг, его всегда нет именно тогда, когда оно нам больше всего необходимо. Время, время, время... секунды падают в пустоту, словно шелк соскальзывает на пол с легким шуршанием... Время – великолепный учитель, но, к сожалению, оно убивает своих учеников… Из всех вещей, время менее всего принадлежит нам, и более всего нам не достает его. На часах по-прежнему без двадцати пять – села батарейка. Чертыхнувшись, Кулемина достала с выдвижного ящика стола новый заряд и навела часы по телефону – ровно пять. Казалось бы, прошло мгновение, но растянулось оно на целых 20 минут… С легким шуршанием секундная стрелка начала свое движение по кругу, так же, как и шестеренки внутри, но вращались они каждый в свою сторону и каждый со своей определенной скоростью…
Ища батарейку, Лена споткнулась об сумку на полу возле стола. Ушибла палец на правой ноге. А все потому, что тапки остались на прежнем месте – возле дивана. Лень было обуваться – вот и получай за глупость, Кулемина! Обратно добралась мелкими перебежками, которые состояли из прыжков на левой ноге и прихрамывания на правой. Сумку Лена протянула за собой по ворсистому ковру, чуть было не содрав с него весь ворс. Немного злая начала рыться в школьном рюкзаке. Вспомнила про книги из библиотеки. И что там Светочка ей наложила? Точно книги? Или пару-тройку внушительных строительных кирпичей? Ленка после посещения обители этой девушки с вечными косичками еле сумку дотащила домой. А плечо еще долго побаливало от нераспределенной нагрузки по телу. Ведь весь вес «кирпичей» сконцентрировался на правом боку Кулеминой. Вот и сейчас, благодаря этим книгам, снова пострадал ее правый бок. Но теперь уже нижняя его часть. Тихо-мирно проклиная все на свете, Лена все же выудила из подобия рюкзака стопку книг, которые едва там умещались. Казалось, что засунь еще хоть одну тоненькую тетрадку – и сумка не выдержит, лопнув по всем возможным швам.

«Звенящий воздух ноября порывисто врывается в комнату, наполняя ее не то свежестью, не то могильным холодом – окно приглашающе открыто. С подоконника на стол, не стесняясь, перебираются сухие осенние листья – такие ржавые, медовые, с чуть бордовым оттенком. Их яркость кажется такой неуместной в серой пустоте ноября. Они похожи на неприглашенных гостей – чужие, грустные, совсем-совсем печальные. Они похожи на заблудившихся путников, случайно зашедших в домик у дороги, но не нашедших там хозяев…»

Лена непроизвольно смотрит в открытое настежь окно. Странно, не будь сейчас конец марта, или же в книге описан ноябрь, девушка подумала бы, что кто-то списал с ее мыслей этот маленький абзацик, который она успела прочитать. Зябко поежившись, басистка одела олимпийку и снова окунулась с головой в мир, состоящий из букв, слов, строк…

«Буро-рыжее безобразие ноября перекатывается, сметая пылинки, оседающие на тяжелый, прочный стол из красного дерева. Чуть выше, в правом углу стола стоит изящная фарфоровая ваза – китайский фарфор такой тонкий, что сквозь него проходят, искрясь, скупые лучи ноябрьского солнца. Ваза не пуста. В ней стоит странный букет – оксюморон весенне-летних и по-зимнему осенних цветов: лунник, физалис и тут же лилии и аквилегии. Все они уже давно иссохли, теперь они лишь мумии – ни запаха, ни цвета, ни вкуса... Зачем они здесь? Что они хранят? Может, они – память? Память об улыбках, встречах и разлуках, вечерах у камина и пузатых чашках земляничного чая... Или это душа? Душа того, кто когда-то называл это место домом, того, кто теперь такой же, как эти цветы... Или же часовые на посту? Часовые, ожидающие первых лучей весны и пушистых комочков скворцов на подоконнике, ожидающие возвращения... А вдруг это памятник? Памятник тому, что все мы тленны, тому, что когда-нибудь все теряем смысл, и ты засыпаешь под колыбельную ноябрьских ветров…»

В голове у девушки пронеслась дикая мысль, что она знает автора. Может, она с ним знакома заочно? Бред… Книга была написана, когда ее еще и в проекте не было! Но такое совпадение… Не к месту вспоминается фраза: «Совпадений нет, есть только неизбежность». Ну вот, сделала себе легче, называется, ну что за мысли лезут в голову против желания этого милого белокурого ангелочка? Ленка уже побоялась читать дальше – после этих мрачных, но кажущихся такими реальными и непринужденными строк. Но все же спортивный интерес проснулся, и девушка снова увлеклась.

«Рядом со столом стоит зонтик – такой потрепанный и забытый, что его даже становится жаль... Зонтик опирается на ручку старого кресла, обитого бордовым бархатом, как и положено в классически оформленном интерьере. Кресло стоит прямо у камина. Наверное, хозяин любил тихие беседы у огня, когда за окном размеренно выстукивает ритм блюза тихий осенний дождь, когда из глиняного чайника поднимается легкий дымок и ароматно пахнет летними ягодами или резковатым, чуть горьковатым запахом трав и цветов. Но больше не будет уютной трескотни пламени в камине, не будет теплых осенних вечеров – вместо них остались лишь пепел, да зола – вечные спутники прошлого, извечные останки человеческой жизни, символы одиночества и печали, спутники безысходности, похожие на людей, ушедших из нашей жизни.»

Последние слова Лена уже по привычке за сегодняшний день произнесла вслух.
– Ушедшие из жизни… – еще раз повторила. – Надеюсь, что с моей жизни он не ушел… – тихо вздохнув, Кулемина отогнала ненужные мысли в сторону и, чтобы хоть как-то отвлечься от грустного ожидания, включила тихую музыку в магнитофоне и перевернула страницу книги.

«А вон там, чуть левее камина, на одной из изящных маленьких тумбочек стоит граммофон. Он уже стар и немного потемнел от времени. Интересно, может он все еще играет? Этого ведь нельзя увидеть на картине, правда? Звуки музыки не передать ни одному художнику. И может быть, уходя, кто-то забыл выключить любимую мелодию... Интересно, что бы могло звучать в этой забытой и Богом, и Дьяволом комнате? Наверно, классическое, фундаментальное и характерное разве что Баху или Реквиему Моцарта то, что уже не запечатлевает наша жизнь… Грустный, немного тягучий и горький, как горячий шоколад, блюз. Блюз «Трех часов утра» Кинга или что-нибудь из Эрика Клептона. Или что-то лиричное, тонкое и обязательно французское. Garou или ныне столь знаменитая Лара Фабиан с прекрасными словами: «Je t’aime». Или же нечто лиричное, но горькое, с привкусом полыни между строк. «For no one» Пола Маккартни или «Isolation» Джона Леннона. А может, звучала какая-то конкретная песня? К примеру, «All you need is love» Битлз?»

