Спец. часть 30. По утрам люди часто напоминают суетливый пчелиный рой. Все гуда-то спешат, куда-то бегут. Кто-то на ходу жует, запихивая за раздутые щеки свой бутерброд, другие досыпают последние сладкие минуты сна – этакий «перекур на ногах» прежде чем впрячься в суматошный трудовой день. И в этом ни на секунду не умолкающем рое никуда не спешащие личности, позволяющие себе вальяжно прогуливаться по улицам утреннего города, выбиваются из общей картины. Но не так-то просто в этой снующей толпе приметить счастливчика, наслаждающегося своей размеренной утренней прогулкой.
Аккуратные каблучки изящных женских туфелек неспешно ступали, цокая, по мокрому от ночного дождя асфальту. Мелкие брызги разлетались как капли от бьющей струи фонтана из под элегантных каблучков, падали неподалеку, орошая живительной влагой серую, забитую обыденностью жизни тротуарную дорожку. Этим весенним утром Париж по-другому задышал, Легче, свободнее – в воздухе витала прохлада и свежесть. Казалось, будто весь город задышал полной грудью, обновив свое забитое стереотипами сознание, осмыслили скучную жизнь и, скинув бремя проблем, упивались свежими ароматами весны, и от каждого вздоха пуще прежнего кружилась голова.
Не красивая, элегантная женщина средних лет брела по улице. Легкий вязанный кардиган и необычно повязанный вокруг шеи платок придавал особый аристократический шарм. Она шла, погруженная в свои мысли, то и дело, сталкиваясь то одним, то другим плечом со спешащими прохожими. Каждое столкновение на мгновенье возвращало ее в этот мир. Тихо вежливо произнося «excuse-moi», продолжала свой путь, вновь и вновь уносясь от реальности вслед за своими мыслями. Она то немного хмурилась, то ее лицо трогала едва заметная интеллигентно-смущенная улыбка. Она шла вперед, наслаждаясь погодой и своими думами, разбавляя задумчивым цоканьем каблучков суетливое топанье людей.
Мелодичное звучание саксофона, олицетворяющее рассвет, где-то вдалеке, едва уловимый чарующий невинностью миг пробуждения сменялся более живыми напевами аккордеона и заводных битов молодежной музыки улиц. Прохладный ветер, словно непослушный мальчишка, оборвавший с клумбы ворчуна-соседа только-только распустившиеся цветы, наполнял весеннее, немного пасмурное из-за затянутой тонкой ватой облаков утро нежным, прохладно-сладким ароматом цветущих пионов и теплым, легким, как кружево из тонкого мохера, щекочущего кожу своими ворсинками, запахом молодого жасмина суетливо-скучные улицы и улочки Парижа. Пьянящий коктейль ароматов словно умелые руки арфистки, перебирал мягкими «пальчиками» оголенные нервы женщины, пощипывая, вводили в глубокий транс мыслей. Среди серого дня, суеты и прохлады чей-то тихий взрыв эмоций. Лужица, другая, пьянящий запах пионов в воздухе проникал в душу.
Вера шла, ведомая неосязаемыми нитями кукловода собственных мыслей, не разбирая дороги. О чем она сейчас думала, знала только она сама. Но брошенная накануне днем Ленкой фраза никак не отпускала Веру. Она так и не поговорила с дочерью, ни позже вечером, ни сегодня перед своим уходом. Лена хранила гордое молчание, не считая нужным что-либо рассказывать и тем более объяснять. Отсиживалась у себя в комнате, игнорируя родителей, лишь изредка совершая набеги на кухню за провиантом. А Вера предпочла, как страус, спрятав голову в песок, замолчать проблему. Она и мужу ничего не сказала, решив что лживо -счастливое спокойствие лучше скандала ради прояснения ситуации с дочерью и ее знакомыми. Хотя в том, что Никита закатил бы Ленке скандал, и сама не была уверена. Одним словом, сомневалась. А раз так, то единственным мудрым решением было промолчать, в одиночку все проигрывает в голове.
- Еxcuse-moi, - виновато затараторила Вера, когда случайно, проходя мимо мирно сидевшего за столиком уличной кафешки человека, задела бедром. – Je suis si maladroite, pensee et… (Я такая не уклюжая, задумалась и…)
Мужчина неторопливо обернулся и все доселе льющиеся непрерывным, будто вода из сорванного крана, потоком слова застряли в горле у Веры. Она только и могла, что ловить ртом воздух. Как выброшенная на берег рыбка. Что предвещала ей эта неожиданная встреча, она не знала. Но…
- Доброе утро, Вера… - он сделал паузу, уточняя отчество своей визави.
