Сериалы онлайн

Абдулов резко вскочил на матах – его разбудил резкий и настойчивый стук в дверь подсобки.
- Виктор Михалыч! Я знаю, что вы здесь, откройте немедленно! – слышался противный писклявый голос завхоза с той стороны двери.
Абдулов провел ладонью по лицу, протирая глаза и, поднявшись с матов, подошёл к двери и открыл её.
-Доброе утро, Елена Петровна, - обреченно вздохнув, поздоровался он с надоедливой рыжеволосой дамочкой.
- Виктор Михалыч, вы опять ключи от подсобки забрали? Я сегодня провожу инвентаризацию, а ключа не хватает! Даже двух ключей – от спортзала и от подсобки! Прекратите их уносить с собой, иначе я буду вынуждена принять меры, - потрясла своим ключом у него перед носом назойливая женщина и, развернувшись, быстрым шагом направилась к выходу из спортзала.
Абдулов понял, что дальше так продолжаться не может – нужно либо искать квартиру Степнова, либо выкарабкиваться из этого сериального мирка. Однако, судя по всему, первый вариант было бы реализовать гораздо легче. На самом деле, живёт же где-то, в конце-то концов, этот несчастный физрук?
Размышления Абдулова были прерваны гулом, доносящимся из спортзала – по-видимому, в зал потихоньку подтягивались восьмиклашки на первый урок. Ну вот, сегодня всего три урока – и соревнования. Предстоящая игра немного пугала Абдулова. Как себя вести? Что делать и чего НЕ делать.… Да и как Третьякова вести себя будет, тоже оставалось для него загадкой.

Лена вошла в школу вовремя и даже чуть раньше, чем планировала. Сегодня ей предстояла важная игра, и она каждую секунду пыталась собраться с мыслями и расслабиться. Но пока что получалось плохо. Завидев возле расписания Леру с Аней, Третьякова направилась к ним, чтобы узнать, какие уроки ей сегодня предстоят. Один урок из трех она помнила – это должна быть физика. По крайней мере, так было указано в сценарии.

Все три урока прошли без приключений как для Лены, так и для Виталия, и время злополучной игры неумолимо приближалось. На выходе из кабинета биологии Третьякова нос к носу столкнулась с Игорем, который, выйдя немного раньше из класса, поджидал её возле двери.
- Ну что, напарник, готова порвать соперника? – с улыбкой приобнял её за плечи Гуцул, с интересом взглянув в её лицо. На что Лена, всё еще не поднимая головы, чуть слышно пробурчала:
- Лишь бы тебя соперник не порвал.
- Что? – не расслышал Гуцул, безуспешно пытаясь услышать сквозь галдёж в школьном коридоре хотя бы слово из произнесенной Леной фразы.
- Да ничего, говорю, всегда готова, - улыбнулась она, бодро взглянув в глаза симпатичному парню, и подумав над тем, что если бы не придурок Абдулов, то можно было бы и пообниматься с этим скейтером забавы ради.
- Ну, тогда пошли, Елена Никитична, - усмехнулся Гуцул, и, всё так же не убирая руки в плеч Кулёминой, напару с ней направился в спортзал.

Абдулов уже собрал все волейбольные мячи, оставшиеся после урока десятого «А», и подготовил спортзал к соревнованиям. С минуты на минуту должны явиться команда соперников, их тренер, судья, и, разумеется, зрители.
Абдулов был почти спокоен – всё-таки ничего смертельного не происходит и произойти не может. Разве что на Гуцулова «случайно» упадёт крюк от каната. Усмехнувшись своим злорадным мыслям, Виталий отнёс мячи в подсобку и вернулся в спортзал. Лучше бы он этого не делал – улыбающаяся парочка обнимающихся Кулёминой и Гуцулова практически сразу бросилась ему в глаза.
Они ввалились в зал, как ни в чём не бывало, но Кулёмина, едва завидев выражение лица Абдулова, тут же отцепилась от Гуцула, поняв, что её план не провоцировать Абдулова с треском провалился.
Виталий шумно вздохнул, но ничего не сказал, всего лишь метнув уничтожающий взгляд в сторону явившейся в зал парочки своих самых многообещающих «спортсменов», и вернулся обратно в подсобку, вынести баскетбольный мяч.

Когда обе команды были на месте, судья сидел за своим столом, а зрители – на своих местах вдоль стен просторного спортзала, был подан первый свисток, и игра началась.

Ход игры сейчас волновал Абдулова меньше всего – гораздо больше занимало то, с каким восхищением смотрит на Третьякову Гуцулов, когда та забивает очередной мяч в кольцо и улыбается ему в ответ. А радостные крики болельщиков «Ле-на – Гу-цул! Ле-на – Гу-цул!» ещё сильнее действовали ему на нервы. Однако Абдулов мужественно держал себя в руках, неотрывно наблюдая за тем, как перемещается по площадке Лена, как совершает очередной рывок на пути к победе. «Вот не знал бы, что она на самом деле никакая ни Кулёмина – ни за что не догадался бы…», - думалось ему в тот момент, как Лена, забив очередной мяч, наконец, подарила мимолётную улыбку ему, Абдулову, а не этому чёртову молокососу. Сердце аж подпрыгнуло в груди, как только он столкнулся взглядом с парой по-подростковому озорных серых глаз, в которых в настоящий момент был отчётливо виден азарт. А порывистость в её движениях и сбивчивое дыхание, растрепавшиеся волосы, обрамляющие раскрасневшееся от бега лицо – всё это приковывало взгляд Абдулова, мешая ему элементарно следить за игрой. Всё-таки эта Третьякова – чертовка какая-то! «Ведь знаю же, что не Кулёмина, а всё равно не могу заставить себя взгляд оторвать…» - уже вовсю повествовал внутренний голос в голове совершенно выжившего из ума Абдулова.

Третьякова сегодня была явно в ударе. Игра как-то клеилась сама собой, а непонятно откуда взявшиеся силы вселяли в неё веру в близкую победу. До конца игры оставалась всего три минуты, и, заметив на лице Абдулова нескрываемый интерес и даже восхищение, Третьякова резко вспомнила, чем логически должна завершиться сегодняшняя игра. Внутри всё похолодело. Казалось, что она даже замедлила бег. Продолжая на автомате стучать мячом об пол и двигаться по направлению к кольцу, она судорожно думала над тем, как не допустить инцидента, предписанного сценарием. Степнов бъёт Гуцула по лицу за то, что тот на радостях обнял и поцеловал его ненаглядную Кулёмину. Следовательно, выхода было два – либо они должны проиграть эту игру, чтобы поводов для объятий не возникло, либо Лена не должна находиться на площадке в момент финального свистка. А ещё лучше, если она вообще будет отсутствовать в спортзале. А поскольку первый способ был весьма проблематичен – проиграть практически невозможно, они имеют огромное преимущество в счёте, которое нельзя значительно сократить так, чтобы не возникло подозрений, то оставался только второй выход – применить всё своё актёрское мастерство на благо Гуцуловского носа и Степновской репутации.

Ещё полторы минуты игры – и победа у них в кармане. Абдулов довольно потирал руки, совершенно забыв о том, что должно последовать за этой «победой». Третьякова на высоте – носится по площадке, как угорелая, вот даёт! Виталий не уставал поражаться её энергии, которая сегодня так и била ключом. Причём по голове. Абдулову. Усмехнувшись, Виталий сложил руки на груди и уже предвкушал финальный свисток через какую-то незначительную минуту, как сердце вдруг ухнуло куда-то вниз – всего долю секунды назад несущаяся на всех парах к кольцу Третьякова, сейчас лежала на полу спортзала и не двигалась. Почувствовав неподдельный страх и почему-то свою вину в произошедшем, Абдулов тут же подорвался с места и пулей метнулся к лежащей на полу Третьяковой, которая с мученическим выражением лица держалась за лодыжку.
- Третьякова, блин! – крикнул он, и уже через секунду сидел рядом с Леной, обалдевшим взглядом глядящей на него, и всё ещё сжимающей ушибленную лодыжку, по-прежнему лёжа на холодном паркете. Учителя, сидящие на скамейках, а также «ранетки» через несколько мгновений окружили лежащую с ошарашенным лицом Лену и нервно сжимающего губы Абдулова, который, чувствуя, что пауза затянулась, потянулся к её ноге, чтобы прощупать ушибленное место.
- Надо срочно врача вызвать! – громогласно заявила Людмила Фёдоровна, озабоченно глядя на покалеченную ученицу.
- Не надо врача, - почти спокойно, но как-то отстраненно заявила Третьякова, и продолжила: - В-виктор Михалыч, - чуть запнувшись то ли от пережитого болевого, то ли от эмоционального шока пролепетала Лена, - У вас в подсобке аптечка есть, может быть, вы мне повязку из эластичного бинта наложите? А за меня пусть Смирнов доиграет, а?
Учителя переглянулись – вроде бы ничего серьезного.
- Х-хорошо, - не менее сбивчиво отозвался Абдулов, нервно сглотнув, судорожно пытаясь сообразить, как теперь ему объясняться с Третьяковой. А ведь, судя по всему, она планирует поговорить с ним наедине. Больше не сказав ни слова, он поднял Кулёмину на руки, и, поднявшись, осторожно, но, чуть покачиваясь от волнения, понёс её в свою импровизированную «квартиру».