Лена устало откинула голову чуть назад, на спинку дивана. «Мне уже жутко любопытно, что это за такая изумительная закономерность, что все, о чем описывается в книге, происходит на самом деле и в моей жизни?» – краем уха девушка слушала песню The Beatles «Something».
– Хорошо хоть не играет «Все, что тебе нужно – это любовь»! Иначе из одного диска получилось бы два замечательных блестящих кусочка! – чуть сердито пробурчала Кулемина, массируя затекшую ногу от долгого и неудобного сидения в позе, именуемой в народе «под себя».

«И снова блуждающий взгляд возвращается к центру картины. В самом центре стола, чуть прикрытое осенними листьями, лежит письмо. Скорее всего, оно не дописано и вообще уже никогда не будет отправлено. Жаль, ведь кто-то мог писать его безлунной ночью совсем один, сжигаемый чувством вины и одиночества. Писать его от безнадежности и из последней надежды одновременно, писать лимонными чернилами на листе испанского дрока на рассвете, когда нужно уходить, а сказать хочется так много, но в то же время совсем нечего, потому что слова только все испортят. Писать медовыми сотами на покрытой дегтем бумаге. Писать ярким сентябрьским полднем, когда листва еще не потеряла свой цвет и солнце светит, но это обязательно скоро закончится, обязательно сменится холодом зимних ветров. И об этом так хочется кому-то сообщить, но ведь никто не услышит. Ты забыт, ты ушел вместе с летом. И пишешь ты это серебром дождя на охре первого опавшего кленового листа кроваво-красным закатом, когда душа, мысли и чувства плавятся и сгорают в медленном огне. Ты пишешь, чтобы согреться, хотя никто не заставит вспыхнуть остывшую золу. Пишешь каплями бордо на прозрачной поверхности зеркала...»

– Ну все! С меня хватит! – в порыве ярости Лена со всей силой захлопнула книгу – сейчас тема писем была для нее болезненной. Многолетняя пыль забилась в нос басистки и она чихнула, ослабив хватку пальцев. Держащаяся на честном слове толстая обложка начала плавно съезжать. Кулемина нервно начала ловить эту библиотечную ценность, но не удержала ее в чуть дрожащих руках, и книга завалилась под стол. Несколько особо потрепанных страниц пару секунд покружились в воздухе, словно легкие перышки невиданной птицы, и упали к ногам спортсменки, тихо шурша под ветром, врывающимся в окно. Лене ничего не оставалось, кроме как склеивать этот несчастный предмет, именуемый книгой, попавшийся по чистой случайности под ее порыв. Но подняв страницы с пола, она обнаружила два чистых листа в клеточку, полстраницы альбомного формата, обсыпанного, как густым бисером, математическими формулами, и еще один кусок листика, исписанного мелкими, чуть угловатыми буквами. Обрадовавшись, что книга целая, а это лишь вкладыши из нее, сделанные многочисленными читателями, Лена разгладила чуть смятый лист – тот самый, рукописный. Быстро проскользнув по тексту, басистка вмиг побледнела и начала перечитывать…

«Если вы читаете это "письмо", то меня уже нет. Мне было очень приятно познакомиться со всеми вами. Простите, что не смогла удержаться еще дольше, но сил моих больше нету. Я всем вам очень признательна, ведь только с вашей помощью я смогла так долго продержаться. Только благодаря вам я смогла так долго жить, борясь. Одному парню я обещала стать ангелом-хранителем,¬ я сдержу свое слово (но ангел из меня тот еще). Вова, спасибо тебе за все те теплые слова, сказанные тобой. Саша, я надеюсь, что ты переборешь свой страх. Извини, если что-то не так сказала... Просто я уже сама ничего не понимаю. Ты меня терпела, все мои вспышки ярости, я тебе за это благодарна. Первая моя подруга, Иришка, тебе огромное спасибо за то, что помогла жить с моей болезнью, и я хочу сказать тебе спасибо, за все то, что ты мне сделала. Стасик, ты настоящий друг, я всегда буду ценить твое отношение ко мне. Ты сделал для меня очень много, моя благодарность к тебе неизмерима. Всем большое спасибо! Ведь именно вы дали мне время, время на жизнь. Вы мне его подарили, а этот подарок для меня самое ценное на Земле. Олег, спасибо тебе за те месяцы, когда ты был со мной. Мне так это помогало. Благодаря тебе и маме я боролась до конца, и благодаря вам я не отобрала себе жизнь, благодаря Вам я была. Ты уникальный человек. Я очень тебя полюбила и доверилась тебе. Чувствую, что конец все ближе. Немного жаль, что мне не дано узнать до конца такого замечательного друга, которого я приобрела благодаря знакомству с тобой. Если я попаду в рай, я стану твоим ангелом…
Ваша Юлька.
P.S.: жаль, что мне так и не дано попробовать этой зимой клубники…»

Из глаз девушки капали слезы на лист бумаги… Синие чернила чуть расплывались под мокрыми пятнами… Сильная спортсменка – и вдруг заплакала как малой ребенок, у которого отобрали конфетку. Широко распахнутые глаза, из которых лился целый водопад, закушенные до крови губы, нервно сжатые кулачки и дрожь в коленках – вот что делало Елену Кулемину слабой… Она действительно начала считать себя слабачкой – ведь она едва ли не ревела ночами, когда не было очередного ответа от Виктора. А каково было той девочке, которая написала это прощальное письмо, наверное, последнее в своей жизни? Она судя по всему болела неизлечимой болезнью, которых в наше время очень много, к сожалению… И письмо адресовано всем ее самым дорогим друзьям… Наверное кто-то из этих друзей и забыл об этом послании – пряча от посторонних глаз в книгу… Лена пообещала себе, что больше не будет целыми днями сидеть в душной квартире. Теперь она будет гулять с подругами, веселиться, насколько это возможно в момент отсутствия Степнова. В конце-концов, он жив, здоров, с ним все в порядке – девушке хотелось верить в слова, процитированные из его писем… Все будет хорошо! И уже завтра она его увидит! Должна увидеть.
– Спасибо тебе, Юля… – тихо прошептала Лена в пустоту. Письмо этой девочки открыло ей глаза на мир. Теперь она, несомненно, начнет ценить жизнь. Какой бы сложной она не была! И каких бы испытаний не преподнесла! Лена итак пропустила много недель из своей жизни, которая летит как воздушный шарик, пущенный на свободу в лазурное небо…