Вежливые интонации в голосе, свойственная ему, придающая особую благородную сексуальность интеллигентность и аристократическая галантность, как всегда безупречный внешний вид. Поздоровавшись, он тут же встал и, услужливо отодвинув стул, кивком пригласил Веру присесть за его столик. Почти не колеблясь, приняла приглашение и, не сводя с него глаз, молча стала усаживаться, ориентируясь на ощупь. Снисходительный насмешливо-игривый взгляд поверх сползших с переносице очков, элегантный шарф небрежной петлей повязанный на шее только сильнее подчеркивал красивую линию мужских скул, мягкий вязаный пиджак из серой грубой домашней пряжи, надетый поверх тонкой белой хлопковой футболки и простые темные джинсы. Похожий и на небрежного балагура художника с Монмартра, и на английского лорда с Кенсингтон стрит, он располагал к откровенному разговору, но оставляя за собой право озвучить тему этого самого разговора.
- Доброе, Ванечка, - наконец, смогла выдавить из себя Вера. И, тут же спохватившись, добавила, - Без отчеств. Для вас просто Вера.
На ее реплику он лишь снисходительно улыбнулся.
- Что-нибудь будите? – мягкий, твердым оттенком безоговорочной власти баритон ласкал слух любой дамы. Как заклинатель змей, исполняя свою тихую, мнимо робкую и такую тонкую, будто шелковая нить, мелодию, вводил женщин в транс. – Здесь подают чудесный кофе. Варят его по-особому рецепту, очень советую, - и не дожидаясь положительного ответа, который обычно почти всеми женщинами выражается в неуверенном «нет-нет, не стоит…», Иван, подняв руку над головой, жестом подозвал официанта.
- Ой, что вы, не стоит беспокоиться. Я…, - одного небрежно брошенного взгляда Ивана хватило, чтобы оборвать весь этот поток клишированных фраз благочестивой дамы, которую вздумала изображать Вера.
Вера тут же притихла. Возражать Ивану не было никакого смысла и это она прекрасно понимала.
Вышколенный парнишка, будто пыл по воздуху, беззвучно подошел к столика Ивана и Веры и, радушно улыбаясь, поздоровался с женщиной, чуть склонившись, подал ей немного потрепанный кожаный буклет меню. Раскрыв меню, Вера быстро пробежалась по ассортименту взглядом, особо не акцентируя ни на чем внимание, сказала:
- Un caf, s’il vous plait. (чашечку кофе, пожалуйста)
- Votre dpose (Вашего фирменного), - не позволяющим возразить тоном добавил Ваня. – Et “Imperial treasures”. – Et oui,et rptez encore un caf pour moi. Merci, c'est tout (Ах да, и мне кофе повторите. Спасибо, это все.) - и, забрав из рук Веры меню, ловким движением захлопнул ее, вернул официанту.
Юркий парнишка, склонившись, вежливо поблагодарил за заказ и быстро удалился.
- Ванечка, ну мне, честное слово, как-то неудобно, - сново завела жалостливую песнь вежливости Вера, - не стоило…
- Вера, строго прервал ее показательное выступление маклер, собирая свои бумаги, которые до встречи с ней изучал, неспешно попивая свой кофе за столиком этой уютной кафешки, аккуратно сложив их в папку, - давайте договоримся, - снял очки до сих пор украшавшие лицо, придававшие особый аристократический шарм и породистость его облику. Убрал их в изысканный, без каких-либо пошлых украшений футляр, еще сильнее подчеркивающий наличие безупречного вкуса владельца, продолжил, - вы не будете больше возражать мне, а я в свою очередь буду обращаться к вам только по имени. Идет?
Вере ничего не оставалось, как кивнуть в знак согласия. Она, не сводя глаз, смотрела Ивана, а в голове, как две трындычихи, на перебой голосили мысли. Не поспевая за бегущей строгой собственных дум, мучительно соображала с чего начать разговор, как завязать беседу? Импозантный мужик с потрясающе обворожительной наглой полуулыбкой одним молчаливо-проникновенным взглядом подчинял волю взрослой, умудренной опытом женщины, будто она всего лишь тряпичная кукла-варежка, надетая на руку кукловода-садиста, готова склониться в низком реверансе покорности. Вера продолжала ловить каждый его взгляд, жест. В сознании ожесточенная противостояние – в изматывающей душу схватки схлестнулись женщина и мать. Брошенные с горяча. От обиды, нарочно пытаясь больнее задеть Веру, Ленины слова мощными техничными апперкотами добивали в Вере женщину, убивали смелые и робкие желания и мечты. Ей так хотелось все выяснить, разузнать и сделать выводы, хотелось отстоять честь дочери, как бы наивно это не выглядело, и, пожалуй, оправдать перед самой собой собственную же глупую слепоту, овладевающую ею каждый раз при появлении Ивана. Но..