Абдулов молча занёс Третьякову в подсобку и осторожно усадил на стул, придерживая её за талию. Заметив, что она вся как-то сжалась от этой вынужденной близости, он убрал руку с её талии, как только её пятая точка коснулась сидения стула.
- И давно ты знаешь? – вздохнув, отвела взгляд в сторону Лена, как только он опустил её на стул и отошел к двери.
- Ты о чём? – сделал непонимающее лицо Абдулов, удивляясь, что Третьякова обращается к нему на «ты». Она же думает, что он – Степнов. Или нет?..
- Абдулов, не прикидывайся, - недовольно произнесла Третьякова, не задумываясь о том, что сейчас сама раскрыла все свои карты.
- Так… - Челюсть Виталия резко начала движение по направлению к полу, - И давно ТЫ знаешь?!..
Лена закусила губу – чёрт, игра закончена. Но, сделав мужественную попытку взять себя в руки, ответила, по-прежнему не глядя ему в лицо:
- Я первая спросила. – Блуждая взглядом где-то по полу подсобки, она наткнулась на пустое мусорное ведро. Почти пустое – в нём одиноко лежала истлевшая сигарета. Тонкая, женская. Третьякова отчетливо помнила, что пару дней назад держала в руках точно такую же… Абдулов ведь не курит. Но к её «гламурной» пачке почему-то докопался. Но здесь-то курить кроме Абдулова было некому – Третьякова понимала это, и в её мозгу постепенно складывалась, казалось бы, очевидная цепочка: вот откуда он знает. Он нашёл у неё сигареты. Только вот когда? Вчера вечером? Но из пачки «Парламента» сигарет не убавилось.…У Третьяковой оставалась только одна версия, но для того, чтобы её подтвердить или опровергнуть, ей было необходимо рассмотреть эту сигарету поближе, а ещё лучше – понюхать. Тогда бы уж точно сомнений не осталось. Но для начала она решила проверить Абдулова на честность – ведь если он уже давно знает, что она – не Кулёмина, то ведь… Третьяковой резко стало не по себе от воспоминаний, вспыхнувших в памяти – полутёмный подъезд и крепкие руки, сомкнувшиеся у неё на талии, теплые губы, нетерпеливо исследующие её губы. Нервно заёрзав на стуле, она посмотрела на Абдулова и уже уверенней повторила свой вопрос:
- Давно ты знаешь?
Абдулов понимал, что сознаться в том, что он знал всё практически с первого же вечера – значит признать свою симпатию к Третьяковой. От этого во рту резко пересохло, и он, старательно выравнивая голос, солгал:
- Вчера понял. Когда увидел тебя на подоконнике.
- Ясно, - протянула Третьякова. «Так, это уже становится интересным. Врёт?» - она оценивающим взглядом изучила лицо Абдулова, который старательно изображал равнодушие. «Или не врёт. Проверим».
- Так, - спохватился Абдулов, резко сменив наигранно-равнодушное выражение лица на гримасу возмущения, - А ты давно знаешь? Да и вообще, как ты узнала?! Ты что, из меня идиота делала?! Хотя, чего ещё от тебя ожидать можно! – перешёл на полукрик он, не зная, куда деть тот выброс адреналина, который произошёл у него внутри за последние несколько минут.
- А я вообще только что узнала! Когда ты меня Третьяковой назвал! – глазом не моргнув, нагло соврала Ленка, закидывая «больную» ногу на здоровую и складывая руки на груди, старательно изображая недовольное лицо. Вот и отлично. Она в любом случае выставит его виноватым. Чуть улыбнувшись собственной находчивости, она услышала, как раздался стук в дверь подсобки. Абдулов тоже его услышал и подошёл к двери и 0открыл её.
- Виктор Михалыч, - озабоченно осведомился Савченко, не имея возможности видеть Лену, которая сидела с другой стороны двери, - Ну что там, с Леной всё в порядке?
- Да, почти. Я ей сейчас повязку наложу, и жить будет, как миленькая, - успокоил его чуть насмешливым голосом «Степнов», по прежнему продолжая держать директора в дверях.
- Это хорошо. Хорошо это. Ну, в таком случае, Вить, у меня к тебе просьба одна будет. Выполнишь? – Доверительно посмотрел на своего коллегу Савченко.
- Конечно, всё что угодно, Николай Палыч, - с готовностью отозвался Абдулов, стараясь выглядеть как можно убедительнее в своей вынужденной роли.
- Будь так добр, проводи Лену домой. Она ведь с травмой, а на улице зима, Бог знает, что может произойти. Ты уж позаботься, чтоб она целой и невредимой до дома добралась, ладно?
Абдулов, обреченно вздохнув, на мгновение посмотрел куда-то в сторону, и тут же перевел взгляд обратно на директора, произнеся:
- Хорошо, Николай Палыч, доставлю из рук в руки. – Заверил сердобольного директора «физрук» и закрыл дверь, повернувшись к Третьяковой, которая каким-то изучающе-удивлённым взглядом изучала его вот уже несколько секунд, - Ну что, вставай, Кулёмина. Домой тебя отведу.
- Сама дойду, не маленькая, - бросила в ответ Лена, отвернув лицо к небольшому окошку, сквозь которое еле пробивался дневной свет.
- Отставить разговорчики, - скомандовал Абдулов, походя к стулу, на котором сидела его подопечная, и, присев перед ней на корточки, взял в ладони её щиколотку. – Ну, спортсменка ты наша, что тут у нас?
- Во-первых, не «ваша», а во-вторых, не трогай меня. Ничего у меня не болит. – И, в подтверждение своих слов, встала со стула, возвышаясь над присевшим Абдуловым, который немного растерянно глядел на неё и медленно поднимался с корточек.
- Как это не болит?
- кАком кверху. Вот так вот, не болит. – С плохо скрываемым раздражением бросила она, отворачиваясь от пристального взгляда синих глаз, которые недоумевающее глядели на неё.
- А как же травма? – немного растерянно спросил Абдулов, который всё ещё не понял, что Третьякова симулировала.
- Да нет никакой травмы. Я симулировала. – Нетерпеливо пояснила ему Третьякова, подходя к окошку, подальше от этого мужчины, которого она теперь не на шутку боялась.

Как только в дверь постучали и Абдулов открыл её, Лена, пользуясь тем, что не попадает в поле его зрения, незаметно достала из ведра, стоящего рядом со столом и стулом, на котором она сейчас сидела, почти до фильтра дотлевшую сигарету.
Поднеся окурок к носу, она поджала губы – так и есть, она не ошиблась. Руки почему-то начали немного подрагивать. «Вог», с ментолом. Именно те, которые она курила в последний вечер их нормальной жизни. Вот, значит, почему в её сумке не оказалось сигарет. Абдулов каким-то образом нашёл их и приватизировал. Третьякова поспешно вернула окурок на место, туда, где он лежал до того, как её цепкий взгляд заприметил его. В голове вертелся вихрь мыслей – значит, получается, Абдулов уже давно знает. И, даже возможно, с самого начала всё знал. Внезапно закипевшая злость на этого наглого и самоуверенного мужчину разгорелась в Третьяковой практически мгновенно – значит, он над ней издевался все эти дни? Значит… когда он целовал её вчера – он знал, что целует не Кулёмину?…
От этой мысли в душе кроме злости поселилось ещё одно новое для Третьяковой чувство – чувство страха. Страха неизвестности и того, что она влипла не по-детски. А ведь в том, что влипла, Лена не сомневалась – слишком многое было уже сделано. А то, что Абдулов солгал ей по поводу своей неосведомленности, ещё сильнее закрепило в ней уверенность в том, что теперь ей будет ох как несладко.

- То есть как это симулировала? Зачем? – Непонимающим голосом поинтересовался Абдулов, походя к ней.
- Чтобы ты, идиот, не спалился. Я же видела, что ты Гуцула убить готов. Да, кстати, на эту тему мы с тобой ещё поговорим, - задумчиво говорила Третьякова, глядя в окно и будто не замечая стоящего за спиной Абдулова. – Вот дал бы ты ему по морде, вылетел бы из школы. Где бы я потом тебе искала? Нам же нужно как-то разбираться, как отсюда выбраться? Вот я и подумала, чтобы задницу твою абдуловскую спасти, мне нужно было уйти с площадки. А сделать это было возможно только таким способом. – Закончив свой рассказ, повернула наконец к нему лицо Третьякова, и тут же столкнулась с парой внезапно прояснившихся голубых глаз, отчего сердце почему-то ушло в пятки. Она не думала, что он стоит так близко.
- Ох, спасибо за жертву, - в полголоса с иронией в голосе поблагодарил её Виталий, и, отойдя на несколько шагов от неё, внезапно замер на месте: - Стоп. То есть ты уже тогда знала, что я – не Степнов?.. Ну ты и брехло, Третьякова! А сама мне тут заливаешь, что узнала только тогда, когда я тебя по фамилии назвал! – повысил от неожиданной догадки голос Абдулов, недоумевая брехливости Третьяковой, и почесал затылок, всё ещё не меняя удивленно-возмущённого выражения лица, на что Третьякова, замерев на секунду от того, что её «раскрыли», внезапно ответила, повернувшись к нему всем телом, и сложив руки на груди, и немного угрожающим шагом приблизилась к нему:
- Абдулов! Сам ты – брехло! Причём самое, что ни на есть, наглое! Ты уже сто лет знаешь, что я – не Кулёмина! Да, и, кстати, как тебе мои «гламурные»? Понравились? Вкусно? А? Абдулов? Ну что же ты, застыл как вкопанный? Сказать нечего, да? Козёл! – продолжала угрожающе приближаться к нему и повышать голос Третьякова. В её глазах и голосе сейчас читалась неподдельная злость, отчего Абдулов, потеряв на несколько мгновений способность что-либо говорить, продолжал отходить мелкими шагами от грозно надвигающегося крейсера «Третьякова».
- Лен, спокойно, я всё объясню, - уперевшись спиной в дверь, оправдывающимся тоном заверил её Абдулов, борясь растерянным взглядом с полыхающим взглядом Третьяковой.
Та в ту же секунду остановилась, заметив, что отступать Абдулову уже некуда, и, смерив его презрительно-выжидающим взглядом, сказала, привычно складывая руки на груди:
- Валяй. Я вся во внимании.

Абдулов понятия не имел, что он может сказать в своё оправдание – он и сам не понимал, что вынудило его на такие действия, которые он совершал в последние два дня. Точнее, он догадывался, но признаваться в этом ни самому себе, ни, уж тем более, Третьяковой, он категорически отказывался.
- Лен, я…
- Ну, я жду, - нетерпеливо задергала оставленной в сторону ногой Лена, упираясь взглядом в левую стену подсобки. Смотреть в растерянные глаза Абдулова у неё не было ни сил, ни желания.
Ответ был получен так неожиданно, что у неё чуть не подкосились ноги – Абдулов попросту нагло поцеловал её. Но, благодаря сильным рукам Абдулова, уверенно державших её за талию, она устояла на ногах. Его губы уверенно нашли её губы, и он с силой прижал её к себе, чувствуя, как Третьякова делает неуверенную попытку вырваться. Она тарабанила ладонями по его груди, показывая, что его ответ её не устраивает. Однако Абдулову на это было, мягко сказать, плевать. Её тщетные попытки оттолкнуть его только больше разжигали в нём давно потухший огонь живого интереса к молодой девушке.
Сделав шаг вперёд, он заставил отступить её назад, так, что она уперлась пятой точкой о крышку учительского стола.
Её руки, всего пару секунд назад колотившие его по груди, уже немного несмело переместились ему на плечи, и Абдулов понял, что его честный ответ не так уж и расстроил Третьякову.

Виталий никак не мог понять, что творит – неужели он сейчас целует Третьякову и получает от этого немыслимое удовольствие?! Мир сошёл с ума? Или он сам сошёл с ума?! Да какая разница! Чувствуя, как тонкие пальцы гладят его кожу, он усадил Третьякову на стол, совершенно переставая соображать, что делает. Губы уже горели от долгого и мучительного противостояния, и каждое новое прикосновение его и её губ отдавалось в их пульсирующих висках едва уловимыми нотками сладковатой боли и неизвестно откуда появившегося желания.
Как только его пальцы ухватились за нижний край её длинной спортивной майки, и немного неуверенно потянули её вверх, он с ужасом услышал раздавшийся за спиной звук открывающейся двери и звучный и невероятно возмущенный голос математички, раскатами грома отдававшийся в небольшом помещении:
- Это что ещё такое?! – Сквозь дверной проём на них смотрело несколько пар обалдевших глаз, в числе которых были глаза директора, химички, историка, математички и, разумеется, географички, ехидно улыбающейся позади Борзовой.
Третьякова аж подпрыгнула на месте, резко оттолкнув от себя мужчину и благодаря Бога за то, что математичка распахнула дверь сейчас, а не парой минут позже. В её серых глазах сейчас читалась паника от того, что все её старания не допустить вылета Абдулова из школы, пошли прахом. Но ещё большая паника внутри неё была от того, что она сейчас чуть не совершила непоправимую ошибку.