Школа №345… Здесь все началось и когда-нибудь здесь все закончится. И ярко-алый маленький звонок будет приветствовать уже других восторженных детишек. И вместе со звуком колокольчика они будут радоваться новым школьным дням, месяцам, годам… Этот же звук будет и прощальным… Как для нее… совсем скоро… Через 2 месяца... Как же быстро пронеслись эти десять лет учебы…
– Лена! – к девушке подскочила Лера Новикова. – Привет! Как дела? Я по тебе так соскучилась! – затараторила она, но, заметив, что Кулемина ее не слушает, внимательно посмотрела на басистку. – Ты что такая задумчивая? Что-то случилось? Что-то с дедом? – не на шутку испугалась балаболка-барабанщица.
– А? Нет же, все в порядке. Просто, что-то меня на философию потянуло.
– Фило…что? – Новикова не поверила в услышанное, быстро заморгав.
– Философию, Лера! – Ленка звонко рассмеялась. – Только не говори мне, что ты не знаешь, что такое философия.
– Эмм… ну, в принципе… и если подумать… – Новикова приняла правила игры и теперь старательно изображала недоумение на милой мордашке. – Но с каких это пор тебя увлекла философия, а, Ленок? – уже серьезнее поинтересовалась она. Новикова будет не Новиковой, если не всунет свой носик во все всемирные дела. Но ответа на свой вопрос от Кулеминой ей было не дано услышать.
– Эй! Лера! Лер!!! – кто-то позвал вокалистку Ранеток с другой стороны пришкольной дороги.
Обе девушки обернулись – им навстречу бежал Леркин Стасик.
– Оу, Лена… Можно я пойду… – тут Лера немного покраснела, почти слившись со своей розовой юбочкой.
– Конечно! – вновь засмеялась Кулемина. – А то твой парень ждет не дождется тебя!
Лера благодарно улыбнулся басистке и поспешила к Комарову, цокая каблучками по ровному асфальту. А ее легкие светлые волосы вздымались на ветру и струились локонами по чуть оголенной спине. Наконец-то погода порадовала теплым солнышком и разрешила девчонкам покрасоваться в легких маечках и футболочках. Еще несколько секунд Лена глупо – по ее мнению, – улыбалась. Когда здесь, так близко, была ее лучшая подруга, жизнь вновь казалось беззаботной, словно не было этих четырех – почти, – беспокойных лет. Ведь Степнов появился в школе, когда она училась уже в восьмом классе. Но они, Ранетки, уже давно не дети, у них давно уже слишком разделились интересы и распределились приоритеты. Их пять девчонок, и все они так не похожи друг на друга. Аня – романтичная хохотушка, Женя – веселая задирала, Наташа – спокойная мечтательница, Лера – оптимистичная озорница, и она – Лена – рассудительная реалистка, как все о ней думали. Спортсменка, глубоко вздохнув, поплелась в душную школу – скоро начнется первый урок. Опаздывать нельзя – математичка загрызет до смерти, если хоть на секунду позже нее войдешь в класс. Ну ничего, зато третьим уроком будет физкультура. И она увидит его…

* * *
На улице Лена так и не встретила физрука, а спортзал был закрыт, когда она заглянула туда перед началом первого урока. Лишь на переменке, после мучительной и страшно нудной алгебры, девушка заметила черноволосого мужчину в буфете за столом, не спеша попивающего растворимый кофе. Пока Кулемина тряслась в проходе, как осиновый лист, вызывая всеобщее недовольство сонных учеников – за каникулы все привыкли просыпаться позже и теперь хотели растормошить себя с помощью бодрящего напитка, – тот как-то уныло и обреченно ковырял в своей тарелке, так и не притронувшись к еде. Лена заставила себя двигаться и направилась четко по курсу – прямо к нему. Подсела поближе. Новикова, которая неведомо каким образом тут оказалась – ведь из класса она вышла последней, – заметив это, одобрительно подняла вверх большой палец, не забывая при этом щебетать со Стасом. Лена вспыхнула и вновь обратила все свое внимание на Степнова, пропустив парочку ударов юного сердечка, уже успевшего узнать горечи и боли любви...
– Виктор Михайлович... Здравствуйте… – она осторожно коснулась его рукой. – С вами все в порядке? Все хорошо? Вы так выглядите… устало… – Лена подвинула стульчик ближе к столику Степнова, держа свое каппучино в чуть дрожащих от напряжения руках.
Мужчина посмотрел на нее своими глубокими-глубокими глазами, почему-то всегда печальными, и у Лены от этого взгляда вновь екнуло сердце. Девушка немного запаниковала, горячий кофе с молоком растекся по столу, а салфетка упала на пол. Лена чуть не полетела за ней следом, нагнувшись, и не удержав равновесия. Но все более-менее обошлось нормально: Лена удержалась на стуле, цепляясь за стол (правда, при этом едва не смахнув тарелку с едой, к которой Степнов так и не притронулся), промокнула лужицу из каппучину бумажной салфеткой, из которой и началась это игра за жизнь или жизнь в виде игры, и допила успевшее остынуть кофе, рассматривая Степнова, и ожидая от него подробного отчета или хотя бы ответа на свой вопрос.
– Да, Ленок, со мной все в порядке. – голос глухой, словно простуженный. Насквозь простуженный ложью. Все Ленкино приключение он наблюдал с деланным спокойствием, не решаясь вмешаться, не зная, чего ожидать от девушки в ее состоянии – не равен час и по башке получить можно! А с ее-то силой это чревато плачевными последствиями… Но чего ему стоило сделать этот безразличный вид, глядя, какая бледная Лена, как ее тельце ее не слушает, дрожа как при лихорадке, и слезное полотно застилает яркие глазки, блестящие при любом лучике света.
– Я же вижу. – девушка доверительно сжала своей ладошкой его руку. – Все будет хорошо, расскажите мне. Пожалуйста… – голос сменяется из громкого на тихий шепот. – Может, я смогу помочь? – наивный вопрос. По-детски нелепый, странно звучащий в этой ситуации. Как будто она – опытная женщина, а он – испуганный первоклашка.
– Я…
– Боже, Виктор Михайлович! Что у вас с рукой? – рукав спортивной куртки чуть закатился и обнажил запястье, перевязанное белой – лентой?! Нет! – бинтом с отчетливо проступившими каплями крови на нем. – Что это?
Степнов резко вскочил.
– Мне расхотелось есть. Жду тебя на следующем уроке.
И вышел из зала, а Лена чуть не расплакалась – она опять все испортила.