…он вытащил из пачки сигарету и, поднеся ее к губам, взглядом спросил «можно я закурю?». Снова магический, захвативший хрупкое женское подсознание гипноз, сотканный из утонченных жестов, уверенного взгляда, опьяняющего ненавязчивого аромата, и «маятник» длинных ухоженных пальцев, сжимающие темную табачную палочку «черного Капитана», вводил Веру в транс, заставляя принимать нужные ему решения и выражать их посредством неосознанного кивка головой.
Пряный, как аромат благовоний в буддийском храме, дым растворялся в свежем, прохладном воздухе, от которого веяло манящим ароматом странствий. Этот запах, проникая внутрь, полностью заполнял легкие женщины. Мелкие, невидимые частички густого дыма, собираясь в единое облако, превращались в «кулак», чтоб точным ударом крепкого, немного острого аромата отправить «мать» в нокаут. И, лежа на ринге Парижского шарма, сильнее пропитываясь обаянием демонического рефери, Вера слащаво пропела:
- Ванечка, вы так поспешно вчера нас покинули. А Лена…
- Что Лена? – спокойно, без суеты и откровенного интереса уточнил Иван.
- Леночка расстроилась, - ища понимания, преданно с надеждой заглядывала в глаза мужчине.
- Ваша Лена взрослая, самостоятельная и самодостаточная личность, - еще более спокойным и ровным тоном заговорил Иван. Спровоцировать его сейчас было практически невозможно.
- Но… - и она тут же осеклась, судорожно соображая, стоит ли продолжать? Мать в вере по-тихоньку вставала с колен. Но влияние, под действием которого она находилась, не давало возможности облачить терзающие душу мысли в слова.
- Но? – маклер с откровенной издевкой в голосе усмехнулся, затянулся. И едкий вкусный дым, застилая лицо, поднимался вверх. – Вера, вы хотели что-то сказать, так продолжайте, - взгляд уверенный, надменный, будто плетьми полосовал и без того поверженную его обаянием женщину. – Что вас волнует? Какие отношения у меня с вашей дочерью? Сплю ли я с ней? Да, сплю. Но это вы и сами прекрасно знаете. И брошенные в порыве инфантильного гнева, обиды, уж не знаю чего именно, Леной слова, не стали для вас открытием. Ведь так? - этими словами он не просто поставил веру на колени, а заставил низко поклониться, говоря очевидные для обоих вещи. – Вы и раньше это знали, но предпочли ходить в шорах, - и снова наглая ухмылка. Он еще раз затягивается, с наслаждением выпуская облако дыма.
- Да. Вы абсолютно правы, - она горько вздохнула и отвернулась. Так было проще убежать от себя, не смотря ему в глаза. Ванина манера говорить просто о сложном, откровенность, невозмутимость и уверенность в своих словах растормошили в Веру то, что так стремилось крепко уснуть. – Вань, я действительно знаю о ваших отношениях с моей дочерью, - говорить столь же прямо, не стесняясь, пока не получалось. – Да что уж там говорить, я вас видела тогда, в ресторане, - она набралась смелости и взглянула ему в глаза, - мы вас видели, - намерено сделала акцент на слове «мы».- Застали практически все, ели не начало, то фееричную кульминацию точно. И чего лукавить, мне…хотя нет, это не имеет отношения к теме нашего разговора, - и Вера, снова отведя взгляд, залилась легким румянцем. Она быстро прикрыла руками порозовевшие щеки, пытаясь скрыть смущение, и, мило улыбнувшись, продолжила. – Вань, поймите, я просто не умею права указывать своей дочери, с кем ей общаться, а с кем и как проводить свободное время. Лена чуть ли не с пеленок предоставлена самой себе. Мы с Никитой все время в разъездах. А Ленка хоть и живет с дедом, но, по сути, она глава их маленькой семьи…
- Там, в Москве, так и есть, Лена за старшую. – Иван улыбнулся, вспомнив причину их знакомства. Он не мог не уважать совсем юную девушку за столь смелый, решительный, по-настоящему взрослый поступок. Настоящий самоотверженный боец в теле хрупкой девушке. Он улыбался и было в его улыбке что-то мягкое, доброе. Вера наблюдала и не могла понять, как он это делает? Как без слов. Одним уголком губ мог заставить трепетать от страха, возбуждать самые откровенные желания, наказывать и поощрять? Странная, непонятная такая простая сложная игра, которую Вере не под силу понять. – В этом отношении Лена у вас молодец. – после этих слов Вера выдохнула и немного расслабилась. – Но, ваше отсутствие в жизни дочери на этап взросления играет далеко не главную роль в нынешней ситуации.