- Виктор Михалыч, отойдите от девочки немедленно! – не своим голосом кричала до предела возмущенная, да и попросту обалдевшая математичка, и её возгласы, сопровождаемые недоумевающими и осуждающими взглядами остальных преподавателей подействовали на Абдлулова отрезвляюще, и он, развернувшись к ним лицом, как можно твёрже произнёс:
- Пожалуйста, давайте не здесь. Пусть Лена уйдёт, а мы разберёмся со всем этим в учительской, - умоляюще посмотрел он на Савченко, который чуть было не получил инфаркт от увиденной сцены.
- Нет уж, Виктор Михайлович! Лена Кулёмина пойдёт с нами! Что это за аморалка?! Это же статья! Статья сто тридцать вторая Уголовного Кодекса, это всем известно! – помахала у физрука перед лицом указательным пальцем Борзова, по привычке другой рукой прижимая к себе сумочку.
- Сто тридцать пятая, - буркнула Кулёмина, слезая со стола и немного нагловато, даже дерзко, взглянула в лицо обалдевшей математичке.
- Что ты сказала? – неоумевающе посмотрела на неё Борзова, в том числе и остальные преподаватели. Такой Кулёмину они ещё не видели – она была какая-то слишком взрослая, не убежала, как только её застали с учителем в весьма интимной обстановке, а ещё и голос подать решила.
- Статья говорю, сто тридцать пятая. – Сложила руки на груди Третьякова, и по привычке закатила глаза, показывая всем своим видом, что они её явно недооценивают.
- Кулёмина, ты что тут, самая умная?! Отку… - начала было Борзова, но её опередила вездесущая географичка:
- Видите ли, - сладким голоском пояснила она преподавательскому составу, всё ещё толкущемуся в дверях подсобки, - Сто тридцать вторая статья УК, насколько мне известно, да, и как вам всем, я думаю, тоже, предусматривает насильственные действия сексуального характера. А наша Леночка говорит, что сто тридцать пятая, я правильно понимаю? – всё так же «ласково» обращаясь к белокурой одиннадцатикласснице, Калерия Викторовна посмотрела в нагло прищуренные серые глаза басистки.
- Так точно, - отрапортовала Третьякова, отставив ногу в сторону, не обращая внимания на немного задранную сбоку майку. – Развратные действия, но без насилия, - спокойным голосом сказала она, и, повернув голову в сторону ошалело глядящего на неё Абдулова, дерзко осведомилась: - Правда же, Виктор Михалыч? Я ведь не насиловала вас? Или вы всё-таки подадите на меня в суд?..
Борзова, как и Калерия, буквально подбирала челюсти с пола от такой всеобъемлющей наглости Кулёминой, будто она совсем не боялась вылететь из школы.
- Третьякова, заткнись, - одними губами прошипел Абдулов, гадая, как отреагируют на такое заявление Кулёминой преподаватели во главе с Савченко. Не хватало ещё, чтобы её тоже из школы попёрли.
- Тебя забыла спросить, - прошипела ему в ответ Лена, наслаждаясь неадекватом учителей, вызванным её поведением.
Савченко, по всей видимости, решил взять дело в свои директорские руки и громогласно заявил, глядя, насупив брови, на Степнова, который немного неуверенно посматривал на свою ученицу и переминался с ноги на ногу:
- Так. Всем разойтись, а вы двое, - указал он на Третьякову, самодовольно сложившую руки на груди, и немного помятого Абдулова, - Ко мне в кабинет. Быстро и без разговоров. – И, развернувшись, вышел из подсобки. А ним неохотно выползли и остальные члены сердобольного коллектива, направляясь к выходу из спортзала.

- И чего ты добилась? – недоумевающее воскликнул Абдулов, как только подсобка опустела, и Третьякова тоже направилась к выходу.
- Да ничего, - пожала плечами Лена, сделав невинное лицо, - Мне что, уже и повеселиться что ли нельзя?
- Хорошее веселье, - присвистнул Абдулов, присев на крышку стола, - Тебя же из школы попереть могут, ты об этом подумала?
- А мне пофигу, - снова пожала плечами Третьякова, уже держась за ручку двери. – Да, кстати, ты неплохо целуешься для учителя физкультуры, - и, хмыкнув, вышла из подсобки, направляясь в кабинет директора, на «разбор полётов».

Абдулов чуть не поперхнулся от наглости Третьяковой, и от проснувшейся в ней так внезапно какой-то неестественной смелости.
Однако отрицать, что его эта ситуация жутко выбила из колеи, было глупо. Конечно, Абдулова очень беспокоило то, что с каждой минутой пребывания в непосредственной близости от Третьяковой ему становится все сложнее сдерживать себя. А это мерзкое желание курить, неизвестно откуда возникшее, только усугубляло его и без того хреновое самочувствие. Проклиная ментоловые «Vogue» и незапертую дверь, он отлепил задницу от крышки учительского стола и, вслед за Третьяковой, покинул подсобку.

- Виктор Михайлович, вы хоть понимаете, что это скандал? – почти спокойным голосом начал Савченко, изучая взглядом пару беззаботно ковыряющих взглядом стены человек.- И, к сожалению, я не могу закрывать на это глаза. Это ведь действительно, статья. Я не буду спрашивать, что у вас там, роман – не роман, это не моё дело. Просто и вы меня поймите. Я ведь директор, и я не могу подобные инциденты спускать на тормозах… - Было заметно, что Савченко неловко говорить подобные вещи по отношению к педагогу, которому он безоговорочно доверял, и ученице, которая подавала такие надежды как спортсменка, так и музыкант.
- Я понимаю, Николай Палыч. Вы меня по статье уволите? – повторял заученные фразы Абдулов, впрочем, даже не жалея о том, что всё так произошло. Эти минуты, проведенные в подсобке, стоили того, чтобы потом за них расплачиваться. Интересно, а что думает по этому поводу Третьякова?..
А Третьякова стояла молча и, засунув руки в карманы свисающих штанов, с вполне беззаботным выражением лица рассматривала картину, висящую на стене слева от директорского стола.
- Ты что, Степнов, какая статья?! Статья какая может быть?! Я ж тебя знаю сто лет, ты же не маньяк! – возмутился Савченко.
Третьякова не выдержала и хмыкнула.
- Ох, Лен, ты можешь идти, - спохватился Савченко, - у тебя же травма? Иди домой, лечись. А как вылечишься – в школу, на занятия.
- Как? А вы меня разве не выгоните? – удивленно взглянула на директора Третьякова, перестав дырявить взглядом картину.
- А тебя-то за что? Ты то у нас несовершеннолетняя, - пояснил Савченко. – Всё, иди, а мы с Виктором Михайловичем сами тут во всём разберёмся.
Третьякова, повинуясь воле директора, покинула кабинет, и, выйдя из здания школы, присела на крыльце, поджидая многострадального «физрука», чтобы хоть как-то договориться, что теперь делать дальше.

Чтобы не терять времени даром, Третьякова решила выкурить сигарету, достав пачку из предусмотрительно прихваченной с собой олимпийки.
Погода была так себе, и настроение, впрочем, тоже.
Достав сигарету, она закурила, совершенно не волнуемая тем, что находится сейчас на крыльце школы и может попасться на глаза учителям. И, как оказывается, зря.
- Кулёоомина! Ты что творишь? – услышала Третьякова разгневанный до предела голос откуда-то справа от себя. Обернувшись с сигаретой, зажатой между губами, она немного возмущённо кольнула взглядом взбешённую Калерию, и, наслаждаясь произведённым эффектом, проговорила:
- Курю я, что, разве не заметно? – и, достав сигарету изо рта, выдохнула дым в лицо стоящей перед ней географичке, которая то и дело чуть ли не подпрыгивала от переполнявшего её возмущения.
- Ты! Да ты!.. – пыхтела силиконовыми губами холёная учительница, сжимая ладони в кулаки.
- Что «я»? – вскинула брови Третьякова, делая очередную затяжку и спокойно выдыхая дым куда-то в декабрьский воздух.
- Ты что, бандитка малолетняя, проблем хочешь? Будут тебе проблемы, - процедила сквозь зубы географичка, и, заметив, что Лену это никаким боком не колышет, добавила: - Вот вылетит из школы твой физрук, посмотрим, как ты запоёшь… Глядишь, и по физкультуре оценочки похуже станут… Уж теперь-то мы все знаем, чем ты их зарабатывала! – самодовольно прочеканила женщина, и уже собиралась продолжить свой путь, как почувствовала, как за плечо её грубовато хватает не по-женски сильная ладонь.
- Слышишь, стой, коза, - услышала она позади себя по-мальчишески хрипловатый голос Третьяковой, не предвещающий ничего хорошего. По-прежнему стоя к ней спиной, Калерия бросила:
- Ты об этом пожалеешь, Кулёмина. Ты слишком многое себе позволяешь, тебе это с рук не сойдёт.
- Плевать я хотела на Ваши угрозы. Ещё одно слово обо мне или о Степнове в подобном тоне, и я оправдаю своё звание «бандитки малолетней». Вам ясно? – Третьякова была вне себя от той наглости, с которой эта силиконовая дура лезла в её личную жизнь. Стоп, какая ещё личная жизнь?! Абдулов – личная жизнь? Бред собачий. Но, невзирая на этот «собачий бред», Лена всё таки решила достойно ответить самодовольной училке.
- Ха, Кулёмина, ты мне угрожаешь? – усмехнулась в ответ географичка.
- Так точно, товарищ преподаватель. И мне ничего не стоит превратить свою угрозу в жизнь, поверьте мне. Если Степнова уволили, то, будьте уверены, вы меня в этой школе больше не увидите, мне просто незачем больше будет здесь находиться. – Третьякова сильнее сжала её плечо, и, наклонившись к её уху, вполголоса добавила: - Я, в отличие от вас, всё ещё кое на что способна, как женщина, и Виктор Михалыч это в состоянии оценить.
Калерия, опешив от такого заявления, повернулась и обалдевшим взглядом уткнулась в лицо Третьяковой, которая нагло ухмыльнулась в довершение своего монолога и отошла от учительницы на пару шагов и снова поднося ко рту не дотлевшую ещё сигарету.
Не выдержав подобного эмоционального давления со стороны явно психически нездоровой ученицы, Калерия молча спустилась по ступеням крыльца и зашагала в направлении школьных ворот.

- Третьякова, ты что, обалдела?! Ты зачем на территории школы куришь? Если поймают, из школы выпрут, и дело с концом, - возмущенно воскликнул Абдулов. Выйдя из школы и увидев умиротворённо выдувающую в воздух сигаретный дым Третьякову.
- Уже поймали, - хмыкнула Лена и, даже не взглянув на мужчину, продолжила свой ритуал.
- Ну ничего себе! Ну ты даёшь, мало тебе, что мен уволили, так ты ещё хочешь сама из школы вылететь? – было заметно, что Абдулов явно не в своей тарелке.
- Да плевать. Значит, тебя всё-таки уволили…- протянула Третьякова, наконец, взглянув Виталию в лицо.
- Конечно, уволили, - спокойно заявил Абдулов, - скажи спасибо, что хоть статью не припаяли.
- А что… это идея, - ухмыльнулась Лена, туша сигарету о стальные перила, - Вот пойду и накатаю на тебя заяву… Чтоб больше не лез ко мне.
У Абдулова от подобного заявления чуть было глаза на лоб не полезли, и он ошеломлённо спросил:
- Ты издеваешься?! – вытащив руки из карманов спортивных штанов, он приподнял ладони, как бы показывая своё возмущение, и добавил: - Да я… Да ты… это ты меня вынудила! Я, может быть, вообще не хотел! Просто…
-… просто бабы давно не было, вот и полез к первой попавшейся, да? – закончила за него Третьякова, усмехаясь, но в душе желая, чтобы он дал отрицательный ответ.
- Да! – Бросил в отчаянии Абдулов, но, увидев, как изменилась в лице Третьякова, тут же спохватился: - То есть нет… не знаю! Короче, Лен, я не знаю, что на меня нашло, я обещаю, что больше к тебе не прикоснусь. – Потёр виски пальцами он, пытаясь собрать разбросанные по разным уголкам мозга мысли, и опустил руки, бросив виноватый взгляд в лицо мрачной, как туча, Третьяковой.
- Иди ты в задницу со своими обещаниями, - со злостью в голосе прочеканила она, и добавила: - Всё, я домой. Если появятся идеи по поводу того, как нам выбраться отсюда, звони. Ни по каким другим поводам не вздумай появляться мне на глаза. Я всё сказала. – И, обойдя внушительную мужскую фигуру, поспешно сбежала по ступеням крыльца и, засунув руки в карманы свисающих штанов, торопливым шагом направилась домой.

