Сериалы онлайн

Он склонился над стихами.
В голове его, звонка,
Словно птица, не стихает
Чужеродная строка.

Переводчик переводит,
А за окнами темно.
В слов беззвучном хороводе
Выбирает он одно.

И, бесстрастно взяв на веру
Посторонних мыслей груз,
Соответствием размера
Озабочен, как Прокруст.

Он живет, извечный пленник,
Неизменно кропотлив,
Жизнь свою без сожалений
В чьих-то жизнях растворив.

Он краски мешает
и больше всего озабочен
лиловым репейником –
маленьким чудом обочин.
Он слышит,
как ветер играет с кустом молочая,
движение листьев
за двадцать шагов различая.

Осенний стожок перед ним,
как божок невысокий,
встает, подбоченясь,
из зарослей желтой осоки.
И близость реки
он в лесной духоте ощущает –
край пестрой палитры
под ультрамарин очищает.

Чернеет обитель,
грохочет пустая телега,
подкова в пыли –
словно давешний след печенега.
На красном песке
просыхают зеленые сети.
Паром подвигается
к левобережью Исети.

Художник торопится,
красок ему не хватает:
он к чистому цвету
большое пристрастье питает.
Темнеет, светает...
Кончается осень однажды,
но не утоляет
мучительной творческой жажды.

Художник, художник!
Полжизни на это убудет.
И может случиться,
что кто-нибудь нас не забудет
и тоненькой кистью
потянется к краскам отважно.
И солнце его ослепит...
Остальное – не важно!

В этом есть очень добрая сила,
и прекрасная в этом судьба –
стлать полы или ставить стропила,
крышу крыть и крепить желоба,

класть стволы, словно желтые свечи,
рамы хитрой резьбой обводить,
и дебелые русские печи,
будто барышень, в угол садить,

и под небом веселого ситца
свод покатый свести над крыльцом,
посадить над окошком жар-птицу
и жар-птицу пустить под венцом,

и в осеннюю светится темень,
и сияет в полуночной мгле
не курная избушка, а терем –
в нем сподручнее жить на земле.

Пусть в нем людям живется богато,
окна солнечных ловят зайчат,
пусть визжат во дворе поросята,
квохчут куры, коровы мычат!

От забот отвлекаясь субботних,
люди плотника вспомнят добром:
«Это был настоящий работник,
человек с золотым топором».

Он проходит от края до края,
строя счастье, не делая зла.
Ничего я сердечней не знаю
и душевней его ремесла.

И искорка, поднявшись по трубе
из той печи, что дед сложил когда-то,
звездою стала и сейчас тебе
и мне, мигая, светит виновато.

Мы в Рай проникли сквозь чёрный ход -
Был тонко продуман план! -
С деревьев срывали за плодом плод
И лили вино в стакан.

За всё мы выпили по чуть-чуть,
А тут и вечер настал.
И я на полянке прилёг вздремнуть,
Поскольку слегка устал.

Но друг всполошился: “Вздремнуть не дам!
Ты б лучше домой летел...
Нельзя слишком долго без душ - телам,
Нельзя и душам без тел...”

А мне так лениво было летать! -
Пришлось до земли ползти,
И носом ухабы всю ночь считать
На Млечном долгом Пути.

Назавтра лишь стало в башке свежей,
Проник я под отчий кров.
И думал, что встречу там плач друзей
( А может быть, смех врагов).

Но встретил один разграбленный стол,
Залапанных рюмок ряд,
Да мух, что из банки пили рассол
И сала рубали шмат.

А тело моё, уевши обед,
Дрыхло без задних ног.
И есть в нём душа или вовсе нет -
Никто разобрать не мог!

Вдруг сделалось пусто и звонко,
Как будто нам отперли зал.
– Смотри, ты разбудишь ребенка! –
Я чудному гостю сказал.

Вот если бы легкие ночи,
Веселость, здоровье детей...
Но кажется, нет средь пророчеств
Таких несерьезных статей.

На больше меня не хватило, голова кругом и при том болит .
Одежда Леры в прикреплениях