Вера не ожидала такой словесной пощечины после нежного и успокаивающего поглаживания. И, снова съежившись, попыталась быстро оправдаться:
- Вань, вы очень интересный человек, умный, интеллигентный, обаятельный, да в конце концов, чертовски красивый мужчина. Такие мужчины сейчас редкость, на вес золота. И любая мать желала бы для своей дочки такого зятя…
- Или себе такого любовника, - и снова этот хитрый, как шпагами, пронизывающий насквозь взгляд. – Не берусь утверждать, но более чем уверен в истинных причинах такого вашего поведения. А вот чем руководствуется ваш муж, поступая так же? – он сделала последнюю затяжку и, задумчиво выпуская в сторону струю вкусного терпкого дыма, демонстративно затушил окурок, сминая его о пепельницу, как поверженного противника.
- Мы ни разу с Никитой не обсуждали увиденное в Монпарнасе. И, признаться честно, - Вера совсем сникла, - я струсила. Просто побоялась разрушить не столько мир дочери, сколько свой собственный мир впечатлений и потаенных желаний, который вы, не Лена, а именно вы оставили моей душе, сознании… называйте как хотите. Он такой хрупкий, такой не осязаемый, не доступный, и поэтому так любим мной. – Впервые за всю беседу Вера смогла смело взглянуть ему в глаза. Она бросила некий вызов. Хотя во взгляде все еще отчетливо читался страх осуждения, стыд за свои откровенно смелые желания. – Я эгоистка и просто промолчала. Решила, что муж моим фантазиям только помешает, спугнет, все разрушит, как слон в посудной лавке.
Сколько мужества и силы было у этой милой, интеллигентной женщине, чтобы переступить через себя, признаться, обнажить душу, озвучив свои мысли, которые долгое время скрывала даже от самой себя. Как не побоялась быть высмеянной? Вера пристально смотрела в глаза мужчины, ожидая ответа. На кон поставлено все: смелость и страх, совесть и порок, уважение, как хаотичная горка фишек на игровом столе, закрывали счастливую цифру на игровом поле надежды, ожидая, что выкинет капризная фортуна.
- Вера, вы очень смелая и сильная женщина, – наконец, после выдержанной паузы, заговорил Иван спокойным, без капли иронии и сарказма, голосом. Он был предельно серьезен и честен, никакого намека на фальшь. – Не каждой женщине по силам то, что вы переживаете. И то, как вы себя повели, как поступили, не могло не подкупить меня. Да, вряд ли стоит гордиться, но и стыдиться нечего. – Его баритон ласкал слух, словно прохладный шелковый палантин скользил по горячей обнаженной коже. – Вы совершено правильно поступили, Вера. Бывают случаи, когда лучше промолчать… - он хитро подмигнул женщине, ловко раскрутив ее на улыбку. – У вас необычная семья, а Никита Петрович просто уникум. Мне еще предстоит разгадать шахматный замысел и сделать правильный ход. Вера, не смейтесь, но ваш муж действительно похож на сложный шахматный расклад на доске, тем мне и интересен. И время на раздумья у меня еще есть, - Иван вновь подмигнул женщине, достав из пачки новую сигарету. – А вот и наш заказ, - кивнул в сторону варьировавшего с подносом между столиками официанта.
Подойдя. Гарсон ловко расставил все принесенное: чашечку ароматного с благородной горчинкой кофе, их которой спиралью вился пьяняще-сладкий, с запахом лесного ореха дымок и изящную, стилизованную под колониальный сундучок коробочку конфет. Каждая в своей ячейке, как драгоценности в дамской обшитой бархатом шкатулке, лежали изысканные шоколадные конфеты.
- Какая прелесть! – искренне восхитилась кондитерскому чуду Вера.
- Оно еще и потрясающе вкусное чудо. Пробуйте. Говорят, они удивительным образом подчеркивают истинную красоту тех женщин, которые осмеливаются их попробовать. – Иван улыбался. Незначительный прикуп, зато теперь на руках отличный расклад. – Эти конфеты не всем приносят и деньги совсем не играют роли. Уж не знаю, от чего зависит, но официант может принести их, а может и не принести, сказав «Je suis desole. Vous est refuse» (Мне жаль. Вам отказали). Но стоимость этого лакомства в счет все равно внесут, - и Иван засмеялся. – Там повезло сегодня, - он улыбнулся Вере, и, повернувшись, обратился к гарсону – Le compte, s’il vous plait. (счет, пожалуйста)
- Bon appetite! – пожелал официант и оставил женщину с мужчиной вдвоем.