* * *
Лена старалась как можно медленнее идти на свой третий урок – сейчас физкультура, помните? Недопитый кофе комом стоял в горле. Это было помешательством, ощущением ирреальности происходящего. Хотелось, закрыв глаза, захлебнуться в собственных снах, полных того, чего ей так не хватает. Но для снов – необходимо? Нет… – нужно прикосновение тепла. А под шершавыми, слегка обветрившимися пальцами – холодная? Снова не так... – ледяная стена. Школьная стена. Стена спортзала, который сделал его и ее заодно счастливыми. Стена, которая теперь медленно убивала ее…
Мучительная смерть всегда хуже жизни.
Или наоборот? Переставив слова местами, мы получим новое – такое же? Вряд ли. – нечто непонятное, но возможно, станет легче.
Мучительная жизнь всегда хуже смерти?
В ее случае – так легче.
Ей хотелось расцарапать грудную клетку и вырвать трепещущее сердце. Комочек на ладонь и с размаху об пол…
А еще – немного – лучше стать русалкой. Русалкой, с комком болотной тины вместо сердца и пьянящим запахом свободы на губах.
Но апатия – не ее стихия. Лене гораздо труднее. Ее страх – болезнь клаустрофобии, основанная на собственном безумии. Девушке стало трудно оставаться наедине с самой собой. Казалось, потолок, еще недавно такой высокий, медленно опускался вниз, чтобы раздавить ее. А стены – о, эти предательские перегородки! – медленно приближались к ней. Так медленно… Так… неотвратимо?!
А потом приходила Она…
Лена не знала, как Ее зовут, не удосужилась спросить. Но та, другая, жила внутри нее, точила ее душу, разрывала сердце.
Это как гадание на ромашке: если выпало «любит» – боль отступает, становится светлее дышать; а если последний лепесток вещает «не любит» – тогда опять приходит разочарование, рука об руку с Ней. Внушение собственной никчемности...

…Лена не помнила, как дошла до спортзала. Не видела удивленные лица девчонок, которые, мягко говоря, удивились, не заметив в глазах лучшей спортсменки радости.
Закрыться ото всех, отгородиться невидимой стеной и вцепиться зубами в алые, до боли искусанные губы, – чтоб не расплакаться. И сидеть, стоять, бежать, глядя вперед себя и только вперед – не оборачиваться! И дожидаться конца этого дня и ждать нового, наблюдая за рассветом...
И вновь ощущать Внушение Собственной Никчемности… Или… Возможно… Может быть… все не так… И новый день принесет новые ощущения, чувства, эмоции. Но где гарантия, что не принесет новые обиды, разочарования, боли… Но надежда – она всегда есть. Где-то внутри, там же, где и Она, та другая девочка. Как же Ее зовут? На букву «Л»?.. Лена? Или как-то по-другому? Знаете? Может, тогда подскажете?

* * *
Лена не пошла сегодня на физкультуру и, сославшись на головную боль, осталась сидеть на лавочке возле школьного двора. Она часто проводит там переменки с другими девчонками. Через пять минут начнется следующий урок, но и этого ей хватит сполна. Просто посидеть на улице, подышать свежим весенним воздухом, пахнущим какими-то едва ощутимыми цветами, ароматом листвы и травы.
Ведь здесь есть тепло от яркого солнца. А значит – мечты.

* * *
Он спускался тихо-тихо с крыльца школы, почти неслышно, как когда-то Лена среди ночи – тогда Ранетки долго репетировали, а потом еще и тренировка, девушка очень устала, а он проводил ее до самого подъезда...
Степнов опустился на лавочку прямо напротив ученицы. Та едва заметно, но вздрогнула.
– Доброе утро, соня. Проспала? Или решила за время моего отсутствия, что физкультура – такой ужасный и совсем ненужный предмет? – чуть насмешливо поинтересовался физрук и руководитель группы в одном лице.
– Доброе утро... – тихо ответила Лена и опустила глаза, изучая листик березы под ногами. – Как дела? – «Глупее ничего придумать не могла?» – возмутился внутренний голос, но Лена послала его куда подальше и тот обиженно заглох. Отвечать про истинную причину своего прогула Кулемина не хотела, совсем не горела желанием заводить этот бессмысленный разговор.
– Нормально. – Степнов хмыкнул, но спустя минуту тоже опустил глаза, ковыряя кроссовком песок – «Ну как ребенок, в самом деле!» – промелькнуло в голове у Лены. – Прости, что я вчера так…
– Ничего, ничего. Я не сержусь. Я все… понимаю. – девушка сделала паузу. – Нет, что же я говорю! Я ничего, слышите, ни-че-го не понимаю!!! Не соображаю, не понимаю, не знаю!!! От этой неопределенности голова идет кругом!!! – хорошо, что на улице было пусто – уже прозвенел звонок и все ученики двинули в учебное здание, все, кроме Лены, ну и учителя физкультуры конечно, – и никто не слышал ее отчаянных криков. – Почему вы не можете ничего рассказать мне, нам с дедом? Мы ведь друзья! Мы всегда вас поймем! Я пойму!!! Ведь раньше же не было у вас секретов, так откуда же эти? Неужели так все трудно рассказать? – ее голос понизился до шепота. Она устало прижалась спиной к тонким доскам, служащих опорой для лавочки, будто эти слова вытянули из девушки все силы. – Неужели наша дружба не выдержала испытания временем? – ее голос стал еще тише, пока не растворился в щебетании птиц и дуновении ветра, разгоняющим легкие, пушистые, мягкие, светло-белые облака. Вот бы скинуть с души тяжелый камень, давящий на все внутренние органы и стать как те облака – легкими и беззаботными…
– Это не так…
– Да? Тогда «как»?
– Я… не знаю. Я не хочу обрамлять тебя и Петра Никаноровича своими проблемами…
– А если этого хотим мы? – на последнем слове сделан особый акцент, появились новые силы.
– Это глупо.
– Но… Виктор Михайлович… прошу те… прошу вас! – разговаривая на равных, девушка снова чуть не оговорилась, но вовремя исправилась и теперь сидела с закушенной нижней губой, и увлеченно рассматривала легкие летние ботинки с надписью «Love Me» по бокам, подаренные очередными фанатами. – «Вот черт, я ж так скоро точно оговорюсь и мне будет не избежать разговора на серьезные темы… Хотя… все эти его письма… Слова с двусмысленными намеками… Не, определенно нужно с ним поговорить наедине! И уж точно не в школьном дворе!» – последующие размышления прервал голос этого самого объекта ее мыслей.
– Ну, хорошо. Помнишь, в прошлом году я рассказал тебе о племяннице? – девушка кивнула.
Ну, еще бы! Забыть такой момент… Они как раз тогда стали общаться более ближе. И Виктор с таким упоением рассказывал о маленькой девочке, Ксюше, кажется. Лена тогда еще невольно подумала, что он будет замечательным отцом и чьим-то мужем. Уже тогда маленький отголосок ревности дал о себе знать, заставив Лену слушать рассказ, затаив дыхание...