* * *
Третьякова зашла в квартиру и, разувшись, направилась прямиком в комнату деда.
- Дедуль, привет, - поздоровалась она, снимая куртку.
Сидящий с ноутбуком Пётр Никанорович оторвался от экрана и с интересом взглянул на внучку, спросил:
- Ну что, выиграли?
- Что? Ты о чём? – сделала непонимающее лицо Лена, действительно не совсем врубаясь, о чём спрашивает её дед.
- Ну, у вас же соревнования были, - приподнял седые брови Кулёмин и в который раз подумал, что его внучка действительно перетрудилась – у неё в последнее время очень серьезные проблемы с памятью. Но сейчас она выглядела какой-то растерянной и задумчивой.
- А, ты об этом. Выиграли. – Ответила она, плюхаясь на диван рядом с дедом. – Слушай, дедуль, у меня к тебе просьба будет. Обещай, что выполнишь.
- Хм, Ленок, ну, это зависит от характера просьбы, - прищурился с улыбкой дед, не привыкший к тому, что его внучка о чём-то его просит. Обычно она всегда всё делает сама.
- Дед, это очень важно. У Виктора Михалыча квартиру затопило. Ну, там всё плавает, паркет набухает, ну и всё такое, - на ходу сочиняла Третьякова, стараясь преподносить деду информацию как можно убедительнее. – Ну, и я хотела, чтобы ты ему позвонил, и предложил у нас переночевать, пока там у него всё не высохнет. А? – с просьбой в голосе спросила Лена, скрестив пальцы на левой руке.
- Хм, - с сомнением в голосе усмехнулся дед, - А почему он мне сам ничего не сказал?
- Ну, он же гордый блин, и всё такое. Ни за что сам не попросит, ты же знаешь. – Уверяла деда Третьякова, сложив руки на груди в знак подтверждения своих слов, сделав при этом презрительное лицо.
- Да уж, в этом весь Степнов. – Вздохнув, согласился дед. – Ладно, я ему позвоню и приглашу к нам под предлогом того, что нам надо работать. Хотя, нам ведь и так надо работать. Но, в общем, позову, а там и предложу, ближе к вечеру. Договорились?
- Да, дедуль. Спасибо, ты – самый лучший, - улыбнулась Третьякова, чувствуя себя победительницей, и, поцеловав деда в щёку, поднялась с дивана и направилась к себе в комнату.

За окном было ветрено, а в уютном кафе – тепло, и Абдулов, заказав себе уже третью чашку ароматного кофе, медленно попивал его из кружки, заботливо поставленной перед ним официанткой.
Сидеть в тепле, попивая любимый напиток, само по себе предрасполагало к мыслительному процессу, чем в данный момент и занимался Абдулов – он думал. Думал о том, что неплохо было бы сейчас сидеть здесь не в одиночестве, а в приятной компании. Под «приятной компанией» в голове у Виталия почему-то подразумевался всего лишь навсего один-единственный образ. Это его пугало и грело одновременно. Почему-то осознание того, что он оказался в этом сериальном мире именно вместе с Третьяковой, дарило ему надежду на то, что что-то в его жизни изменится. Изменится в лучшую сторону. Проводив взглядом высокую длинноволосую блондинку, Абдулов, не отметив в ней ничего интересного, повертел чайную ложку в чашке с кофе и подумал, что короткая стрижка была бы лучше. И штаны другие, не такие обтягивающие, и не такие гламурные. И вот если бы ещё вот на эту кофточку толстовочку надеть сверху, то было бы вообще прекрасно. Понимая, что потихоньку сходит с ума, Абдулов оторвал взгляд от блондинки и начал рассматривать остатки кофе в чашке. От этого молчаливого созерцания его отвлёк телефонный звонок.
- Да? – взял трубку он и услышал в ответ голос пожилого фантаста:
- Алло, Витя? Здравствуй. Ты придёшь сегодня сценарий дописывать? Завтра режиссёр обещал прийти. Думаю, надо нам его заканчивать уже.
- Пётр Никанорович, я это… - замялся Абдулов, в его памяти тут же всплыли слова Третьяковой, сказанные на школьном крыльце: «Если появятся идеи по поводу того, как нам выбраться отсюда, звони. Ни по каким другим поводам не вздумай появляться мне на глаза. Я всё сказала», - Я не думаю, что мне стоит появляться у вас дома. Не думаю, что Лена будет рада меня видеть. – Решил сказать правду Абдулов.
- Скажу тебе по секрету, - слышно было, что Кулёмин перешёл на полушёпот, - Это Лена сама предложила. Так что ты не думай, что безразличен ей, я же тебе говорил, что она в тебя влюблена, а ты не веришь, про какого-то там баскетболиста мне сказки рассказываешь. Так что не выдумывай и приходи, всё, жду. – Частые гудки в трубке и полное недоумение сейчас заполнили мозг Абдулова до отказа. Что значит «сама предложила»? Третьякова сама предложила позвать его к себе домой? Бред какой-то… то гонит, то зовёт. Ну что за дьявол в кедах? Даст она, в конце концов, ему когда-нибудь хоть какое-то объяснение своего поведения? Хотя, с другой стороны – если она попросила деда, а сама звонить не хотела, значит, возможно, она жалеет о том, что послала его.
От этой мысли настроение практически мгновенно подскочило, а серость за окном уже не казалась такой нудной.
Расплатившись за выпитый кофе, Абдулов, не теряя времени зря, вышел из кафе и направился к дому Кулёминых.

- О, Виктор, проходи, - подал руку для рукопожатия пожилой писатель, и Абдулов вошёл в квартиру, разулся и направился вслед за Кулёминым в гостиную.
Третьяковой видно не было. Да, и слышно, в общем-то, тоже.
Абдулов, конечно, не горел желанием просидеть весь вечер за бумажками, но больше идти ему было некуда, и он был рад этой возможности провести вечер в нормальных человеческих условиях. Да и присутствие за стенкой Третьяковой сыграло свою роль в его охоте подольше поработать этим вечером.
Когда стрелка на часах придвинулась к девяти вечера, Виталий подумал, что пора бы и честь знать. К тому же, его пыл значительно поугас – Лена за весь вечер так и не показала носа из своей комнаты. Потерев пальцами уставшие веки, он поднялся с дивана со словами:
- Ну, Пётр Никанорович, я пойду, наверное.
Кулёмин возмутился:
- Куда? Мы ведь еще не дописали, а режиссёр будет уже завтра! Может, чайку? Выпьем, а потом поработаем ещё чуток, а? – махнул головой Кулёмин, предлагая Степнову, как ему казалось, самый выигрышный вариант.
- Пётр Никанорыч, так это… поздно уже будет. – Удивленно сказал Абдулов, хотя внутри у него была полная неразбериха – теперь он потерян в этом мирке, ему даже пойти некуда. Ну что за жизнь такая? Собственное место жительства ему неизвестно, работы он лишился, Третьякова и та – так близко, а рукой не докоснуться. Да что там – даже увидеть её у него шансов практически нет. Неужели она действительно так обиделась, что целых шесть часов даже не выходила из своей комнаты?! Блин, нужно извиниться. «Мда, дожили. Перед Третьяковой ты ещё не извинялся! Она вон тебя как послала, а ты…мямля!» - злобно нашёптывал ему внутренний голос, и по Абдулову, видимо, было заметно, что он ведёт внутренний диалог, потому как Кулёмин вернул его в реальность одной-единственной фразой:
- Вить… Ты здесь?
- А, что? Да, конечно, здесь я, здесь, - тряхнул головой он и присел обратно на диван.
- Ну, так как? Может, всё-таки останешься? А то, что поздно – это ты не переживай, у нас заночуешь. Ну как? Согласен? – дед вовсю перешел в наступление.
Абдулов был в недоумении – как удачно всё складывается… ночевать ему есть где. Но только было одно «но» - как к этому отнесётся Третьякова? Заранее предположив, что она будет в ярости, Абдулов, немного замявшись, ответил:
- Да ну, как-то неудобно…
- Степнов, ну что ты мямлишь – удобно-неудобно? А на плаву спать удобно? Ты там как спать будешь, с аквалангом, что ли? – возмущенно спросил Пётр Никанорович, решив применить главный аргумент, который был заботливо предоставлен внучкой – у него же потоп в квартире.
- Не понял. А почему с аквалангом? – оторопело уставился на деда Абдулов, не понимая, о чём тот ему говорит.
- Ну, сильно там тебя затопило-то? Ленка сказала, что у тебя там всё плавает. Вот я и думаю, как ты будешь ночевать среди этого барахла и набухшего паркета, в сырости, - покачал головой Кулёмин и вопрошающе посмотрел на потерянного Абдулова.
- А, ну да, точно, затопило, - пробормотал он, попутно думая совершенно о другом. Лена, значит, насочиняла. Интересно. Неужели пожалела? От этой мысли у Абдулова внутри начали борьбу два чувства – благодарности и чувства вины. Значит, она сжалилась над ним и подговорила деда уговорить его заночевать у них. Но почему она сама этого не сделала? Обиделась. Ну, теперь он просто обязан перед ней извиниться. И не просто извиниться, а сказать ей ещё кое-что, что может навсегда перевернуть его жизнь и, как надеялся Абдулов, отношение к нему Третьяковой. – Ладно, я останусь. Спасибо вам, Пётр Никанорович.
- Да мне-то за что? Это Ленке спасибо, если бы она мне не рассказала и не предложила, то я б и не знал ничего. Правильно она сказала, ты ведь у нас гордый, ни за что в свои проблемы других не втянешь, - с отеческой улыбкой похлопал Степнова по плечу Кулёмин, и, вставая с дивана, предложил:
- Ну, я чайник ставить пойду, а ты тут посиди пока, телевизор включи, в общем, чувствуй себя, как дома, - усмехнулся дед и покинул комнату.
Однако Абдулову до телевизора не было никакого дела. Этот «технический перерыв» он решил использовать более продуктивно – он решил пойти в комнату к Кулёминой, то бишь, к Третьковой, и, не теряя времени зря, извиниться перед ней.

Попытка достучаться до неё оказалась безрезультатной – Третьякова даже голоса не подала. Абдулов, засомневавшись в том, что за дверью вообще есть кто-то живой, нажал на ручку двери, и та почти беззвучно открылась, впуская гостя в пустую комнату.
Значит, всё это время, пока он писал сценарий с её дедом, Лены и вовсе в квартире не было? Абдулов решительно отказывался что-либо понимать. Где она сейчас и где она провела те шесть часов, которые он находился здесь? В груди что-то сжалось, и чувство беспокойства прочно поселилось у него внутри, отчего какое-то неприятное чувство в районе солнечного сплетения незамедлительно дало о себе знать. Выйдя из комнаты, Абдулов направился на кухню, с твёрдым намерением узнать у Кулёмина, куда пропала его внучка.
- Пёрт Никанорович, а где Лена? – как бы между прочим поинтересовался Виталий, присаживаясь на диванчик в углу кухни.
- А, Ленок ушла к Лере ночевать. Они там песню какую-то репетировать собирались, и она ушла ещё до твоего прихода. – Пояснил дед, заваривая чай в маленьком чайничке. – А что, соскучился, что ли? – усмехнулся Кулёмин, заметив, как помрачнел физрук.
- Ну, можно и так сказать, - пробормотал Абдулов, положив локти на стол и оперевшись на них. Ну да, конечно, размечтался, идиот – целая ночь рядом с Третьяковой, конечно! Пожалела она его… а сама смылась. Всё правильно, она всё продумала. Что тут скажешь – хитра. Вздохнув, Виталий поднял глаза и невидящим взглядом наблюдал за тем, как старый фантаст достаёт чашки и булочки из хлебницы.
Резкий звук дверного звонка мгновенно пробудил Абдулова от мрачных мыслей, и, не дожидаясь, пока Кулёмин направится открывать дверь, вскочил с дивана и, бросив:
- Я открою, - направился в коридор.