* * *
Степнов почти все время ходил хмурый. Учитывая все произошедшее, это состояние было для него вполне обычным, если не сказать будничным. Но что-то тревожило Лену, да и ее деда тоже. Виктор Михайлович при разговорах – всегда кратких – старался не смотреть друзьям в глаза, словно скрывал что-то. Сначала они старались не замечать, надеясь, что он им все расскажет сам, без допроса. Но время шло, а физрук так и оставался безмолвным.
Первым не выдержал старый фантаст.
– Лен, мне надоело это! Если Виктор не расскажет все сам, я…я просто придушу его! – Лена, которая пила в это время чай с малиной, поперхнулась и закашлялась – уж очень комично прозвучала угроза деда.
– Ну, в таком случае он уже ничего никогда не сможет тебе сказать. – отдышавшись, произнесла девушка, улыбнувшись уголками губ.
– Ты что, – тут же ощетинился Петр Никанорович, – на его стороне? Или твой любимый учитель просветил тебя, а меня, бедного соавтора, оставил дофантазировать его поведение? Ну да, конечно, это ж моя работа. – в голосе мужчины слышалась язвительная нотка, сменяющаяся недовольной.
– Нет, просто мне кажется, что у него есть на то причины. – ошалело ответила Лена – дед сегодня в ударе, решила она для себя. – «А кстати «любимый» лучше звучит без «учителя»… а просто, одним словом – любимый…»
– Но у нас никогда не было тайн друг от друга! И это… это просто нечестно! – Ленкин дед сейчас был похож на пятилетнего ребенка, которому не хотели объяснять, для чего нужна волшебная палочка, о которой он узнал из сказок.
– И что ты предлагаешь, дедуль?
– Под каким-нибудь предлогом заманить его сюда, к нам, и устроить допрос! – фантаст прямо-таки светился от радости.
– Пф, гениально! – фыркнула спортсменка. – Тебе надо ставить памятник, дед. Ну что за детский сад?
– У тебя есть идеи? – девушка задумчиво почесала ноготком подбородок, нахмурила тонкие бровки, а затем отрицательно покачала головой. – Ну и вот! Значит, будем действовать по моему плану.
Лене ничего не оставалось, кроме как кивнуть в знак согласия. Спорить с дедом не было желания. Он когда проявит свое упрямство, то не успокоится до тех пор, пока не осуществит задуманное. Вот и Ленка такая же. Но между ними есть одна существенная разница: Кулемина почти всегда упрямится, а старший Кулемин лишь изредка, но зато как! Степнову на пару с Ленкой даже не снилось такого! А если и снилось, то это был скорее кошмарный сон-ужастик…
К огромному удивлению девушки, ее дед оказался скор на руку и в тот же вечер, точнее почти ночь – на часах 11, если они не врут, – пригласил Степнова.
– Ну и? – Виктор, сложив руки на груди, пристально посмотрел на них. Когда Петр Никанорович с Ленкой буквально силой затащили его на кухню и предварительно напоили горячим чаем, он понял, что замыслили эти два родственничка по отношению к бедному школьному учителю физической культуры.
– Что случилось? – не медля, потребовали его лучшие друзья в один голос. – Ты/вы должен/должны нам все рассказать. Чтобы не случилось, мы поймем…
– Я знаю это, но…
– Тогда просто расскажите. – мягко, но настойчиво потребовала Лена.
– Ну, хорошо, слушайте. Только никому ни слова. – на удивлении быстро согласился Степнов. Девушка даже слегка опешила от такого ответа и едва не села мимо стула – она-то думала, что Виктор Михайлович сейчас ей вправит мозги за такой конкретный наезд. И не посмотрит, что Петр Никанорович рядом, и что у того больное сердце – он ведь переживает за внучку по любым пустякам. Такого Степнова девушке еще не приходилось видеть. Всегда уверенный в себе, сейчас он выглядел таким… хрупким? Наверное, это лучшее понятие. Лена с-под густой челки пристально наблюдала за любой его реакцией, эмоциями, мимикой. Серо-зеленые глазки были полны счастья, тепла, нежности… и любви. Лена прямо-таки прожигала руководителя взглядом. Сейчас она была уверена, что дед не зря затеял этот допрос партизана с пристрастиями и мучительными пытками, если понадобится. Губы Кулеминой самопроизвольно растянулись в хитрой усмешке, нет, скорее, ухмылке.
– Конечно! Могила! – подтвердила свои слова соответствующим знаком блондинка, сдувая прядь челки, упавшей на глаза.
Степнов улыбнулся. Нет, снова не так – он искренне улыбнулся…
– Ладно уж, слушайте. – повторился Виктор Михайлович и продолжил. – В общем, моя племянница Ксюша… – и понеслось! Степнов не мог нахвалиться этой маленькой девочкой. Дед слушал и улыбался. Ленка поначалу тоже, но потом улыбка исчезла с милого личика – девушка увидела в глазах физрука какую-то отстраненность, тихую грусть, мастерски скрытую. Но ведь Кулемина слишком хорошо его знала, поэтому вывести его на чистую воду для блондинки ничего не стоило…

* * *
Лена промучилась весь день, никак не могла дождаться конца последнего урока. Даже Борзова, удивленная ее поведением и рассеянностью, забыла поставить плохую отметку в дневник и журнал, хотя и должна была. Но, каким бы долгим не был день, рано или поздно он заканчивается. И вот, наконец, долгожданная тренировка! Команда по баскетболу (капитаном сейчас была ни кто иная как сама Ленка) только что пришла на тренировку, но еще не в полном составе.
– Гуцул, а куда делся Михалыч?
– А я откуда знаю? Ну, видел его недавно. Сказал, что подойдет позже, ссылаясь на какой-то разговор. С кем я не услышал.
– Ты в курсе разговора? – спокойно, даже равнодушно спросила Кулемина. Но это была очередная обманчивость ее характера, ее эмоций. Лишь внешне казалось, что девушка сейчас ничем не заинтересована. А вот внутри кипел вулкан из вопросов и неопределенности. И вот-вот он взорвется и обожжет всех горячей лавой… Похоже, эта горящая вязкая жидкость уже начала растекаться по венам Лены – на долю секунды в глазах мелькнул упрямый страх. Страх, что кто-то может узнать о ее разговоре со Степновым. Да что там разговор! Гораздо ужаснее, если кто-то сумеет заглянуть в замочную скважину, которая образовалась после бурного извержения внутри Лены. А если еще этот кто-то проболтается, то что будет дальше страшно даже представить… Неужели она, всегда такая собранная, спокойная, хладнокровная, вдруг поддалась на провокацию со стороны своих чувств? Видимо да. И как теперь скрыть ото всех свою влюбленность? Нет, не так – Любовь! И именно с большой буквы.
– Какого, Лен? Что сегодня с тобой? Какая-то рассеянная… Давай лучше потренируемся, что ли? Может, как раз сумеешь развеяться.
– Давай. – Лене ничего не оставалось кроме как согласиться на игру.

* * *
Оставшиеся полчаса тренировки из нормированных двух пролетели незаметно, так как Лена увлеченно читала увесистый том «Методы защиты и нападения в баскетболе», забыв абсолютно обо всем, в том числе о своих обязанностях капитана, не говоря уже о самой игре. Те, кто подходили к ней с вопросом или за советом, получали в ответ лишь: «Да-да, сейчас, только страничку дочитаю», «Минутку подожди, тут самое интересное», или не обращала внимания вовсе. Когда до конца 17 главы оставалось всего четыре абзаца, спортсменка поняла, что кто-то довольно долго и упорно дергает ее за рукав, одновременно пытаясь прожечь в ней дырку. Только Лена подняла взгляд, чтобы сказать все, что думает об этом человеке, как Гуцул (а доставал ее именно он) скороговоркой, видимо мешая гневной тираде, произнес:
– Извини, что мешаю тебе, но мы с Виктором Михалычем ждем тебя уже десять минут, а ты никак не реагируешь.
– Да? – девушка непроизвольно дернулась от звука имени любимого и немного покраснела. – Извините, зачиталась.
– Ладно, Ленка. Я хотел с тобой обсудить одну тактику, но лучше мы потом поговорим. А ты давай приходи в себя и постарайся больше так сильно не отключаться. А то ты сама на себя не похожа. Пока. Виктор Михайлович, до свидания. – Гуцул высказался и покинул спортивный зал, бросив мячик Степнову, который по отработанной уже привычке словил его и засунул между перекладин шведской лестницы. Пока физрук проделывал все эти увлекательные процедуры, Ленка вспомнила о таком даре, как речь.
– Виктор Михайлович. А вы так и не закончили ваш рассказ… – протянула она, напоминая собеседнику об утре.
– Я помню, Ленок. Ладно, слушай. – Степнов на минуту замолчал по той простой причине, что закрывал дверь подсобки, где он на данный момент находился вместе с Кулеминой – мало ли кому приспичит подслушать! – Так вот, как я уже говорил, мне звонила сестра и попросила меня приехать к ним… Я смог найти хорошего врача. Уговорил его сделать племяннице все анализы, не отвозя ее в город – не хотелось бы лишний раз тревожить девочку в ее болезненном состоянии. – Степнов тяжело вздохнул. – У Ксюшки острый лейкоз… – было заметно, что эти слова ему дались с трудом.
В образовавшейся тишине можно было услышать даже дыхание друг друга. Отбивающие то бешеный, то замедленный ритм сердца в такой накаленной обстановке отдавались громким стуком, напоминающим отбойные молотки, которые по силе звучания ничуть не уступали ультразвуку и вообще самым высоким частотам. Лена уже успела несколько тысяч раз пожалеть, что начала этот болезненный для Виктора разговор. Это ж его племянница, близкий ему человечек. Сколько ей лет? Пять, вроде. Такая маленькая… Откуда же у нее взялась эта ужасная болезнь?.. Лейкемия, лейкоз, рак крови… Боже, какие страшные слова! Но слова – это пустяки, по сравнению с тем, что предстоит перенести малышке.
– И… в общем… Я опущу все описания, это слишком… тяжело, пока… Не могу даже представить каково сейчас Ольге. Врачи заверяют, что есть шанс на выздоровление. Нужно конечно пройти длительный курс химиотерапии для начала, но девочка еще маленькая, а с ее ухудшающимся состоянием это рискованно.
– Она…? – Лена в ужасе прикрыла лицо руками.
– Выкарабкается, я в этом не сомневаюсь. Но времени терять нельзя. А его слишком мало. Эта стадия самая опасная. И возникает она уже сразу в острой форме. Ранние признаки не проявляются. Нам врачи прямо об этом заявили, без приукрашивания действительности. – девушка вновь охнула. – Ксюше уже два раза делали переливание крови. Но у нее очень редкая группа и мы никак не можем найти подходящего донора. У меня и Оли вторая группа и Ксюшке она подошла. Так что шансы возрастают. В конечном результате всегда можно сделать пересадку костного мозга.
– А… какая у Ксюши группа крови? – Ленка как-то странно закусила губу и начала рассматривать стену с облезлой штукатуркой, хотя перед глазами была пустота.
– Четвертая. Потенциальный акцептор. Тут проблема в другом. У нее резус-фактор…
– Отрицательный, да? – перебила его Ленка, расширившимися глазами уставившись на Степнова.
– Да… А как ты…
– Да так, наслышалась уже от врачей, берущих на анализ мою кровь. – Кулемина снова перебила физрука и сделала некий акцент на слове «мою». Но до Михалыча, наверное, плохо дошло. – У меня аналогичная группа крови. – с расстановкой произнесла Лена. – И резус-фактор тот же. Я могу помочь Ксюше! – такой уверенной в своем решении девушку еще никто не видел, в том числе и Степнов.
– Ленка…
– И даже не вздумай меня отговаривать! – возмутилась спортсменка, глядя на задумчивое выражение лица мужчины.
– Спасибо тебе, Ленок. – Степнов облегченно выдохнул. – После разговора с тобой мне стало не так тяжело. Твоя улыбка как то солнышко разгоняет все беды и печали. И придает спокойствие и надежду. А я, дурак такой, боялся создать тебе лишние проблемы. Но кажется, что я их уже создал.
– Не говори глупостей, а?! – чуть угрожающе прошипела она.
– Лен… а… можешь повторить два своих последних предложения? – фальшиво настороженно попросил Степнов.
Лена ошарашено уставилась на Виктора Михайловича. В голове всплыли обрывки ее фраз: «даже не вздумай», «не говори». Перехватило дыхание. Намек ясен. – «Блин, и как теперь выпутаться-то?!» – судорожно соображала Ленка, ерзая на лавочке, что не утаилось от ее тренера и просто друга, хотя уже не друга, а больше, чем друга. – «Если бы один раз, то еще можно было бы сослаться на «послышалось», но два раза это оправдание не прокатит…».
Степнов же, казалось, просто прочитал мысли басистки.
– Лен, а давай за пределами школы на «ты»? Идет? – протянул руку как при знакомстве. Кулемина поколебалась каких-то полминуты и тихо прошептала:
– Хорошо… – прикоснулась к руке физрука. По телу прошлась неведомая доселе странная дрожь. Бросило в жар. Дыхание участилось. Чтобы как-то избавиться от этих новых ощущений – а ведь она и раньше к нему прикасалась, и таких чувств не было, – Лена улыбнулась краешком губ и попыталась пошутить. – А мы сейчас, кажется, находимся в пределах школы… – насмешливый взгляд Виктора послужил ей ответом. Напряжение спало на нет.
– А я и не заметил. Ладно, Ленусь, мы что-то засиделись здесь. Давай уже выйдем за пределы школы. – процитировал он и натянул на себя олимпийку. Вместе вышли из спортзала. Вместе зашагали в сторону Ленкиного дома. Каждый думал о своем, поэтому тишину между ними нарушал только равномерный шум машин, гомон людей, идущих с работы, учеников, задержавшихся в школе…
– Короче, вы меня поняли насчет Ксении. – Лена зевнула, остановившись возле своего дома.
– Ой, Ленка. Ну разве может в одной девочке помещаться столько доброты? – искренне улыбнулся Степнов. – Вот только я что-то не понял: почему снова на «вы»? В спортзале ты была храбрее! – девушка сделала несколько шагов в сторону подъезда и начала с огромным интересом изучать коряво написанное очередное объявление на двери. Тренер невесело хмыкнул.
– Нуу, я постараюсь побыстрее привыкнуть… – неожиданно раздался голос Лены. – Виктор... – даже в темноте было заметно, что она улыбается смущенной улыбкой. А на ее щечках проступил алый румянец. – Ну, я пошла домой… – как-то неопределенно махнув рукой, Ранетка скрылась за дверью своего подъезда и через секунду снова выглянула. – Спокойной ночи. – а дальше лишь быстрый топот ног дал понять Степнову, что девушка убежала от него и от самой себя в том числе.
– М-да. – Виктор Михайлович устремил взгляд на окно Лениной квартиры. – Все запутаннее и запутаннее…
А Лена тем временем была уже у себя дома. Бесшумно проскользнув в свою комнату, она подбежала к окну и выглянула из-за шторы – Виктор все еще стоял около подъезда. Словив себя на мысли, что сегодня был чудесный вечер откровений, девушка пообещала себе мысленно, что расскажет Степнову причину того легкого, почти невесомого поцелуя. Если это вообще можно им назвать… Необычно было сегодня слышать от такого грозного физрука такие мягкие слова, пропитавшиеся болью… Болью прошлого… И настоящего…
А ведь прошлое действительно всегда рядом, оно просто затаилось и ждет, ждет своего выхода, своего звездного часа. Оно может показаться катом, а может прекрасной феей. В его власти вся человеческая жизнь. Без остатка. Оно может быть суровое, будто наказывает тебя, как провинившегося ребенка. А ведь что ему стоит прийти как поощрение, напоминающее о том, что было когда-то, и как стало хорошо сейчас? Хотя это всего лишь размышление. Только размышления и ничего больше...
Нет, наверное, прошлое и сегодняшнее идут разными дорогами, но всегда вместе, как неразлучные подружки. Им хорошо рядышком, весело, но стоит пересечься хоть на минуту, на секунду, как сразу прорезает резкая боль, боль утраты чего-то дорогого…