Третьякова, прошатавшись по улицам Москвы пять часов подряд, уже не чувствовала ног от усталости. Где её только сегодня не было – и в магазинах она уже побывала, и в кафе кофе выпила, и даже успела позвонить Козловой, тьфу, блин, Новиковой, и узнать, где она находится. Оказалось, что находится она далеко не дома, а точно так же шатается со Стасом по разным развлекательным заведениям типа боулинга, лишь бы только не идти домой, к «любимым» родственничкам. Значит, вариант с Лерой отпадал. Устало идя по вечерней, уже почти ночной, улице, она мечтала только об одном – поскорее оказаться дома. Однако её удерживала только одна причина. Имя которой – Абдулов. Лене совсем не улыбалось провести с этим хамлом целую ночь в одной квартире, однако, теперь у неё не было выбора – вариант с ночёвкой у Леры отпал, а противная совесть не позволяла Третьяковой оставлять Абдулова ночевать на улице, тем более, что дед уже наверняка предложил ему остаться. Поэтому Лене ничего другого не оставалось, кроме как явиться, как ни в чём ни бывало, домой и делать вид, что ничего не произошло, чтобы дед ничего не заподозрил.
Однако как только открылась входная дверь и сквозь дверной проём показалась фигура Абдулова, который неуверенно переминался с ноги на ногу и с каким-то виноватым выражением лица поздоровался:
- Привет. Ты пришла.
- Как видишь, - бросила она, стараясь не смотреть ему в глаза и изо всех сил показывая ему то, что он её совсем не интересует. Как только она расстегнула молнию на куртке, Абдулов тут же решил ей помочь, по-джентельменски снимая с её плеч чёрную куртку.
Передёрнув плечами, она тем самым сбросила его руки, и, самостоятельно сняв верхнюю одежду, стянула с себя кроссовки.
- Где ты была всё это время? У Леры? – не в силах сдержать любопытство, поинтересовался Абдулов, нервничая по поводу того, что Третьякова ведёт себя более чем холодно.
На что Третьякова, повернув к нему равнодушное лицо, ответила:
- Нет, не у Леры. Что-то ещё?
- Нет, ничего, - пробормотал Абдулов, не понимая, почему раздражение в её голосе так на него действует. Чувство вины продолжало с ещё большим аппетитом грызть его изнутри, и Абдулов направился на кухню, чтобы избежать этого холодного осуждающего взгляда.

Лена чувствовала, что долго так продолжаться не может. Да и поведение Абдулова сбивало её с толку. Как-то он замялся весь, потерял прежний боевой настрой. Впрочем, это ему не повредит – пусть на своей шкуре почувствует, каково это, когда тебе заявляют, что ты всего лишь временная развлекалочка. Чёрт, ну почему всё так? Что это за чувство, которое завладело ею сегодня в подсобке, когда она сымитировала травму? Почему ей доставляло такое огромное моральное удовольствие указывать всем преподам, что у них со Степновым интрижка? Почему ей стало так обидно от его слов, сказанных на крыльце?
Как только он направился на кухню, она задержала взгляд на его поникших плечах. И ей снова стало его жаль. Отругав себя за эту несвоевременную добросердечность, она направилась к себе в комнату.

- Лен, - услышала она голос позади себя. Зажженная сигарета тут же опустилась вместе с ладонью, а чуть морозный воздух, поступающий через форточку, казалось, стал ещё холоднее.
- Что? – короткий, односложный ответ.
- Пойдём, там твой дед, ну, то есть, Пётр Никанорович, чаю налил. Согреешься, - нерешительно предложил Абдулов, всё ещё стоя в дверях.
- А мне и так не холодно, - равнодушно заявила она, поднося к губам дымящуюся сигарету. Сквозь темноту, царящую в комнате, - света она так и не зажгла, - Абдулов заметил, в свете уличного фонаря, освещавшего её лицо сквозь оконное стекло, как блестят её, будто стеклянные, глаза. Щемящее чувство в груди усилилось.
- Лен, - снова позвал он её по имени.
- Ну что тебе ещё от меня надо? – закатила глаза она, выпуская серебристый дым из лёгких.
- Я хотел извиниться.
Рука, с зажатой в ладони сигаретой, замерла на секунду, но тут же продолжила свой путь по направлению к губам.
- Извиняйся.
Абдулов сделал шаг в комнату и прикрыл за собой дверь.
- Лена, прости меня за то, что я… ну, за то, что соврал тебе. – Пытался найти подходящие слова Абдулов, для него было в диковинку просить прощения у девушки, которая сама частенько провоцировала его на хамство.
Теперь Третьякова повернула к нему своё лицо, на котором даже в темноте можно было прочесть нескрываемое удивление:
- То есть, ты мне ещё и соврал? Великолепно. Выдавал себя за того, кем не являешься. Нахамил. «Первой попавшейся» обозвал. Теперь выясняется, что ещё и соврал... чего я ещё не знаю? Может быть, ты пол сменил, а до этого был женщиной, а, Абдулов? Впрочем, я уже ничему не удивлюсь, - хмыкнула Третьякова, снова отворачиваясь к окну.
- Нет, ты не поняла, - уже уверенней произнёс Абдулов, понимая, что лёд тронулся, раз уж Третьякова заговорила с ним многосложными предложениями – это был хороший знак.
- Ну, так объясни.
- Я соврал, когда подтвердил, что целовал тебя только потому, что у меня женщины давно не было. – Уже мысленно стуча головой о бетонную стену, заявил Виталий, снова делая шаг по направлению к стоящей у окна девушке.
Теперь уже рука замерла не на пути к губам, а на обратном пути. И пепел с дотлевающей сигареты небрежно рассыпался на пол. Лена замерла и внутренне напряглась, стараясь не выдавать своего волнения – вот так новость: Абдулов явно не в себе.
- А почему же ещё? – осторожно, с легким недоумением и едва заметной дрожью в голосе поинтересовалась она, уткнувшись взглядом в оконную раму, отчего её глаза ещё больше напоминали искрящийся хрусталь.
- Нравишься ты мне, Третьякова.

***

Третьякова шумно вдохнула немного прохладный воздух и хрипловатым от волнения голосом ответила:
- Ты уверен в том, что говоришь? Ты меня ни с кем не перепутал?
Абдулов нервно сжал губы, понимая, что Третьякова отказывается ему верить.
- С кем, например?
- С Кулёминой, - едва услышав его вопрос, тут же ответила Лена, не в силах больше сдерживать накопившееся напряжение, и, видимо, от этого её голос получился каким-то надорванным.
- Ты дура, да? – с отчаянием в голосе возмущенно спросил Абдулов, сжав кулаки. Ну надо же – он ей тут в чувствах признаётся, а она ему такие глупые вопросы задаёт! Он еле решился ей это сказать, весь извёлся от ожидания её реакции, а она ему тут допрос устраивает… - Причём тут Кулёмина?! Ты же прекрасно знаешь, что я всё это время знал, что ты – это ты, а не она! – мерил шагами комнату Абдулов, пытаясь найти вразумительное объяснение своему возбуждённому состоянию.
Взглянув на сосредоточенное как никогда лицо Третьяковой, смотревшей куда-то вглубь ночного дворика через окно, он замолчал и остановился, перестав расхаживать вдоль и поперёк.
- Ну что ты молчишь? – с досадой в голосе спросил он, глядя на то, как Лена безуспешно пытается поджечь новую сигарету, выбросив в окно старую, еще не до конца дотлевшую. – Тебе совсем нечего мне сказать, да? – пытаясь хоть как-то разбавить гнетущую тишину, спросил он, опустив руки и всё ещё не отводя глаз от сосредоточенного лица, в серо-зелёных глазах которого читалась паника, отсвечивающая светом уличного фонаря.
- Виталик, давай не будем сейчас об этом, ладно? – охрипшим от очередной затяжки или от чего-то ещё голосом попросила Лена, повернув, наконец, к нему лицо, на котором читалась немая просьба.
Абдулов, устав доказывать ей что-то, просто отвернулся и вышел из комнаты, чувствуя себя попросту отшитым.

Лена же, не понимая, что с ней творится, выбросила только что с таким трудом зажжённую сигарету в окно и, мимолётно взглянув в зеркало и увидев в отражении уставшие и какие-то слишком блестящие глаза, покинула комнату вслед за Абдуловым – надо идти пить чай с дедом и «учителем физкультуры», дабы не вызвать у деда никаких подозрений.

Выпивая чаю в практически полной тишине, нарушаемой только оживленными рассказами деда о предстоящих съёмках фильма, Лена и Абдулов старались друг на друга не смотреть, друг на друга не дышать. Дед, видимо, заметил это, потому как после совместного чаепития, дождавшись, пока Лена удалится в свою комнату, озадаченно спросил:
- Вить, а что это вы как воды в рты набрали, а? Что Ленка сидит как неживая, что ты какой-то смурной. Ну что на этот раз произошло?
- Это долгая история, Пётр Никанорович. – Едва заметно вздохнув, отозвался Абдулов, болтая чайной ложкой в опустевшей кружке.
- А я никуда не спешу. Выкладывай, - безапелляционно заявил Кулёмин и прислонился спиной к спинке кресла, скрещивая ноги и складывая руки на груди, всем своим видом показывая, что ждет подробного и увлекательного рассказа.
- Да тут и выкладывать, в общем-то, нечего, - усмехнулся Виталий, взглянув на заинтересованное лицо старого фантаста. – Не любит меня ваша Лена. – Чётко и ясно изложив суть проблемы, заявил Абдулов, перестав, наконец, барахтать железной ложкой о стенки керамической чашки.
- Ох, ну, опять двадцать пять, Витя! Ну что ты опять начинаешь? Любит-не любит… Ты мужик или нет? – Возмутился упадническим настроением Степнова Кулёмин.
- Ну, мужик вроде, - грустно усмехнулся Абдулов, откинувшись на спинку диванчика.
- Ну, вот если мужик, то перестань дурака валять и терпеливо жди. Она же совсем ещё молоденькая девочка, счастья своего не понимает, - утешал физрука, как мог, Кулёмин. – Она к тебе сама придёт, вот увидишь.
Абдулов посмотрел на Кулёмина, и, зная, что, даже несмотря на то, что предмет их разговора – Лена, они говорят об абсолютно разных людях, усмехнулся и встал из-за стола.
- Не придёт. Я из школы уволился.
Пётр Никанорович, вытянув от удивления лицо, спросил:
- Как так? Почему? А главное – зачем?
- Лена. – Сказал в ответ Абдулов, и, решив, что этой причины достаточно, вышел из кухни и направился в гостиную, чтобы избежать дальнейших расспросов.
- Ох уж мне эта Лена… - со вздохом пробормотал старый фантаст, - Доведёт ведь мужика.

Несмотря на консервативность ума, Кулёмин-старший был горазд на выдумки – на то он и фантаст, в конце-то концов. Поэтому креатива ему было не занимать. В том, что его внучка неровно дышит к своему учителю, он был уверен на все сто, однако он не мог и догадываться, к каким последствиям может привести внезапно посетившая его седую голову идея.