Он уходил…
Она молчала…
А ей хотелось
Закричать…
Не уходи!
Начнем сначала!
Давай попробуем начать!
Он оглянулся у порога,
Свою решительность неся.
Хотел он крикнуть:
Ради бога!
Прости меня!
Верни меня!
Не закричал…
Не подошел…
Она молчала…
Он ушел…

* * *
Лимонно-яркое свеже-весеннее солнце било в глаза. Только-только сошел последний снег с затененных участков улиц, только-только отцвели подснежники, только-только все проснулось от зимнего сна. Уже вовсю пели проказники-коты свои мартовские серенады на крышах домов. Даже черные ночи, казалось, стали светлее…
Лена сидела под кронами любимого дерева в пришкольном парке на лавочке, читая очередную книгу. На этот раз под руку попали шекспировские сонеты. Половина книги удачно прочитана, хотя Ленке больше по душе проза. Никакие стихи не сравнятся с художественным описанием окружающего мира и чувств, будь это даже сам великий Шекспир.
– Привет. – Новикова неслышно подошла к спортсменке, сдавшей давным-давно все нормативы, и которая теперь умирала со скуки, ожидая конца урока, когда ее класс соизволит, наконец, рассчитаться с долгами – а то бедный Степнов не знал уже с чего начинать проводить занятия, с каких упражнений. – Ты не против, если я немного посижу с тобой?
Кулемина удивленно посмотрела на Леру, на мгновенье оторвавшись от книги.
– Да, в общем-то, нет. – растеряно пробормотала себе под нос баскетболистка. – Что-то случилось? Не замечала раньше за тобой рвения спрашивать у подруг разрешение. – к Кулеминой начал возвращаться здравый смысл, который до того затуманился и исчез где-то между строк, а заодно и осознание странного поведения Ранетки-солистки.
– Так получилось. – беззаботно ответила кудрявая блондинка, удобно расположившись на траве, прислонившись к тому самому полюбившемуся Ленкой дереву, прикрыв глаза и улыбнувшись. – Знаешь, а Степнов тебя любит.
– Что? – средней толщины том упал на землю, задев корешком лодыжку. – Черт! – ругнулась девушка, потирая ушиб и косясь на скучающую барабанщицу, что уже вдвойне странно за последние пять минут. Всегда такая веселая, а тут… Лерку прям подменили!
– Да, а ты разве этого не заметила? Он иногда бросает странные взгляды на тебя и старается проводить с тобой как можно больше времени. – так же безапелляционно заявила Новикова.
– Ты не права, Лера. – ответила Кулемина, успев подумать: «А жаль… Или может это я спалилась со своими чувствами нараспашку?». – Последнее время Виктор Михайлович старается не попадаться мне на глаза и постоянно избегает меня. Прости, Лер, но ты ошибаешься. – уже вслух заявила Лена и, вскочив, быстро пошла в сторону школы.
– Мы еще посмотрим, кто из нас неправ. – Новикова снова прикрыла глаза, щурясь от яркого солнца.