***

Лена сидела на кровати, сложив ноги по-турецки и задумчиво пилила ногти пилочкой – от отсутствия какого-либо занятия она медленно кисла и начинала думать, что неплохо было бы найти себе приключений на свою родимую, обтянутую чёрными джинсами. В комнате было прохладно, хотя форточку она закрыла уже давно. Мысли о признании Абдулова прочно закрепились в её голове и никак не хотели её покидать. Он что, издевается? Неужели он думает, что она может воспринять его слова всерьёз? Дурак, блин. Нашёл время для своих тупых выходок! Но при этом в её мозгу также всплывали его слова, которые заставляли о многом задуматься: «Причём тут Кулёмина?! Ты же прекрасно знаешь, что я всё это время знал, что ты – это ты, а не она!». Вот тут уж по спине Третьяковой проходила дрожь – а ведь он прав. Тут же перед глазами пронеслись картинки: вот они в полутёмном подъезде – он привлекает её к себе, целует, крепко прижимает, отказывается отпускать… а сегодня – пульсация в висках, необъяснимая дрожь в руках, жар, сжигающий изнутри, учительский стол, долгий поцелуй, его руки на спине, пытающиеся снять с неё широкую спортивную футболку. А потом великий облом и падение сердца куда-то вниз, и несколько пар глаз, следящих за тем, как она нервно одёргивает задранную футболку… Мелкая дрожь, прошедшая по телу, заставила Третьякову поёжиться, и она, встав с кровати, нашла в шкафу тёплый джемпер и натянула его на себя. Стало почему-то холодно, пальцы потихоньку отнимались, создавалось впечатление, что в квартире отключили отопление. А окно, открытое двадцатью минутами ранее, видимо, сказалось на температуре воздуха в комнате. Полная путаница в голове и неприятное покалывание в пальцах рук и ног заставили Лену задуматься о том, что Абдулов стал оказывать слишком большое влияние на её душевное, и, как ни странно, физическое состояние. Именно поэтому её сковал какой-то необъяснимый ужас при нечаянной мысли о том, что ей хотелось бы именно сейчас почувствовать его тёплые ладони на своих руках, на которых уже отказывались двигаться холодные пальцы.
Стало страшно. И Лена сама не могла понять, чего она боится – того, что он продолжит свои попытки или того, что он их прекратит. Сев обратно на кровать, она подобрала под себя ноги и достала мр3-плеер из сумки, надела наушники и оперлась спиной о спинку дивана, прикрыла глаза.
«Я хочу, чтобы во рту оставался честный вкус сигарет.
Мне очень дорог твой взгляд, мне крайне важен твой цвет…
Я умираю, когда вижу, точно вижу. И некому спеть,
Я так боюсь не успеть хотя бы что-то успеть…
Замороженными пальцами в отсутствие горячей воды,
Заторможенными мыслями в отсутствие, конечно, тебя.

И я застыну… Выстрелю в спину,
Выберу мину,
И – добрый вечер…
Я не нарочно, просто совпало,
Я разгадала
Знак «бесконечность»…

Третьякова со злостью выдернула наушники из ушей и выключила плеер. В голове как будто что-то переклинило, и она отшвырнула плеер куда-то в угол. Все признаки налицо. Именно сейчас, именно здесь. Замороженные пальцы и желание, чтобы он отогрел их. Заторможенные мысли и единственный способ их распутать – ЕГО присутствие рядом. Блин, ну что за фигня?! Пальцы абсолютно не слушаются, нужно срочно что-то делать. Пальцы онемели до боли, на руках появилась «гусиная кожа», и странный озноб блуждал по её телу. Тихонько выйдя из своей комнаты, она направилась в ванную – подержать руки под струёй горячей воды.
Проходя мимо кухни, Лена заметила одиноко сидящего за очередной кружкой чая деда. Тот, видимо, её не заметил, делая очередной глоток горячей жидкости. Молча пройдя в ванную, она закрыла за собой дверь и, открутив «красный» кран, с наслаждением подставила ладони под тёплую струю воды.

- Ох, Вася, это никак подождать не может? Ну, ты меня совсем не жалеешь. Ну куда я сейчас пойду? – сокрушался Пётр Никанорович, держа в одной руке телефон, приложенный к уху, а в другой – кружку с холодным уже чаем.
Услышав монолог деда, Лена, вышедшая из ванной, по пути в комнату решила зайти в кухню, чтобы узнать, что же так возмутило пожилого человека.
- Ладно, ладно, не распинайся. Женщина у него. А новый купить никак нельзя? Хорошо, сейчас оденусь и принесу… - с кислой миной договорил Кулёмин и положил трубку.
- Что стряслось? На тебе лица нет, - сложила руки на груди Лена, заметив, что дед явно чем-то недоволен.
- Да вот Данилыч у меня свой коньяк оставил, дорогущий, он как раз забирал посылку из почты – ему сын его прислал из Болгарии, вот он и зашёл по пути ко мне, похвастаться. Вот и забыл. А у него вдруг свидание, женщина видите ли, придёт через полчаса, а коньяка нет! – возмущенно пробубнил дед, - Вот, теперь нести придётся. Ладно, я тогда сейчас смотаюсь к нему. – Встал со стула дед и уже собирался выйти из кухни, как Лена его опередила:
- Ты чего? Куда ты пойдёшь по темноте, один? Я сама отнесу, тем более, что тут не очень далеко, в трёх-четырёх кварталах всего. – Заявила она, - А тебя даже на такие расстояния ночью пускать нельзя. – Этот «акт заботы и милосердия» Третьякова делала не столько из-за искреннего желания помочь деду, сколько из-за возможности хоть ненадолго покинуть эту квартиру так, чтобы это не вызвало никаких недомолвок. Тем более, что одиночество вне стен квартиры, в которой она находится в опасной близости от Абдулова, должно дать ей шанс привести мозги в порядок.
- Нет, Ленок, сама ты никуда не пойдёшь. – Безапелляционно заявил дед, и, выйдя из кухни, сопровождаемый недоумевающим и усталым взглядом внучки, открыл дверь в гостиную:
- Вить, сходи, пожалуйста, с Леной на мою старую квартиру, к соседу моему, а? Я её одну не отпущу, а самому идти, сам понимаешь, не очень разумно – вот Ленка и предложила за меня сходить.
Третьякова резко отлепилась от стены и взглянула на деда уничтожающим взглядом: что он творит?!
- Дедуль, я сама прекрасно дойду, не надо мне спровожда…
- Так, одна ты ночью никуда не пойдёшь, а с Виктором Михалычем я за тебя спокоен. Вить, сходишь, а? – не дав договорить внучке, прервал её Кулёмин.
В дверях гостиной показался уставший и немного растерянный Абдулов. Лена отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом. В районе желудка противно заныло.
- Ну, раз уж надо, тогда, конечно, схожу, - едва заметно вздохнул он, опершись о дверной косяк и бросив обречённый взгляд на Третьякову, которая, ни сказав больше ни слова, молча направилась в свою комнату за курткой.

Продуманный Кулёмин, пока его обожаемые чада одевались, налил в старую пустую бутылку от коньяка чайной заварки и залил водой. Получилось вроде бы натурально.
Усмехнувшись про себя, он вынес бутылку из кухни и протянул её уже обувшемуся Степнову. Лена завязывала шнурки на белых в чёрную полоску кедах и шумно дышала – было заметно, что вся эта ситуация ей явно не по душе.
Когда со шнурками было, наконец, покончено, сладкая парочка покинула квартиру, закрыв за собой дверь.

Выйдя из подъезда, Третьякова быстро зашагала по направлению к дому, где Кулёмина с дедом жили в прошлом году. Адрес она прекрасно помнила, ещё со съёмок первого сезона, так как в этой квартире и у того подъезда было снято немало сцен.
Абдулов заметил, как резко рванула Третьякова, и понял, что она не хочет с ним говорить и потому убегает.
- Третьякова, куда летишь, притормози, - спокойно сказал он, задетый тем, что она демонстративно убегает от него, показывая, что его присутствие рядом с ней более чем нежелательно.
Лена ничего не ответила, однако, скорость немного сбавила.

Абдулов не стал продолжать разговор, точнее, монолог, и молча зашагал рядом, замечая боковым зрением, как Третьякова изредка бросает на него косые взгляды из-под чёлки. Но теперь он решил не навязывать ей своё общение – не хочет – не надо. Пусть сама решает. Надоело уже делать шаг и натыкаться на непонимание и полный неадеквата взгляд. Равнодушное, как ему казалось, лицо просто добивало его – никогда ещё его так не задевал подобный игнор со стороны женщины. Однако, её реакция всё же не была ему до конца понятна – ведь не просто же так она отвечала на его поцелуи сегодня в подсобке, когда уже знала, что он – Абдулов, а не Степнов. А сейчас она вдруг вся закрылась, заперлась в себе, и каждая его попытка прочесть что-нибудь в её глазах или голосе заканчивалась неудачей. Повесив на запястье пакет с бутылкой «конъяка», он засунул руки в карманы и выдохнул в морозный воздух. Легкие клубы пара вырвались из его рта, и он увидел боковым зрением, как Лена достает из кармана сигарету. Ну сколько можно курить?!

Третьякова не знала, куда деться от этой напряжённой тишины. Оцепенение внутри неё потихоньку перерастало в колкое нытьё, и Третьякова взглянула на Абдулова – тот шёл вполне спокойно, ничто на его лице не говорило о его внутреннем состоянии. Вот ведь что значит – актёр. Скрывать истинные эмоции и чувства – его работа. Так же как и играть их. Вот именно поэтому она боялась поверить ему. Но сильнейшее притяжение так и манило её, призывало разрушить этот несуразный барьер, который они оба воздвигали друг между другом вот уже второй год.
И по-прежнему ледяные пальцы нащупали в кармане пресловутую пачку, и, даже несмотря на то, что курила она совсем недавно, Лена по инерции достала из неё сигарету.