* * *
Лена прислонилось лбом к холодному стеклу.
Этот разговор с Лерой…
Он был каким-то неправильным, каким-то нечестным.
Но, тем не менее, он запутал ее еще больше. Где же начало той непроглядной ниточки в этом огромном клубке?
Хотелось верить – до безумия, как глупому и наивному маленькому ребенку.
Хватит, пора привыкнуть к тому, что сказок не существует, она живет в реальном мире.
А значит – все имеет право на плохой конец.
И может, так будет легче.

Тяжелый том новой книги оттягивал руки. Сонеты так и остались лежать под лавочкой. А идти за ними не хотелось. Не хватало еще раз попасть на глаза Новиковой.
Наверное, ей не стоит уходить в свои фантазии, а еще хуже – глупые размышления.
Виктор никогда не будет с ней.
И это будет правильно.
Он считает ее просто другом. Даже не подругой. А всего лишь другом… Пусть и лучшим. Это многого не меняет… Может даже наоборот – усугубляет и без того сложную и запутавшуюся, как тот клубок из шерстяных ниток, ситуацию.

Положила книгу на подоконник. Отлепилась от стекла и сама залезла с ногами на эту узкую доску, выступающую со стены. Окно открыто. Второй этаж. Еще не высоко, но уже не низко. Главное, что Лерке не взбредет в голову искать ее по подоконникам. Хорошо же Лена скрыла ото всех эту ее страсть. Только один человек знал ее любовь к открывшемуся расстилающемуся виду из окон. И именно от разговора о нем и сбежала Кулемина от лучшей подруги. Все же это слишком личное. А личное потому и назвали этим словом, что оно должно быть известно только одному человеку. Ну, максимум двум – еще может знать тот, кто именуется этим «личным». Других вариантов нет. Это равнозначно тому, что игру включили, а правила забыли рассказать. И есть только одна подсказка. Но ее страшно использовать не вовремя. Вдруг дальше будут еще сложнее вопросы? А ведь на некоторые из них ответ можно найти только с помощью подсказки, угасающей с каждым последующим раундом… И ответ этот будет только один… из тысячи предложенных вариантов…

Легкий ветерок ворвался в распахнутое окно, распушив светлые волосы басистки. А заодно вник в соревнование с Лениной книгой. Тонкая, мягкая, потрепанная временем обложка перевернулась под дуновением ветра, сдавшись на волю победителя. На третьей страничке красовалась небольшая надпись. Что-то вроде эпиграфа или пролога. А может посвящения кому-то? Девушка прислонилась к прохладному стеклу спиной, блаженно прикрыв глаза от освежающего ощущения в такой душный весенний день, который с точностью можно было назвать летним. Потянулась, снова открыла уже уставшие от чтения глазки, но продолжила их мучить своим любимым (кроме спорта и музыки, естественно) занятием.

«Есть такая легенда – о птице, что поет лишь один раз за всю свою жизнь, но зато прекрасней всех на свете.
Однажды она покидает свое гнездо и летит искать куст терновника и не успокоится, пока не найдет. Среди колючих ветвей запевает она песню и бросается грудью на самый длинный, самый острый шип.
И, возвышаясь над несказанной мукой, так поет, умирая, что этой ликующей песне позавидовали бы и жаворонок, и соловей.
Единственная, несравненная песнь, и достается она ценою жизни. Но весь мир замирает, прислушиваясь, и сам бог улыбается в небесах.
Ибо все лучшее покупается лишь ценою великого страдания...
По крайней мере, так говорит легенда.»

Дочитав страницу до конца, Лена нервно сглотнула, медленными движениями закрывая книгу. Она помнила эту легенду. Еще будучи ученицей пятого класса, ей захотелось прочитать рассказ с этой легендой, которую она услышала на уроке зарубежной литературы. Книга благополучно нашлась в школьной библиотеке. Книга, с таким сказочным названием, но отнюдь не волшебным сюжетом… «Поющие в терновнике». Тогда Лена прочла только первые три главы. Чуть больше, чем треть романа о жестокой любви. На большее ее не хватило. Это все же не детская книга, не для одиннадцатилетней девочки, – в ней нет иллюзии. Вспомнила разговор с дедом. Так четко, так ясно. Как будто он состоялся вчера. Смогла пересказать слово в слово.

«– Давно, когда я был еще молод, а ты была совсем еще ребенком, я рассказал тебе легенду – легенду о птице, которая поет только тогда, когда умирает.
– Птица, у которой внутри шип. Ты сказал, что она отдает жизнь за единственную песню, но весь мир затихает, чтобы услышать ее, и Господь улыбается на небесах.
– Да, она следует непреложному закону, ее влечет к шипам, она еще не ведает о неминуемой смерти.»

Но когда мы прижимаем шип к своей груди, мы это знаем, мы понимаем, и, тем не менее, делаем это... И все же делаем это!

Ловким движением тонких пальчиков одна за другой переворачиваются страницы. Сначала по одной, потом по несколько десятков. Таким нехитрым образом Лена пролистала роман Колин Маккалоу до последней исписанной ею страницы. Глаза сами нашли последний абзац. Девушка уже знала, что хочет найти. И она это нашла…

«Птица с шипом терновника в груди повинуется непреложному закону природы; она сама не ведает, что за сила заставляет ее кинуться на острие и умереть с песней. В тот миг, когда шип пронзает ее сердце, она не думает о близкой смерти, она просто поет, поет до тех пор, пока не иссякнет голос и не оборвется дыхание. Но мы, когда бросаемся грудью на тернии, – мы знаем. Мы понимаем. И все равно – грудью на тернии. Так будет всегда.»