- Хватит курить, - спокойный и, казалось бы, бесстрастный голос справа от неё. Ей показалось, или в его голосе действительно какое-то раздражение?
- Тебя забыла спросить, - истолковала по-своему его слова Третьякова и чиркнула зажигалкой.
- Ты же только недавно курила. – Продолжал гнуть своё Абдулов, стараясь как-то удержать эту словесную нить, ведь ему так хотелось говорить с ней. Тишина просто резала его без ножа.
- Да что ты пристал? Хочу – курю, не хочу – всё равно курю. – Буркнула она в ответ, понимая, что он прав, и, впервые за эти два дня с отвращением взглянула на зажатую между пальцев сигарету. Просто нервы. Однако тушить и выбрасывать сигарету она не спешила – иначе Абдулов может подумать, что она его послушалась. Ещё чего.
- Вот именно. – Ответил он, отвернув лицо и продолжая смотреть на дорогу.
Лена уже почти поднесла сигарету к губам, как её рука остановилась:
- Что значит «вот именно»? – не понимая, что он имеет в виду, осведомилась на, повернув лицо в его сторону.
- А то и значит, - ответил он, по-прежнему не глядя на неё, - Упрямая ты. Если что-то решила заранее, то продолжишь делать так, даже если изменишь к этому своё отношение. Глупо.
- Это неправда. – Хмыкнула в ответ Лена, опустив, однако, руку с сигаретой. – Ты намекаешь на то, что я изменила к тебе своё отношение? И, даже несмотря на это, продолжаю вести себя, как и раньше? – Догадалась она. Хотелось застать Абдулова врасплох этим вопросом, чтобы он понял, что она прекрасно понимает, о чём он. Сигарета как бы невзначай выпала из рук, и Третьякова была этому только рада.
- Заметь – не я это сказал, - усмехнулся он, повернув наконец к ней лицо.
Третьякова остановилась. Возмущение нарастало. Заметив, что она отстала, остановился и Абдулов.
- Чего застыла? Идём, - равнодушно бросил он, смотря в её чем-то рассерженное лицо.
- Никуда я не пойду. – Заявила она, не понимая, что на неё нашло. – Пока ты мне не объяснишь, зачем пытаешь вывести меня из себя. Ты мне безразличен. – Но глаза говорили о другом. И Абдулов заметил это. По лицу Третьяковой было заметно, что она пытается убедить в сказанном скорее саму себя, чем Абдулова.
- Ну-ну, продолжай, - произнёс он, продолжая внимательно вглядываться в её лицо. Ему становилось всё интереснее наблюдать за тем, как она старательно строит из себя «плохую девочку». Её поза говорила сама за себя – руки в карманах, левая нога отставлена в сторону, а полный негодования взгляд, упирающийся прямо ему в глаза довершали старательно создаваемый образ.
- Ты мне никто. Ты был никем, ты им и остался. И между нами никогда ничего быть не может, я к тебе ничего не испытываю, понимаешь? И хватит уже мне мозг пудрить, - рубила сплеча Третьякова, понимая, что врёт, но что она ещё могла ему сказать? Сказать иное – значит изменить самой себе, и заодно признаться себе, что дала слабину, сдалась, влюбилась.
- Правда? – Немного нервно усмехнулся Виталий, - А сегодня в подсобке ты думала иначе… Или у тебя просто мужика давно не было и ты бросилась на первого попавшегося? – отплатил он ей той же монетой, что и давеча она ему.
- Думай как хочешь. – Сузила глаза Лена, отвернув лицо в сторону. События сегодняшнего дня вызвали в ней настолько противоречивые эмоции, что она боялась, что просто не сумеет их скрыть, и он прочтёт всё это по её взгляду.
- И тебе было неприятно? – Продолжал допрос Абдулов, старательно выискивая на её лице хоть одну эмоцию.
- Мне было противно, - напропалую врала Ленка, понимая, что играет с огнём.
- А вот в это я не верю, - хмыкнул Абдулов, понявший, что всё, что сейчас говорит Третьякова – всего-навсего попытка побольнее уколоть его самолюбие, чтобы он не мог заметить того, как она волнуется.
- Ну и дурак. – Повернув к нему лицо, бросила Третьякова и снова отвернулась.
- Предлагаю проверку. – Вытянув спину, и чуть размяв затекшие мышцы, предложил Абдулов, по-прежнему стоя напротив Лены, которая тут же с удивлением взглянула на него.
- Какую ещё проверку?
- Обыкновенную. – Спокойным голосом заявил Абдулов, глядя на то, как на её лице проступает всё более выраженное недоумение. И он решил пойти ва-банк: – Ещё один поцелуй. Если тебе будет неприятно или противно, я навсегда от тебя отстану, и ты больше никогда меня не увидишь. Идёт?
Третьякова заметно растерялась. И тут с её губ чуть было не слетел вопрос, за который она готова была убить себя тут же, на месте.
- А если…
Но Абдулов, расплывшись в довольной улыбке, закончил за неё:
- А если понравится?
- Ну, предположим, - недовольно стиснув зубы, пробурчала Третьякова, - Хотя, это маловероятно. Скорее небо на землю упадёт.
Абдулов самодовольно хмыкнул.
- Ну, а если понравится, то мы вместе выпиваем эту бутылку коньяка, разумеется, на брудершафт, и ты даёшь мне шанс. Ну что, по рукам?
И Лена, мысленно проклиная неистовое желание оказаться во власти его теплых рук, прищурившись, взглянула на него и ответила:
- По рукам.

* * *

В глазах Абдулова тут же загорелся какой-то едва заметный огонёк и он, решительно схватив Третьякову за руку, потянул куда-то по направлению к ближайшей многоэтажке.
- Ты чего? Куда ты меня тащишь? – оторопело возмутилась Лена, искренне не понимая, что он делает.
- Увидишь, - бросил в ответ мужчина, ещё крепче сжав её руку, опасаясь, что она сделает попытку вырваться.
Но Третьякова сейчас была не в состоянии даже пытаться. К вискам резко прихлынула кровь. К вискам, к щекам, в голове, казалось, не осталось ни одной мысли, кроме одной – это просто безумие какое-то!
Наконец, достигнув двери подъезда, Абдулов открыл её, и легонько подтолкнул Третьякову вовнутрь.
Оказавшись в тёмном подъезде, она слегка передёрнулась – стало как-то не по себе. Всё происходящее начинало смахивать на какой-то дешёвый фильм ужасов. Но, почувствовав, как сзади на её талию ложатся тёплые и чуть подрагивающие мужские руки, она, чуть вздрогнув, расслабилась, ожидая, что же будет дальше.

Ну вот. Она вся - целиком в его власти. Она сама дала ему разрешение на поцелуй. Теперь нужно сделать так, чтобы она об этом не пожалела. Волнуясь, как семнадцатилетний пацан, Абдулов одернул себя, напоминая себе, что он - мужчина в конце концов, и должен применить весь свой опыт для того, чтобы у Третьяковой и мысли в голове не возникло о том, чтобы остановить его.
Опустив злосчастный пакет с «коньяком» на пол, он положил сначала одну, а затем и вторую ладонь на её талию, почувствовал даже сквозь куртку, как по её телу пробежала легкая дрожь, и, чуть сжав пальцами тонкую ткань куртки, а заодно и талию Третьяковой, подошёл ещё ближе.

Лена, казалось, перестала дышать. Сердце хотело выпрыгнуть из груди от предвкушения и страха одновременно. Она знала, чего боится – она боится, что ей понравится. А ещё больше боится, что он это заметит. Почувствовав, что он подошёл практически вплотную, она замерла как вкопанная и почувствовала его пальцы на своей шее, легонько отодвигающие волосы с плеч и шеи. Едва ощутимый его горячий выдох где-то в районе затылка и тёплые губы, нежно прикасающиеся к коже. От этого прикосновения всё тело будто бы взбунтовалось – по нему растеклась пугающая тёплая волна и проникла в каждую клеточку её тела. В висках запульсировало, а его губы, медленно и мучительно передвигающиеся от тыльной стороны шеи к подбородку сводили с ума и мешали ей попытаться установить хоть какой-то контроль над ситуацией. Чуть приоткрыв губы, она приподняла подбородок и нашла своими ладонями его ладони у себя на животе, сомкнувшиеся и прижимающие её к мужскому телу.
Когда, казалось, мучительная сладость стала невыносимой, она была уже готова буквально умолять Абдулова поцеловать её, губы подрагивали и просто горели, будто призывая его прекратить пытку и исполнить задуманное.
Но он, видимо, и не собирался останавливаться на достигнутом. Почувствовав её ладони поверх своих, он опустил их чуть ниже, плавно спускаясь к бедрам. Всё так же с удовольствием целуя её светлую, чуть загорелую кожу, он не мог заставить себя оторваться, хотя чувствовал, что Третьякова уже явно на пределе. А и сам он, что греха таить, просто мечтал целовать её губы и держать её в своих объятиях, как можно крепче.

Наконец, Лена, чувствуя, как начинают предательски дрожать руки, а закрытые веки непроизвольно подрагивать, немного срывающимся шёпотом попросила:
- Поцелуй меня.
Виталий, будто спохватившись, резко оторвал губы от её шеи и, одним движением ладоней развернув её к себе, накрыл её губы своими. Мгновенная волна жара пронеслась по телу, и он, исследуя её спину и что-то чуть ниже её нетерпеливыми ладонями, почувствовал, как Лена с готовностью отвечает на поцелуй, будто ждала этого уже настолько долго, что больше сдерживаться просто не могла. Она обхватила ладонями его шею и привстала на цыпочки, стараясь быть ещё ближе к нему. Забывая, что нужно дышать, они оба судорожно урывали крохотные кусочки воздуха в те доли секунд, когда их губы отрывались друг от друга хотя бы на миллиметр.
Частое и сбивчивое дыхание совершенно отключило работу мозга, и поэтому, почувствовав как руки Абдулова настойчиво сжимают её поясницу, Третьякова уверенно потянула вниз застёжку его куртки, совершенно не понимая, зачем это делает – ведь они находятся в подъезде. Он, в свою очередь, тоже не остался в долгу – его руки уже тоже умело справлялись с «молнией» на её куртке.
И только когда обе куртки уже валялись на полу, они, видимо, поняли, что это их неожиданное «раздевание» ни к чему не приведет, в силу их местонахождения, и Лена, будто пишибленная кирпичом, свалившимся с какой-нибудь крыши, отодвинулась от Абдулова, немного оторопело глядела в его лицо, читая в нём ту же растерянность, непонимание и какое-то умиротворение.
- Кажется, упало. - Неуверенно пробормотала она, отвернувшись от него и подняв с пола свою куртку.
- Ну ничего, поднимем, - сглотнув, ответил Абдулов, видя, что Третьякова явно не в себе.
- Я не о куртке. – Всё так же загадочно пробормотала она, выпрямляясь, и, по-прежнему стоя к нему спиной, начала натягивать на себя куртку, даже не отряхнув её от пыли.
- А о чём? – совсем запутался Абдулов, начиная сомневаться в том, что Третьякова вообще нормально воспринимает всё происходящее и происходившее полминуты назад.
- Я сказала, что скорее небо на землю упадёт, чем мне понравится. Так вот, оно, кажется, упало. – Задумчиво и немного смущённо сказала она и, повернувшись к нему лицом, протянула расплывающемуся в довольной улыбке Абдулову его куртку.

В зале было полно народу, и молодую пару, вошедшую внутрь, вряд ли кто-то мог заметить.
Найдя свободный столик, мужчина усадил девушку на мягким диванчик, а сам сел напротив, на не менее мягкий стул.
Молодой официант тут же подошёл к паре, севшей за столик, и подал меню.
Однако мужчина, открыв его, но даже не взглянув, закрыл снова, попросил:
- Две рюмки, пожалуйста. Да, и лимон нарежьте, пожалуйста.
Официант, почему-то нисколько не удивившись странному заказу, отошёл от столика.
Лена, с удивлением взглянув на Абдулова, спросила:
- А разве у них не запрещено со своими напитками? Ведь две рюмки ты заказал, а выпить не заказывал.
- Потому что эта папка с меню теперь стОит больше, чем если бы я заказал бутылку вина, - ухмыльнулся Абдулов, доставая доверенную дедом бутылку «дорогущего» коньяка.
- Так ты ему что ли деньги в меню положил? – усмехнулась Третьякова, откидываясь на спинку дивана, - Эх ты, взятка – это нехорошо, - уже во всю улыбалась она, глядя на то, с каким довольным и важным видом смотрит на неё Абдулов, изучая каждое её движение, будто видит ей впервые в жизни.
- Эх, Третьякова, всему-то тебя надо учить, - притворно вздохнул он, - это называется не «взятка», а «хорошие чаевые», и законом не карается, - улыбнулся в ответ на её улыбку он и повернул голову в сторону барной стойки, откуда должен был появиться официант с их «заказом».
- Приму к сведению, - усмехнулась она и направила взгляд в ту же сторону, что и Абдулов. Но, как только она это сделала, то тут же подорвалась с сидения дивана. Абдулов заметил это, и удивленно спросил:
- Ты чего?
Лена, отвлекшись на него, снова метнула взгляд в сторону барной стойки, он не увидела там того, что заметила секундой ранее, и снова опустилась на диван.
- Да так, ничего, показалось. – Потерла переносицу пальцами она, решив, что от переизбытка эмоций за сегодняшний день, у неё начались галлюцинации.
К столику уже подошёл официант, поставил перед ними две рюмки и нарезанный лимон и без лишних слов удалился, оставляя странную парочку наедине.

Абдулов разлил коньяк по рюмкам, наполнив их всего наполовину, и, взяв свою рюмку, встал с кресла и, подойдя к Лене, опустился рядом на диван. Заметив её немного удивленный взгляд, он пояснил:
- Ну, так ведь удобнее на брудершафт пить, - ухмыльнулся он, - Или ты забыла про своё обещание?
- Ничего я не забыла, - ухмыльнулась в ответ Третьякова и послушно взяла в руку рюмку с чуть прозрачной коричневой жидкостью. – За что пить будем?
- За мохито, - усмехнулся Абдулов, посмотрев в лицо Лены, на котором уже проступило недоумение.
- Пить коньяк за мохито – логика так и бросается в глаза, - притворно закатила глаза Третьякова, замечая, как улыбается Абдулов, явно собирающийся пояснить ей смысл своих слов.
- Логика здесь, между прочим, самая что ни на есть железная, - поучительно сказал он, всё ещё держа в руках рюмку с «горячительным» напитком. – Мы здесь оказались именно из-за того мохито, в ресторане. Я в этом просто уверен. – Он на секунду замолчал, вглядываясь в её уже посерьезневшее лицо, - И если бы не он, нас бы здесь не было. И мы бы не были…вместе? – Абдулов, сам поняв, что изложил основную мысль, но в слишком корявой форме, немного замялся и тут же продолжил: - Или ты хочешь выпить за что-то другое?
- Нет, - немного ошарашенная его словами, поспешила ответить Лена, понимая, что сейчас услышала нечто из ряда вон выходящее – Абдулов вроде как предложил ей быть вместе. И это его «вроде как» одновременно и обескуражило и обрадовало Третьякову – всё-таки то, что между ними происходило за эти последние дни – не просто так. – Выпьем за мохито, - чуть улыбнулась она, и протянула ладонь, сжимающую рюмку, к его ладони. Две руки переплелись, и, наклонившись друг к другу, Лена и Виталий осушили свои миниатюрные «бокалы». Абдулов, видимо, первый заметил подвох:
- Это же не коньяк, - растерянно пробормотал он, едва проглотил выпитую жидкость.
- Плевать, - неожиданно заявила Третьякова, и, придвинувшись к мужчине ещё ближе, прикоснулась к его губам. Тот, видимо, потеряв всякую ориентацию во времени и пространстве, одной рукой поставил пустую рюмку на стол, а другой уже крепко прижимал к себе Лену, которая нежно и аккуратно целовала его, а вкус поцелуя настойчиво напоминал ему привкус крепкого, хорошо заваренного английского чая…

- Учись, Абдулов, - усмехнулась Третьякова, оторвавшись от его губ и прочитав в его взгляде немного рассеянное удивление. – После того, как выпил на брудершафт, нужно не о содержимом рюмки говорить, а целовать! – В прежней манере подколола его она, на что он, ухмыльнувшись в ответ, сказал:
- Ну, ты в своём репертуаре. Такой ты мне нравишься, - и медленно провёл рукой, всё ещё прижимающей Лену, по её спине внизу вверх и обратно.
- Ну, дед, конечно, постарался. Интересно, а зачем он всё это провернул? – сказала Лена, даже не пытаясь высвободиться из его обьятий.
- Наверное, за тем же, зачем и я, - услышала она голос откуда-то справа от себя, отчего внезапно вздрогнула и почувствовала, что Абдулов тоже занервничал. Подняв взгляд, она увидела то, отчего буквально десять минут назад у неё в груди резко подпрыгнуло сердце.
- Ты? – Подскочила с дивана она, поравнявшись ростом с молодым человеком в барменском прикиде.
- А то вы не догадывались, - снисходительно провел взглядом с Третьяковой на Абдулова и обратно он, и добавил: - И, видимо, не зря провернул.
- Да ты вообще понял, что сделал? Я чуть не свихнулась, когда сюда попала! – в привычной манере начала возмущаться Третьякова, вспомнив, сколько неприятных моментов ей пришлось пережить за всё то время, пока она адаптировалась в этом мире. Странно, но Абдулов сидел, как ни в чём не бывало, и только наблюдал за тем, как она заводится. – Виталик, а ты чего молчишь? – повернулась к нему она, заметив, что он даже не пытается устроить разборки этому пацанчику, который продолжал спокойно и с легким задором в глазах смотреть на её возмущенное лицо и спокойное лицо Абдулова.
- А что я? Меня всё устраивает, - ухмыльнулся он. А внутри у Абдулова сейчас бушевала стихия – он чувствовал, что не может заставить себя захотеть вернуться в реальный мир, тот мир, из которого они с Третьяковой по счастливой (теперь ему казалось, что это именно так), случайности (а случайности ли?) они попали сюда. Он боялся только одного – что с возвращением обратно сказка разрушится, или вовсе окажется сном. Разум подсказывал, что здесь явно попахивает шизофренией, но Абдулов понимал, что он либо сошёл с ума, либо это всё действительно происходит на самом деле. И во втором он даже не сомневался.
«А ведь меня, собственно, тоже», - пронеслось в голове у Третьяковой, отчего она, отмахнувшись от некстати вплывшей мысли, продолжила:
- Я одного не понимаю – как нам теперь отсюда выбраться? И сможем ли мы выбраться? – Лена сама не верила, что говорит сейчас подобные бредовые вещи. Засунув руки в карманы брюк, она немного растерянно оглядела паренька, который всё ещё спокойно изучал взглядом сладкую парочку.
- Здесь я вам не помощник. Это всё от вас самих зависит.
- Ты издеваешься? – Возмутилась Третьякова, по инерции достав руки из карманов, - Ты ведь нас сюда засунул? Вот и доставай тоже ты! Ты ведь можешь? И вообще, кто ты? – Вспомнив, что абсолютно не знает кто этот человек, и почему он решил вот так вот с ними пошутить, спросила Лена, искоса взглянув на Абдулова, который с интересом наблюдал за их беседой.
- Я – бармен. И всё, что я могу – это предложить вам выпить. – Со стеклянным выражением лица заявил парень.
- Ну, тогда принеси нам что-нибудь, - с раздражением в голосе бросила Третьякова, возмущенная подобным спокойствием со стороны парня, и плюхнулась обратно на диван, складывая руки на груди.
- И чего ты на него накинулась? – спросил Абдулов, как только Лена уселась рядом и откинулась на спинку дивана.
- Да просто меня взбесило то, что он вот так вот легко управляется с чужими судьбами. – Надула губы она, и, как ребенок, сидела с недовольным видом и смотрела куда-то себе на живот.
- Тебя что-то не устраивает? – осторожно спросил Виталий, борясь с искушением обнять её покрепче и поцеловать – сейчас он ждал её ответа.
- Да нет, меня всё устраивает. Просто я думаю… а что, если бы всё обернулось совсем не так? – Задумчиво пробормотала она, повернув к Абдулову лицо и прочитав на его лице какое-то опасение.
- Но ведь не обернулось же, - примирительно улыбнулся он, обнимая её за плечи.
Заметив, что к их столику направляется официант, неся на подносе почему-то один бокал, Лена и Виталий оторвали спины от дивана и сели ровно, ожидая узнать, что же приготовил им их дружище-бармен.
Поставив на столик перед обескураженной парочкой бокал, наполненный коктейлем из рома Бакарди, содовой и мяты с лаймом, из которого торчали две чёрные трубочки, официант тут же удалился.
- И почему меня это не удивляет? – закатила глаза Лена, взглянув на одиноко стоящий на столе бокал мохито. – Зажал, собака. Нервы нам потрепал, да ещё и мохито всего один приготовил.
- Лен, - улыбнулся Абдулов, видя, что Третьякову явно снова заносит от избытка событий, произошедших за этот сумасшедший день, - Давай просто выпьем, а?
- Ну, давай, что нам ещё остаётся, - усмехнулась она и, наклонившись над бокалом, обхватила губами изящную тонкую пластиковую трубочку. Абдулов последовал её примеру, и, оказавшись на расстоянии нескольких миллиметров друг от друга, они одновременно потянули уже любимый обоими алкогольный напиток.

- Девушка…девушка! Вы живы или как?! – услышала как сквозь сон Лена, чувствуя, как кто-то энергично тормошит её за плечи. Открыв один глаз, она тут же подскочила на месте, больно ударившись о низкий потолок автомобиля. В дверном проёме машины на неё испуганно смотрела полная мужская физиономия, от которой несло чем-то жареным.
- Адрес будем называть, или как? – ухмыльнулся таксист, подозревая, что юная барышня выпила лишнего и попросту отрубилась в его машине, как только её пятая точка коснулась мягкого сидения.
- Что? Какой адрес? – Тряхнула головой Третьякова, соображая, что снова сходит с ума. Но, как только в её голове выстроилась более или менее связная логическая цепочка, она пулей вылетела из машины, бросив только:
- Уже никакой.
В голове у неё сейчас билась всего одна мысль: «Только бы не приснилось, только бы не приснилось…». Открыв дверь кафе, она на всех парах влетела внутрь, направляясь туда, где видела Абдулова в тот вечер в последний раз – к барной стойке.

Чуть придя в себя, Абдулов почувствовал, как правый висок противно пульсирует, а макушка упирается в холодный кафель.
Решительно ничего не понимая, он подскочил с холодного пола мужской уборной, и взглянул в зеркало – в отражении на него смотрел он сам, только одетый так, как в тот вечер, когда он впервые выпил с Третьяковой тот самый «мохито»… Чёрт. Мысли тут же начали выстраиваться в последовательный ряд: коктейль, беспамятство, странная жизнь в течение трёх дней, и ощущение какого-то потустороннего блаженства, когда он прикасался губами к губам такой противной и такой притягательной девушки. А потом снова коктейль. И теперь…что он тут делает? Вернулся? Спохватившись от озарившей его мысли, Абдулов пулей вылетел из уборной, попутно думая только об одном: «Только бы не приснилось, только бы не приснилось…».

Буквально врезавшись в барную стойку, Третьякова чуть не сбила с её поверхности не до конца наполненный бокал мохито с двумя чёрными трубочками, торчавшими из смеси льда и мяты. Но тут же её взгляд упал на что-то белое, придавленное дном бокала. Достав из-под бокала сложенный вчетверо листок бумаги, она развернула его и прочла: «Иногда несовместимое может оказаться совместимым. И это легко проверить – если бы вы друг другу не подходили – коктейль бы не подействовал. А если бы вы что-то сделали неправильно там, где оказались – он бы не вернул вас обратно. Знаю, что вы хотели бы спросить – сон ли это был? Отвечу: и да, и нет. Так или иначе, это один сон на двоих. А одинаковые сны снятся только тем, чьи судьбы неразрывно связаны друг с другом». Повертев листок в руках, Третьякова улыбнулась и, оторвав взгляд от ровно написанных строчек, подняла глаза. Странно, но то, что они тут же столкнулись с взглядом взволнованно блестящих голубых глаз, её ничуть не удивило.
- Привет, - чуть хрипловатым от волнения и безумной сухости во рту голосом поздоровался Абдулов, гадая, кто перед ним – та Третьякова, которая с презрением глядела на него и старательно выводила из себя или та, которая смотрела на него влюблёнными и растерянными глазами всего несколько минут назад, если, конечно, всё это было на самом деле.
Ничего не сказав в ответ, она просто молча протянула ему записку.
Пробежав по строкам глазами, Абдулов поднял удивлённый взгляд на Лену:
- Значит, не приснилось?
- Значит, нет. – Улыбнулась в ответ Третьякова, беря в руки бокал, одиноко стоящий на барной стойке. - Хочешь?
На что Абдулов, прикоснувшись ладонью к её талии, провёл по ней снизу вверх, и, заметив, что в её серо-зелёных глазах зажглась какая-то новая, ранее ему неведомая искра, ответил:
- Ты ещё спрашиваешь?

***К О Н Е Ц***